Трубадура (СИ) - Волкова Дарья

Вздрогнула. И затараторила быстро, будто боялась не успеть сказать.

- А потом меня чуть не вырвало. Сначала спазм дыхательный, а потом – рвотный. Прямо во время поцелуя. И выворачивало так сильно, что, думала – умру. Дикая аллергическая реакция на попперс.

- А он что? – в Степане сейчас функционировали только органы чувств – слух, зрение. Ему жизненно необходимо получить сейчас информацию. Которая, кажется, способна изменить все. Совершить невозможное. Обернуть вспять время. Обнулить счет на табло.

- Он? – Тура рассеянно моргнула, все так же глядя перед собой, но видя явно что-то свое, доступное только ее глазам. – Не знаю. Когда я выползла из туалета – а я правда выползла, на четвереньках, встать не смогла – в номере никого не было. У меня потом еще... спазмы были.  Я только часам к трем ночи в себя пришла. Хорошо, уголь активированный всегда с собой ношу.

Цифры на табло остановились. Сейчас должен включиться прямой отсчет. Самый прямой. Только вот спросит. У Степана вместо головы мяч, ему надо сказать прямо, иначе не поймет.

- Тура… - он взял ее за плечи, развернул к себе. Коробку трогать не стал. – Ты изменила мне?

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. И молчала.

- Тучка! – он ее все-таки тряхнул. Потом еще раз, сильнее. – Отвечай!

У нее стал кривиться рот и дрожать подбородок. Но взгляда она не отвела.

- Я… я целовалась с ним… Недолго, потому что тошнить начало, но…

- Тура! – в голове, внутри, нестерпимо больно стучал мяч. Ему сию же секунду надо знать правду!

- И он видел меня без…  то есть, по пояс… там только лифчик был…

- У ТЕБЯ БЫЛ С НИМ СЕКС ИЛИ НЕТ?! - заорал он.

Моргнула. Помотала головой. Снова моргнула и добавила словами.

- Нет. Не было. Но я собиралась. Я же хотела тебя наказать, Степ. А наказала себя. Я такая… такая…трубаду-у-ура…

Плечи под его пальцами затряслись, крупно, почти неудержимо, как бывало при эпилептических припадках у соседского Сереги.  И вместе с этой дрожью запустился счет на табло. Один, два, три… Прямой ровный счет времени. Их общего времени.

Дернул ее на себя и полетела на пол выпущенная из ее рук ярко-салатовая коробка. Гладил по голове, чувствовал, как вжимаются между лопаток острые костяшки ее пальцев, что футболка намокает не только на плече, а уже и на груди, и немного на спине. Точно знал, что успокаивать бесполезно, надо перетерпеть. Пусть проревется, ей надо. И ему надо подождать, пока хоть немного затянется дыра в груди под ее слезами. И надо хоть немного собраться с мыслями. Нужно снова приучаться жить в полную силу.

14.8

*

В голове ни одной мысли. Вся Тура сейчас - одни органы чувств и голые инстинкты. Тепло. Тепло. Как же тепло. Она мороженое в кофе глясе и сейчас растает. И пусть. С ним – не страшно. С ним ничего не страшно. Лишь бы только обнимал. Лишь бы не ушел. Лишь бы простил.

- Знаешь, что я сделаю в самое ближайшее время? – она чувствует, как от его дыхания воздух двигается вдоль шеи. Кайф. Чистый кайф.

- М-м-м? – другие звуки издавать невозможно, когда ее лицо так плотно вжато в его плечо.

- Я куплю семь кожаных ремней. Семь отличных крепких кожаных ремней. И буду пороть тебя. Каждый день. У меня будет ремень для каждого дня недели. С утра встал, выпорол, потом на пробежку, ты мне завтрак приготовила, а я покушал и еще раз выпорол. Потом на тренировку. Ну и на ночь профилактически обязательно. Еще разок. Не знаю, как иначе из тебя дурь изгнать твою трубадурную.

- Угу, - она чуть повернула голову, чтобы можно было говорить. И улыбаться. Самым краем рта, но все же.

- Что ты угукаешь там, я серьезно!

- Хорошо, Степочка, я поняла. Ежедневно, без отдыха в воскресенье, три раза в день.

- Именно так! – его голос звучал громко. И нарочито сердито. Прекрасно звучал, словом. – За все, что ты с нами сотворила, этого мало будет.

- Согласна, - счастливо вздохнула Тура.

- Посмотри, какая со всем согласная… - его руки сжались вокруг нее сильнее. – А пороть я тебя перестану знаешь когда? -Тура помотала головой. – Когда ты первым сыном забеременеешь. К тому моменту, я надеюсь, ты вернешься в светлый разум.

На это Тура ничего не ответила. Она снова уткнулась лицом ему в плечо. Она не могла сейчас говорить, думать, рассуждать. Сейчас она представляла из себя один целый неделимый квант счастья.

 *

- Не смотри на меня! – она решительно мотала головой, но Степан ее плеч не выпускал. – Пожалуйста, не смотри, я ужасно выгляжу, я знаю!

То, на что ей было плевать сорок дней, теперь стало невероятно важным. Ведь вот он, рядом, напротив. С этими своим снежными белками глаз – дед говорил, что такие яркие белки бывают только у южных народов. С ресницами, которых там налеплено на веке, кажется, в десять рядов. И брови – какие у него, оказывается, красивые густые брови. И темная густая щетина. И губы яркие.

А она… Тура попыталась закрыть лицо ладонями, но ей не позволили. Он сжал ее ладони.

- Ту, скажи мне еще раз. Внятно. По слогам. Я тупой спортсмен, мне все надо два раза повторять.  Ты мне не изменила, так?

Она смотрела, не отрываясь. Вот сидит ее персональное счастье. И если он сейчас уйдет, то она – умрет. Но врать – врать нельзя.

- Это только тебе решать, Степ, - голос слушался плохо. – Намерение – было. От реализации меня спас только мой желудок.

- Ты опять морочишь мне голову, Туча! В последний раз спрашиваю. По словам. Секс в Москве – был?

- Не было. И… Я люблю тебя. Больше жизни. Если это что-то… меняет.

- Да ничего это не меняет,  - Степан снова со вздохом обнял ее. – Я это давно знаю. Ты же мне тогда сказала, в наш первый раз. Что любишь.

Тура замерла под его руками. А потом спросила тихо-тихо.

- Думаешь, я сказала правду?

- Не думаю. Знаю.

- А ты?

- А я врать вообще не умею.

- Значит, и тогда?..

- И тогда. И теперь. И всегда.

А потом они лежали вдвоем на кровати. У Туры на фоне всего пережитого и скудного питания даже сидеть сил не осталось. И они устроились вдвоем в обнимку на узкой постели, поверх покрывала. Тура еще попыталась к ним туда же и коробку забрать, но Степан воспротивился. Обнял крепче  и устроил допрос. Как она тут жила без него все это время.

И она рассказала все. С того момента, как он ушел. Старалась излагать только факты, но не получалось. И опять ревела, и он опять гладил ее по голове, и тихо матерился. Их долгий разговор прекратился со щелчком входной двери. Тура вздрогнула всем телом.

- Это Елена.

- Отлично. Соскучился по ней – жуть, - Степан легко поднялся на ноги.

- Степа!

Он прижал палец к губам.

- Лежи тут тихо. Отдыхай.

Вручил ей ярко-салатовую коробку и закрыл за собой дверь. Но Тура все равно услышала редкой язвительности тоном произнесенное:

- Ну, здравствуйте, мама. Можно мне вас так теперь называть на правах зятя?

Кадр пятнадцатый. Василий Шукшин

Кадр пятнадцатый.— И сколько сейчас дают за недоразумение? — Пять. — Мало, раньше больше давали.

Много ль, мало ль – ВасильМакарычу виднее, я считаю.

- Степа, я не уверена, что это правильно.

За последние три дня образцовую роль упрямого ослика Тура исполняла столько раз, что Степан сбился со счета. Вот и сейчас он остановился на полпути к выходу из здания аэропорта, вздохнул  и терпеливо – вот уж не думал, что у него этого терпения столько! – произнес.

- Ту, мне надо лететь на Европу. Оставить в Питере я тебя не могу. Предложи другой приемлемый вариант.

Она опустила голову и синхронно вздохнула.

- Нет других вариантов. И я не хочу там оставаться без тебя.

- Тогда пошли, - он покрепче перехватил одной рукой ее ладонь, другой сумку, и потащил за собой. Как делал последние три дня.

Ейск встретил их тридцатитрехградусной температурой и убойной влажностью  - не просто встретил, так ударил жаром и влагой в лицо, как будто дверь парной открыли. А они всего лишь вышли из здания аэровокзала. Тура замерла, ошарашенная. Дышала, открыв рот – глубоко, жадно, изумленно. Ее темные джинсы и черная футболка были совершенно чужеродны климату, городу, людям вокруг, сплошь облаченным в сарафаны, шорты и сланцы. Но за то время, что они провели в Питере вдвоем, им было не до ходьбы по магазинам. Все нужное купят тут.