Двое (СИ) - Салах Алайна

— Чем занимался, пока меня не было? Снова по телефону распоряжения раздавал?

— Больше спал. — Выглядит он не очень довольным. Как я и думала, Булату не нравится лежать без дела. — Что у тебя правами?

— Все в порядке. Завтра экзамен. 

— Значит, завтра ко мне не приходи.

Все мое существо протестует этой полупросьбе-полуприказу. Как это не приходить? Я уже все рассчитала по времени и обязательно успею.

— Я приду, — говорю совсем тихо, будто это поможет удержать Булата от возражений. — Я хорошо подготовилась и все быстро сдам.

Ничего не ответив, он нащупывает пульт от кровати, после чего спинка с глухим жужжанием начинает опускаться. Очевидно, от смены положения ему становится больно, потому что Булат ругается себе под нос и морщится. В этот момент я бы предпочла, чтобы больно было мне, лишь бы не видеть его страданий.

— Может быть, медсестру позвать? Вколет тебе обезболивающе?

— Уже вкололи. Из-за него постоянно спать хочу.

Я встаю, чтобы поправить одеяло и, не удержавшись, глажу Булата по руке. Сегодня она стала чуть горячее. Уже хорошо.

— Ты спи, не обращай на меня внимания. Я немного посижу с тобой и поеду. Сегодня девчонкам буду ужин готовить. 

Булат закрывает глаза. 

Я сижу рядом с ним до тех пор, пока его дыхание не выравнивается. Думаю о том, что после выписки непременно Булату понадобится помощь и ее могла бы оказывать я. Точно не Карина, которая при мне лишь однажды позвонила ему, чтобы спросить какую-то неважную вещь. Я даже целый обвинительный монолог для нее сочинила. Если раньше она мне была немного симпатична, то сейчас я ее презираю. Она Булата недостойна.

Я осторожно накрываю его ладонь своей, посылая энергию для скорейшего выздоровления. 

— Неужели не видишь, что я преданная как собака, — говорю шепотом. — Зачем тебе другие? Они предадут, а я нет.

Отпускаю руку и поднимаюсь. Как бы не хотелось остаться, нужно готовиться к экзамену. Булат обязательно меня про него спросит, и я с стыда провалюсь, если не сдам с первого раза.

— Ты пока не знаешь, что такое настоящая преданность, Таисия, — раздается вдруг совсем тихо. — Эмоции всегда впереди тебя. 

41

Я забираю термос с тумбочки Булата и незаметно взвешиваю его в руке. Улыбаюсь, глядя на покачивающиеся от легкого ветерка жалюзи: содержимого исчезло или, по-крайней мере, уменьшилось. Бульон ведь можно назвать едой? Значит, Булат, наконец, ест мою еду. 

— Как ты себя чувствуешь? Я вчера разговаривала с Сергеем Валерьевичем, и он сказал, что твои анализы стали лучше. Что-то с тромбоцитами, я не совсем поняла.

— Чувствую себя нормально, — отвечает Булат, поднимая глаза от ноутбука, который пару дней назад привез Камиль. Булат ведь долго без работы не может. — Завтра выписываюсь.

Пакет едва не выпадает у меня из рук — настолько неожиданной становится эта новость. Как выписывается? Вчера Сергей Валерьевич сказал, что Булату нужно пролежать еще минимум дней пять, пока все показатели придут норму. Я уже не говорю о том, что он с трудом ходит и постоянно морщится от боли. 

— А как же капельницы? 

— Не проблема. Медсестра будет приезжать. 

Волнение за его здоровье смешивается с растущим отчаянием. Я еще не готова с ним расстаться. Я слишком привыкла видеть Булата каждый день, трогать за руку, разговаривать. И он ест мою еду. Как все будет потом? Мы ведь не обсуждали наши отношения. Я убеждала себя, что имеющихся в запасе дней достаточно для того, чтобы понять, как быть дальше. А теперь он вернется к себе домой, а как быть мне, для которой дом — это он?

Я смотрю на Булата, который в этот момент прикладывает к уху телефон. Ему постоянно звонят с разными вопросами, а он никому не говорит о плохом самочувствии. Даже в больнице продолжает все контролировать. 

Та как же мне быть? Если бы я знала, что завтра Булат выпишется, то сегодня задержалась бы подольше, чтобы надышаться последними минутами рядом с ним. И ведь нет ни единой возможности убедить его остаться. Сергей Валерьевич наверняка тоже пытался, но разве Булат станет кого-нибудь слушать? Он очень упрямый.

Я опускаю пакет с термосом на стул и, воспользовавшись тем, что Булат разговаривает, выскальзываю из палаты. Мне нужно немного пройтись, чтобы привести мысли в порядок. Может быть, составить план на дальнейшую жизнь.

Расхаживаю из одного конца коридора в другой, сжимая переносицу, как это делает Булат, когда серьезно задумается. Может быть, это и мне поможет прийти к правильному решению. Поймав любопытный взгляд постовой медсестры, напарницы Жени, натянуто ей улыбаюсь — мол, просто гуляю.

Решение приходит ко мне спустя пару минут. Уж не знаю, правильное оно или нет, но отказаться от него я не в силах — слишком много фантазировала на эту тему в последние дни. Я почти вбегаю в палату и впиваюсь взглядом в Булата, который в этот момент как раз откладывает телефон.

— Я буду ухаживать за тобой, — выпаливаю чересчур громко и, смутившись, понижаю голос. — Когда ты выпишешься. Я за тебя волнуюсь и хочу убедиться, что с тобой все будет в порядке. Платить за это не нужно, ты и так давал мне много денег. 

— Ко мне будет приходить медсестра, — напоминает Булат, изучая меня глазами.

— Медсестра будет менять тебе повязку. А кто будет приносить тебе воды, когда ты захочешь пить? Разогревать еду? Ты же даже наклониться с трудом можешь. О тебе нужно заботиться. И не пытайся со мной спорить.

«Вот и где твоя Карина, когда она так нужна?», — добавляю мысленно. — «Так ни разу и не навестила».

В глазах Булата появляется насмешливый блеск, и он слегка встряхивает головой, словно чему-то удивляется.

— Собак боишься? — спрашивает спустя паузу.

Я непонимающе моргаю.

— Собак? Нет, наверное… Не боюсь. Я их люблю, но мама не разрешала заводить. Даже Банди выгнала.

— Если хочешь помочь, придется кормить моего алабая.

Мне требуется несколько секунд, чтобы обработать услышанное. Кормить алабая. Алабай — это скорее всего, такая порода. У Булата есть собака. Он почему-то никогда о ней не говорил. Живет, очевидно, у него загородом. Значит, я увижу его дом. Выходит, что Булат согласился с тем, чтобы я о нем заботилась, по крайней мере, первое время. 

От радости мне хочется запрыгать на месте, броситься к Булату и крепко обнять, а еще лучше — поцеловать в губы. Но я себя вовремя останавливаю. Хватит вести себя как маленький ребенок. Булату нужна достойная и взрослая девушка рядом. 

— Конечно, я смогу кормить алабая. Во сколько тебя выписывают? — спрашиваю спокойно и с достоинством. — Я подъеду к этому времени.

Рот Булата кривится в едва заметной усмешке. 

— Около десяти. 

Мои ноги ощущаются невесомыми, когда я подхожу к нему и целую в щеку. Вдохнув, машинально задерживаю дыхание. Даже лежа на больничной койке Булат по-прежнему вкусно пахнет. 

— Тогда увидимся завтра.

*********

Как я не старалась убедить себя не торопиться, в больницу к Булату все равно приезжаю к девяти. Встала я в шесть утра, несмотря на то, что до часу ночи читала про алабаев. Какая же это оказывается большая собака! Как медведь. Это сторожевая порода, очень умная и не агрессивная. Андрей, наш сосед, у которого была овчарка, как-то сказал, что собаки чувствуют хороших людей и никогда не причинят им вреда. По этому поводу я задумалась: а хороший ли я человек? Пришла к выводу, что да, хороший. Совершаю глупости иногда, но не со зла, и как правило сама же от них страдаю.

Когда я вхожу в палату, Булат сидит на краю кровати, одетый в футболку и спортивные трико. В повседневной одежде он мне очень нравится и то, что волосы у него стали длиннее и совсем не уложены — тоже.

Он пробегается по мне взглядом, задерживается на сумке, переброшенной через плечо, и медленно встает. Я гипнотизирую его раненый бок, уговаривая не сильно болеть. Сергей Валерьевич сказал, что на днях Булат отказался от обезболивающих.