Я твоя навеки, ты мой навсегда (СИ) - Ночь Ева

«Вот это ты расскажешь Ястребовскому, – гаденько захихикал Песси. – Судя по всему, ангел во плоти, доверчивый, как ребёнок, прямо душка и суслик с ясными глазами!».

– Илон? – вырвал меня из внутренних баталий Бодя.

Я встряхнула головой и, неожиданно для самой себя, поправила шарф на его шее.

– Поехали, Бодь, – сказала и села в машину.

И мы отправились по магазинам. Давненько у меня не случалось подобного приступа вдохновения.

В этот раз я выбирала подарки с чувствами. Что-то такое внутри меня всколыхнулось, очнулась из-под вечных льдов река, тронула свои воды, ломая барьеры. Во мне словно тысячи искр родились, щекотали, радовали, несли счастье, и я позволила им сиять.

– Смотри: вот это маме очень понравится, – приставала я к Боде, а он кивал или реплику какую кидал. Выглядел он весьма заинтересованным процессом, чего я от него никак не ожидала.

– А это я Дубцовой хочу подарить, – смущённо показывала презент Богдану.

– Кстати, идея, – согласно поддакнул он и задумчивым взглядом прошёлся по полкам.

– Кстати, о Дубцовой, – решила зайти я издалека, потому что, как ни крути, как ни делай я вид, что всё прекрасно, тень птицы по имени Ястребовский, всё же висела между нами. Ну, так. Совсем чуть-чуть.

Богдан перевёл на меня взгляд.

– Ты не переживай, Илон. Не тронет он агентство. А если сунется, получит по носу. И сайт её в безопасности. Ну, насколько это возможно. Это даже хорошо, что этот дятел планы свои вслух проговорил. Мы теперь предупреждены, а значит вооружены. Ты ж мне отличного спеца подогнала. Вот он и получает сейчас настоящее боевое крещение.

– Веретено? – ахнула я. За своими волнениями да переживаниями, я о Ромке забыла напрочь.

– Он самый. Замечательный мужик. И профи, каких мало. А уж на Ястребовского у него зуб, так что он покажет максимум на что способен.

– Ромка покажет невозможное, – заявила я уверенно. – Потому что он такой. Надёжный. Супер просто. Людке с ним повезло невероятно.

Я вижу, как Островский мрачнеет. Ну, да. Людке повезло, мне не очень. Но с каждым днём я всё меньше хочу думать о прошлом. Наверное, игра в действии – мозг прочищает. А может, я просто постепенно развязываю узел, что сидел под сердцем и давил, никак не хотел распускаться, затягивался лишь туже да прочнее.

А сейчас я не хочу никаких узлов. Я хочу быть счастливой. Хотя бы немножко. Жить хочу и дышать. Почему я не могу себе этого позволить? Я могу всё. Остальное – внутренние барьеры. И в моих силах их преодолеть или убрать. Какая разница, что будет потом.

– Это не рамка, а целый иконостас, – бурчит Островский, когда я подсовываю ему то, что, на мой взгляд, подойдёт лучше всего для подарка.

– Зато посмотри какая компактная и – скажем так – содержательная. Столько мгновений можно вставить, ещё и место чуть-чуть для будущего сэкономить.

Островский задумывается не на шутку, на лбу у него морщины собираются.

– Ты права. Это гениально. Но я ей ещё альбом куплю, ладно? А то все мгновения точно не влезут, а в альбом – вполне. Будет его перелистывать, умиляясь.

– А может, ты старушку почаще навещать всё же будешь? – спрашиваю осторожно. – Как-то печально это, с альбомом-то.

– Буду, – говорит он уверенно, – но ей иногда полезно и поскучать. Позже поймёшь, почему.

Я как бы понимать не хочу, сопротивление всё же внутри чувствую. Потому что она в том прошлом на мне крест поставила. Не рассказала ничего, теперь это понятно.

Зла я на бабушку Алю не держу. Наверное, хотела как лучше для внука. Может, она и права: вон, уехал, добился многого, а здесь – кто его знает, как у него всё сложилось бы.

Пластилин – вот как я себя ощущаю. Мягкий податливый материал, из которого что хочешь, то и лепи. Может, именно поэтому на вопрос Островского реагирую так, будто ничего такого он и не спросил.

– К тебе едем или ко мне? – буднично, будто мы почти пара.

– Ко мне, – показываю глазами на кучу подарков, – это всё же мой скарб. Ты же не думаешь, что я с подарками к тебе в гости поеду?

– Я думаю, что ты у меня очень умная и правильная, – не остаётся в долгу Богдан и, подхватив многочисленные приобретения, бодро трусит к машине. А я семеню сзади. Ни дать ни взять – пара.

«Вот и отлично!» – радуется Опти.

«Охо-хо…» – вдыхает многозначительно Песси.

Молчать! Мама слова не давала! Маме сейчас хорошо, а поэтому я сама решу, как мне поступать и что делать!

Естественно, я забыла, что дома у меня шаром покати, а хозяйка я так себе. И почему-то это огорчило до слёз. Ну что я за дурочка такая? Могла бы Бодьку побаловать домашним, хоть и не великая мастерица.

Островский, наверное, увидел выражение моего лица, когда я в холодильник заглянула.

– Не переживай, – пощекотал он мой затылок дыханием. Так, что у меня и волосы дыбом встали, и мурашки от восторга запищали, – сейчас я что-нибудь придумаю. К счастью, сейчас можно и готовую еду заказать, и доставку продуктов на дом. Я и то и то, ладно?

Ладно. Кто я такая, чтобы возражать, тем более, когда он спрашивает, а не давит безапелляционно. Как-то у меня в последнее время аллергия на непререкаемые авторитеты.

– И я сам похозяйничаю, можно? Поухаживаю за тобой. А ты пока в душ сходи, переоденься, если хочешь.

Вот правильный тон он выбрал, душа сворачивалась и разворачивалась, как гармошка, радовалась, как ненормальная, а я жмурилась да улыбалась.

Не хотелось мне ни ругаться, ни спорить, ни показывать, какая я самостоятельная и сильная. Устала, наверное. Тем более, уже решила: побуду девочкой, позволю себе ещё немножко поиграть. А что такого-то? Я хочу. Мне нужно. Зима сейчас, витаминов не хватает, эндорфинов дефицит. Если я расслабляться не буду, совсем зачахну и заржавею.

Да, я немножко себя оправдывала, потому что знала: никуда я Островского сегодня не отпущу. Но, если уж совсем честно, кажется, он сам никуда уходить и не собирался. Когда я вылезла из душа, чистая, вкусно пахнущая, он хозяйничал на моей кухне.

Уже и доставка прибыла – я позволила себе долго в ванной нежиться, расслабилась со вкусом, кремом намазалась. В общем, подготовилась основательно, чтобы Бодьку соблазнять. Вдруг ему захочется поиграть в благородство?

Островского, судя по всему, подобные демоны не тревожили.

– Красивая, – оценил он мой домашний вид каким-то очень хищно-мужским взглядом. – Пахнешь замечательно, – лизнул в щёку, как собака.

А у меня внутри запищали, заметались восторженные искры, что разгорались всё ярче и ярче.

– Садись, будем ужинать. Я такой голодный – как волк.

И снова окинул меня жарким взглядом, что я даже усомнилась, о каком голоде он говорит.

Но Богдан приставать не стал. Я б сопротивлялась! Я тоже есть хочу, между прочим! У меня от волнения аппетит пропал, я даже не обедала толком, так, на кофе продержалась и адреналине целый день.

И мы ели. Богдан как дома. Будто никуда и не уходил. Словно не было пропасти в одиннадцать долгих лет…

– Эй, ты о чём задумалась, моя беленькая? – снова поправляет Бодька мне волосы, что норовят упасть на глаза.

– И пушистенькая, – попыталась пошутить я и увести разговор в другое русло. Но Островский не поддался на подобные уловки.

– У тебя глаза грустными стали. Не надо, Илон, пожалуйста. Не грусти. Я б хотел залечить все твои раны, правда. Хочу, чтобы ты всегда улыбалась и больше никогда-никогда не грустила.

Хороший порыв. Я оценила. И так он в точку. Умеет. О том, что он идёт к своей цели, я постаралась не думать. Какая разница, что им сейчас движет? По крайней мере, он кажется очень искренним.

Я б остановила игру. Сказала бы «стоп». Признала бы его победителем. Но если я так сделаю, он уйдёт и не вернётся. Унесёт корону победителя. А мне нужно ещё немножко времени, чтобы ожить окончательно.

Наверное, потом снова будет больно. Но лучше не думать о потом. Лучше жить сейчас. Я всё ещё надеялась залететь от него. Бодя уйдёт, а малыш останется. Это хоть как-то примирит меня с действительностью. Я не буду одинока. Муж, чтобы растить ребёнка, вовсе не обязателен.