Для того, чтоб она осталась в компании, мне пришлось серьезно пересмотреть всю рабочую сетку, предложить ей отдельный проект, рассчитанный на всю компанию. Но, как мне кажется, поворотным моментом было то, что на новой работе она неизбежно начала бы работать сверхурочно и гораздо больше, чем сейчас. А это значило, меньше проводить времени с Адамом.
До сих пор считаю тот свой аргумент удачным военным ходом.
Моя женщина осталась в моей власти, работала на меня, надо сказать, очень профессионально, настолько, что ей уже несколько новых предложений поступило, благо, те аргументы, которые я привел в самом начале, и здесь имели место быть.
А потому она приходила на работу в мой офис, спорила со мной на совещаниях, строила новую структуру эйчар департамента и даже иногда позволяла зажать себя посреди рабочего дня в кабинете.
Правда, Адиль все еще презрительно зовет меня каблуком, тряпкой, пляшущей на ветру по желанию женщины, но мне уже все равно. И уж тем более, кто бы говорил, в свете последних его действий, это вообще смешно звучит.
— Не твое дело, — грубит ожидаемо брат. Это понятно, тема болезненная.
Его женщина, которую он искренне считал своей, почему-то с этим не согласилась. Что взять с европеек? Тут даже с воспитанной в патриархальной семье Наирой невероятные сложности и постоянное напряжение, а уж с такой, как ее либералка подруга…
Брату не повезло, но он не сдается. В этом весь Адиль. Убежала? Догонит.
А чтоб было больше поводов, мы теперь в Стокгольме открываем филиал. Совершенно экономически не обоснованное решение, но кого это волнует?
Я не вникаю слишком глубоко в их странные отношения, боюсь окончательно веру в старшего брата, как разумного, хладнокровного человека, утратить.
Да и некогда мне.
Своего хватает.
Иногда я думаю, а как бы все было, если б Наира не сбежала тогда? Если б она смирилась, продолжила жить так, как ей не нравится, но так, как нравится мне.
Как скоро бы я к ней охладел? Как скоро бы стал воспринимать ее, как нечто постоянное, то, что не боишься потерять, потому что даже в голову не приходит идея о такой возможности. Потери?
И думаю, что, наверно, не охладел бы. Просто потому, что эмоции слишком сильны. Как меня тогда ударило по голове, в первую нашу встречу, в том ночном клубе, так до сих пор и не отпустило. Но относился я бы к ней точно по-другому.
И жил бы по-другому. Более спокойно, размеренно, привычно…
А сейчас…
Сейчас она для меня — постоянный источник напряжения, стресса. И радости.
Я смотрю на нее, каждый раз удивляясь, что она со мной. Что она стала моей женой. Поверила мне опять.
И позволила мне быть рядом. С ней и Адамом.
Это странные мысли.
Наверно, ни отец, ни дед, ни поколения моих предков этого бы не поняли и не одобрили. Но вот странность… Мне уже скоро двадцать семь. Это много. Для человека, в двадцать четыре вставшего у руля компании, разбиравшегося с конкурентами, желающими разодрать ее на куски, и разобравшегося-таки со всем этим, возраст серьезный.
А я только сейчас начинаю понимать, что я — это не они. Не отец мой, не дед, не прадед. Я не дядя мой, и даже не старший брат.
Я — это я. Я совсем другой.
И она, моя женщина, тоже совсем другая.
И именно она показала мне, что я могу быть таким. Не жестко давящим свое, а пытающимся посмотреть на ситуацию с разных точек зрения.
До встречи с ней я был мальчишкой, инфантильным и обидчивым.
Теперь я становлюсь мужчиной. По крайней мере, я очень на это надеюсь…
Оказывается, для того, чтоб быть мужчиной, мало просто брать свое, требовать. Надо еще уметь искать компромиссы. Особенно с теми, кого любишь.
— Может, открыть вакансию маркетолога там? — предлагаю я, — возьмешь ее в штат…
— Она не хочет, — брат кривится, поднимает на меня взгляд, неожиданно беззащитный и больной. Я удивляюсь, но не слишком.
Женщины… Они способны на многое… И убить, и воскресить…
— Азат! — голос Наиры звучит взволнованно настолько, что я тут же, забыв обо всем свете, срываюсь с места. Брат бежит следом.
Напряженные и готовые ко всему, мы выбегаем на лужайку у бассейна, и видим Наиру с Адамом на руках.
Она удивленно раскрывает рот, видя нас с Адилем, ойкает.
— Что случилось? Что-то с Адамом? — спрашиваю я, выдыхая уже с облегчением, потому что, по крайней мере на первый взгляд, с сыном все хорошо.
— Нет… Просто… Просто… — Наира поудобней усаживает Адама, воркует ему, — ну, сынок, повтори, что сказал, повтори…
Мы с Адилем как по команде переводим взгляды на Адама.
Тот улыбается очаровательной, так похожей на мою, улыбкой и радостно кричит, протягивая ко мне ручки:
— Па! Па! Па!
Я, ощущая внезапную дрожь в ногах, иду к нему, падаю перед лежаком, где они сидят, на колени и забираю сына у Наиры.
Он цепляется привычно за мою порядком отросшую бороду и продолжает:
— Па-па-па-па-па-па…
— Папа, да… Папа… — я ловлю себя на том, что улыбаюсь, как сумасшедший, и мне немного неловко, что это видит мой брат.
Оглядываюсь на него и замечаю странно блестящие глаза.
Адиль торопливо отворачивается:
— Светло тут очень… Ладно… Я пойду…
Наира, ничего не понимая, переводит взгляд с меня на Адиля, и тому, видно, очень хочется скорее уйти.
Я не препятствую, впервые, пожалуй, за все время, что знаю брата, видя его в таком состоянии.
— Я позвоню тебе, брат… — кивает на прощание Адиль, а затем, помедлив, добавляет, — счастливый ты…
В его голосе столько горечи, что становится не по себе.
Но сделать я ничего не могу, помочь ему тоже никак не могу. Остается надеяться, что Адиль в свои тридцать пять тоже, как и я, поймет, что мужчина — это прежде всего тот, кто умеет брать на себя ответственность за принятые решения. И поступать так, как велит ему сердце, а не так, как требуют обычаи предков.
Потому что предки уже умерли. А мы живые.
Я смотрю на свою женщину, вижу дорожки слез на ее гладких щеках, тянусь, провожу по ним пальцем:
— Спасибо тебе, сладкая.
— За что? — она улыбается сквозь слезы, ласкаясь ко мне, как маленькая доверчивая кошечка. Это невероятно приятно и сладко, — за него? — кивает она на Адама.
— За меня, — отвечаю ей коротко.
Наира удивленно распахивает ресницы, наверно, желая что-то спросить, но молчит в итоге.
И в этом ее главное преимущество передо мной.
Каким бы ни был сильным мужчина, его всегда сможет положить на лопатки женская мудрость. И, самое интересное, что он не будет чувствовать себя побежденным.
Это и есть счастье. Это и есть любовь.
Конец
