Развод на новый год (СИ) - Тэсс Лена

Титов так же как и я не повышает голос и не смотрит в мою сторону. Мы выглядим как два сумасшедших, которые сидят спиной друг к другу и что-то шепчут в пустоту.

- Какой бы ни была Лилия, то что делает с ней ее муж - чудовищно. И она же как-то решилась на развод. Значит не совсем она безвольная.

- Да, но ты посмотри. Она рыба!

Я провожаю взглядом ее поникшую фигуру. Она не идет. Точнее кажется, что ею управляет кукловод, время от времени натягивая леску своей марионетки. Странные движения, расфокусированный взгляд и говорит так медленно, по слову в минуту. Если бы я встретила ее на улице, то подумала бы, что передо мной наркоманка.

- Она просто рыба.

- Или она не выспалась, - предполагает Макс.

- Ты шутишь? Лиля и так говорит, что постоянно спит.

- Правда. Это занятно, - тянет Титов и отпускает мою руку. Я на инстинкте тянусь за ним, чтобы вернуть обратно это тепло, но пальцы хватаются за воздух.

- Что именно? - Раздосадованно шепотом вопрошаю я.

- Помнишь, какой я бывал сонный после рейсов? А в первый раз, когда мы летели на Бали и я неудачно подобрал дозировку лекарств, то первые два дня отпуска тупо проспал и потом долго приходил в себя.

- И к чему это сейчас?

Я непонимающе подалась назад, чтобы лучше слышать слова Макса. Черт, он говорил слишком тихо, но повернуться и продолжить беседу как ни в чем не бывало нельзя. Это может быть опасным. Само пребывание Титова в одном ресторане со мной можно оценить как пересечение интересов.

- Лиля красивая женщина, - задумчиво тянет Титов, - неудивительно, что ее муж так ревнует.

А вот это уже интересно. Я напряженно сжимаю вилку. Передо мной тарелка с круассаном, но я так и не притронулась к завтраку. Ненавижу есть в одиночестве, а Лилия отказалась заказать хоть что-то. Потому что поела в номере. Как и во все предыдущие дни.

- И насколько он ревнив?

- Умеренно.

Умеренно, это хорошо. Это значит, что Исмаилов приставил к ней слежку, но не устанавливал камеры в спальне и не цеплял жучки на нижнее белье. Умеренная “ревность” это то, чего я и ожидала, причем, скорее всего следят не только за Лилией, но и за мной с Титовым. И сейчас, придя в ресторан, мой бывший очень сильно подставился.

- А ты ревнивый? - тихо произношу я, не рассчитывая, что Макс меня вообще услышит.

Он молчит. Секунды тянутся так долго, что я уже теряю ощущение времени и не понимаю, как давно жду ответ. Мне нужно знать, могу ли попытаться помочь своей клиентке. Нет, не так. Мне необходимо знать, что Макс сделал все, чтобы защитить нас со Степой. Чтобы дать мне шанс на борьбу с Исмаиловым.

- Максимально, Соня. Я такой ревнивый, что моя женщина из комнаты не выйдет, без того чтобы я узнал, где она и с кем.

- Спасибо, - тихо шепчу я.

Не за ответ. За заботу и мою безопасность. Теперь у меня есть немного времени, пара глупых идей и всего один шанс, чтобы помочь спасти Лилию.

***

Макс уходит из ресторана до возвращения Исмаиловой. Я сижу спиной к нему и только по звукам понимаю, что сейчас происходит. Вот он медленно поднимается из-за стола, откашливается, отсчитывает несколько купюр и наверняка оставляет щедрые чаевые, а вот бросает короткое, ничего не значащее:

“Удачи”.

И исчезает. Также бесшумно как этим утром.

Я проснулась, когда поняла, что меня больше не обнимают сильные, жилистые руки. В собственной квартире мне стало холодно и неуютно. Чтобы немного разогнать тоску, встала, прошлась по комнатам, подергала замок на двери, потрогала Степкин лоб - старая привычка на всякий случай проверять температуру ребенка. Сын, в отличие от меня, был в полном порядке. Он крепко спал, прижав ноги к животу и вцепившись в нелепую плюшевую игрушку, как утопающий цепляется за спасательный круг.

Степочка, как же сложно все вышло… Как же хочется это исправить, но не хватает решимости и сил. Я еще раз поцеловала Степана в макушку и тихонько вышла на кухню. Мне уже не уснуть, так что могу начать готовиться к сложным переговорам с Лилией.

Первым делом я выглянула в окно. Показалось или на улице действительно стояло двое мужчин. В такое время едва ли они просто гуляли в нашем обычно пустом дворе. Значит Титов не соврал и к нам приставлена охрана.

Я выдохнула, достала с полки турку для кофе, зажгла конфорку и только тогда увидела на столе записку от Макса.

Мятый клочок бумаги и кривой, фирменный “титовский” почерк.

“Соня, я ушел, пока вы спали, чтобы у Степы не было вопросов, на которые мы сами пока не дали ответ. Но все это временная история, и тот вариант, который ты предложила, меня не устраивает. Предлагаю обсудить все, пока Исмаилов в Москве. Думаю, когда он вернется, нам будет не до личного. Дай знать, когда тебе удобно, и я организую встречу”.

Быстро пробегаю глазами по строчкам и только потом сминаю записку в руке, чтобы та больше не напоминала о том, что я снова повела себя неправильно.

Никогда, Титов. Мне никогда не будет удобно, и я ни о чем не хочу с тобой говорить. Каждый наш разговор оканчивается либо скандалом, либо сексом. И мы так ни разу не подобрались к главному. А главное вот в чем.

Нет таких слов, чтобы я тебя простила. Нет таких причин, что могут оправдать твое предательство. Нет во мне столько любви, чтобы ради нее похоронить ущемленное достоинство.

Мы без тебя проживем, а ты… как-нибудь сам.

Я смотрю куда-то в окно и вытираю ладонью злые, непрошенные слезы. Хватит, плакать, Соня. Ты обещала себе, больше никогда не страдать по этому человеку. Отболело уже. Отмерло.

А потом воскресло заново, из пепла, прямо как в той сказке. Правда вместо огненной птицы феникс перед нами было уродливое, искалеченное двумя упрямцами нечто, очень смутно похожее на любовь.

Разорванную в клочья, с неровными стежками и все еще кровоточащими ранами.

- Мам, я проснулся, - Степа потянул меня за подол халата.

Обернувшись, я увидела своего мальчика. Маленькую копию Титова. Такого родного, со всклокоченными волосами и упрямым, фирменным взглядом, от которого мне никак не скрыться.

- Привет, малыш, - села на пол и прижала сына к себе. - Хорошо спал?

- Отлично, мне в этом деле сплюшка помогала.

Степка нежно обнимает игрушку в виде совы. Ее круглые пластиковые глаза с изумлением и ужасом смотрят прямо на меня, будто бы говоря:

“Ну и ну, хозяйка! Что же ты натворила?!”.

Когда даже плюшевые совы осуждают тебя, самое время задуматься, что ты сделал не так.

- Степ, игрушку надо вернуть. Ты ведь ее украл, малыш, - я глажу спутанные вихры, чтобы придать им какое-то подобие прически.

- Мам, ты что?! Совунья это мой друг! Я не могу предать друзей! Мне ее дядя Макс… - сын хотел сказать “подарил” но вовремя замолчал, заменив вранье на вполне безобидное: - показал. Ему вообще эта сова ничего не стоит! Ты бы видела, сколько у него всякого там было! И паровоз и конструктор и даже погремушки… зачем-то. Дядя Максим тестирует игрушки, чтобы детям покупали все самое лучшее. Он мне так рассказал. - Степа закрывает глаза и тихо-тихо шепчет себе под нос: - Вот бы мой папа тоже тестировал игрушки. Как дядя Максим.

В этих словах нет ничего кроме детской непосредственности. С тем же успехом, Степа мог мечтать о папе космонавте, папе супермене, папе моряке.

Вот только, если у вечной легенды про космос и отца героя СССР были свои корни, и даже была какая-то логика, то вот у нас с Титовым нет ничего, кроме его предательства и моей непроходящей боли.

И теперь из этого пепелища, рядом с окровавленным чувством, появилось что-то еще. Светлое и невинное. Наш сын, который не заслуживает, чтобы мы ему врали.

- Степочка, - я нежно целую сына в ушко, - может, Дед Мороз и правда сделает чудо, и на Новый Год ты встретишься со своим папой? Как думаешь, малыш? Ты бы хотел этого?

Сын отстраняется и недоверчиво смотрит мне в глаза. Не взгляд а острый клинок, который вспарывает мое нутро и раскурочивает все, что еще осталось целым.