Моя идеальная ошибка (ЛП) - Хейл Оливия

Голос хриплый.

— Да.

Изабель стягивает трусики и перешагивает их, и я рычу при виде ее киски. Сжимаю основание члена, чтобы сдержать нарастающее напряжение.

— Боже, ты идеальна.

Изабель заходит под струи воды. Те смачивают ее волосы, стекают по обнаженным плечам. Я отпускаю член и перехожу к яйцам, слегка сжимая их.

— Если бы присоединилась к тебе раньше, — она проводит ладонью по моей груди, — я бы с радостью взяла утренние обязанности на себя.

Ее рука заменяет мою. Она меньше, хватка не такая уверенная, но ощущается в тысячу раз лучше. Я стону, упираясь предплечьями в стену и загораживая Изабель от прямых струй.

— Вот так, — бормочу я. — Чуть плотнее, милая.

Она подстраивается и ускоряет движения, а затем начинает оставлять легкие поцелуи вдоль моей челюсти, шеи, ее обнаженное тело мокрое и находится невероятно близко. Не могу оторвать взгляд. Не могу удержаться, чтобы не обхватить ее грудь, не поиграть с сосками.

— Ты кончал в душе? — спрашивает она.

— Да, — рука скользит между ее ног, лаская шелковистую кожу. Я касаюсь входа. — Думал о том, как прямо здесь заполняю тебя.

Ее дыхание срывается на тихом выдохе. Одной рукой Изабель продолжает работать над моим членом, другой массирует яйца, надавливая у основания.

— Ты думал о том, чтобы кончить в меня.

— Миллион раз, Иза, — прижимаю лоб к ее, закрываю глаза. Черт, прикосновения сводят с ума. — Только об этом и думал. Держал в руке член, представляя твой рот, грудь и киску.

Ее хватка становится крепче, жарче.

— Кончи для меня, — шепчет она в щеку. — Облей мой живот.

Черт. Я болезненно возбужден, и что-то дает слабину. Член пульсирует в ее руке, и затем меня накрывает оргазм. Я стону, прижимаясь к ее виску, пока волны удовольствия прокатываются по телу.

Как будто только что потерял десять лет жизни.

— А я-то планировала сделать тебе минет, — шепчет она. — Жаль, что ты не продержался дольше.

Я хватаю ее за упругую задницу, легонько шлепая.

— У нас еще будет время, — произношу я. — Ты что, думаешь, я уже старик?

Изабель смеется, расслабляясь в моих руках. Несколько капель попадают на нее, оседая на макушке. Изабель прекрасна: мокрые темные волосы, гибкое тело в моих руках, розовый румянец на щеках.

Слишком хороша для меня, снова мелькает в голове. Я разворачиваю ее, прижимая спиной к груди, и подставляю нас под воду. Она снова смеется, когда я беру мыло и начинаю намыливать нас обоих, особое внимание уделяя ее груди и животу, смывая все следы.

— Я тоже тебя хотела, — шепчет она, положив голову мне на плечо. — Месяцами, еще до переезда.

Я закрываю глаза, услышав это признание. Я планировал испортить ее для других, стать лучшим сексуальным партнером в жизни, даже если не смогу находиться рядом.

Но не ожидал, что и она меня испортит.

26. Изабель

Я нервничаю в ожидании Антуана, сидя за столиком в ресторане. Свет от свечей в стенных бра озаряет зал, играя на лицах гостей и официантов, которые снуют между столиками с уверенностью, будто знают расположение каждого наизусть.

Он легенда балетного мира, два сезона проработавший с труппой Нью-Йоркского Балета. Этот станет последним, финальное выступление состоится в декабре, а затем он уезжает. По слухам, на родину, в Париж.

Возможно, ему нужны танцовщики для нового спектакля.

Антуан опаздывает на десять минут. Запах сигарет въелся в воротник его кожаной куртки, но перебивается мятной жевательной резинкой.

— Изабель, — произносит он с мягким французским акцентом, почти стершимся за годы работы за границей. — Спасибо, что нашла время встретиться.

Я с улыбкой опускаюсь на стул.

— Была рада вашему звонку. Как дела в труппе?

Он пожимает плечами, слегка улыбаясь.

— Как обычно. Ирина ноет больше обычного, у двух балерин растяжения. Балансируем на грани краха, но ты знаешь, как это бывает.

Типичная ситуация. Я спрашиваю о новой постановке в Париже, и он с удовольствием рассказывает. Это балетная интерпретация оперы Пуччини, и Антуан подробно описывает хореографию. Завораживающе. Раньше я не слышала, чтобы он так подробно говорил о творческом процессе. Да и вообще мы никогда не общались один на один, тем более за бокалом вина.

Что-то в душе откликается, когда я снова слышу о балетном мире. Говорить о балете, даже просто думать о нем, будто достаю из головы целый словарь, которым не пользовалась последние месяцы.

Первый бокал вина сменяется вторым, затем третьим, а он все еще не спросил о бедре. Зато интересуется моей нынешней работой.

— Сейчас я работаю няней, — говорю я с кривой улыбкой. — Это приносит удовлетворение и оплачивает счета, пока бедро заживает. Думаю, через пару месяцев все придет в норму.

Он поднимает брови.

— Ах да, черт, точно. Уже лучше?

— Да, намного, — киваю я. — Делаю упражнения, чтобы сохранить гибкость.

Антуан одобрительно мычит.

— Хорошо, хорошо. Ты была прекрасной танцовщицей.

От этих слов становится тепло.

— Спасибо.

— Твои фуэте завораживали. Очень полезно в балете, — в его взгляде появляется игривость и... легкий флирт. — Скажи, ты свободна?

Я замираю.

— Эм, да.

Он протягивает руку через стол и берет мою, лениво перебирая пальцы.

— Все мы в этом бизнесе такие, — говорит он с кривой улыбкой. — Ни отношений, ни любви, только работа и боль. Все одиноки, но что поделать, это балет.

Я застываю от шока.

Труппы иногда становятся слишком «близкими» буквально за выходные. Танцовщики меняют партнеров по постели так же часто, как и на сцене. Но когда «художественные руководители» спят с балеринами – это уже другая история. Такое случается. Реже... но о его репутации я наслышана.

— Изабель... — его пальцы лениво постукивают по моей руке. — Ты была прекрасна на репетициях. Кажется, я наблюдал за тобой чаще, чем следовало бы.

О.

Нет.

В груди что-то болезненно сжимается, и последние надежды, которые я лелеяла, рассыпаются в прах.

— Я слышала о твоей... репутации, — говорю я. — Не похоже, чтобы ты страдал от одиночества.

Он оскаливается в улыбке.

— Одиночество бывает разным. Да, я не прочь повеселиться с балеринами, но только не из труппы, которой руковожу.

Это ложь, думаю я.

Его взгляд смягчается.

— Но теперь, когда уезжаю из Нью-Йорка... хочу запомнить это время. Воспользоваться тем, что осталось. Разве ты не хочешь того же?

Требуется несколько секунд, чтобы осознать его слова. Чтобы попытаться вложить в них хоть какой-то смысл, но не получается и это больно.

— Я думала, ты хотел поговорить о танцах, — голос звучит неестественно ровно.

Смотрю на его руку, лежащую поверх моей, и та кажется чужой. Не той рукой, не тем прикосновением, о котором мечтала годами. Не той рукой, которая стала для меня родной.

Антуан усмехается.

— О танцах? Ах, если бы было для тебя место? О, Изабель, никогда не говори никогда, — его пальцы сжимают мои чуть сильнее. — Мы хорошо проведем время, ты поправишься, и... посмотрим. Возможно, да?

Я отдергиваю руку. Разочарование накрывает с головой, давя на грудь, будто тяжелый камень, приковывающий к земле. Хочется, чтобы она разверзлась подо мной и поглотила целиком. Унесла подальше.

— Спасибо за вино, — говорю я. — Мне пора.

Он откидывается на спинку стула, цокая.

— Уже уходишь? Что-то не так? Давай, выпьем еще. Тебе ведь можно, ты больше не танцуешь!

Интересно, это его обычная схема? Антуан так развлекается с бывшими балеринами труппы, заманивая их призрачной надеждой на возвращение?

Мне душно, нужно глотнуть холодного ноябрьского воздуха. Нужно сбежать.

— Спасибо, — повторяю я. — До свидания.

Я выскакиваю из ресторана, на ходу накидывая пальто. Только не плачь, твержу себе. Глаза предательски горят, но я сжимаю кулаки и иду вперед. Нельзя ждать такси у входа.