Замуж за 30 дней (СИ) - фон Беренготт Лючия

Невнятная, битая картина начала потихоньку формироваться у него в голове.

Вера как-то связана с тем, что Лесли вдруг передумала его увозить. Как-то запугала бывшую? Вряд ли, эту не запугаешь. Надавила? Договорилась? Но о чем?

И где она сама, черт возьми?

В досаде он выбросил сигарету под ноги и растер бычок ботинком.

И тут увидел. Маленький, с четверть ногтя, ярко-красный комочек на серых ступеньках, похожий на неубранный кружочек от конфетти.

Он сел на корточки, подцепил непонятное пятнышко пальцем, поднес к глазам, понюхал.

Какой знакомый оттенок… и пахнет промышленным лаком.

Поднял глаза повыше – еще такой же комочек, зацепился за выступившую из цемента шероховатость… И еще один – на следующей ступеньке.

Он вдруг вспомнил, что может оставлять такие вот красные следы… – у Лесли под них была отведена отдельная полка в шкафу.

Вспомнил и побежал наверх, будто Хансель по тропинке из хлебных крошек – туда, где через два пролета спускалась на площадку пожарная лестница на крышу.

Глава 53

Это удивительное место мы обнаружили с сестрой, приехав как-то к тёте на зимние каникулы.

Под самой крышей дома – там, где давно никто не бывал из-за опасной и хлипкой лестницы, которую нужно было еще спустить из люка под потолком – существовал вполне себе жилой и теплый чердак. Можно даже сказать, этаж-мансарда.

Когда-то здесь, без сомнения, кто-то жил. А может, не жил – прятался.

По огромному, обитому деревянными панелями помещению разбросаны были остатки чьей-то мебели, громоздкой и тяжелой, а потому непонятно как сюда занесенной. Наверняка, раньше существовали и другие способы попадания на чердак – вполне вероятно, через какую-нибудь квартиру.

Еще тогда, в детстве, мы с Кирой собрали все эти остатки былой роскоши в кучу, устроив нечто вроде комнатки без стен, под одним из дальних окошек мансарды. Нашли даже небольшой ковер и постелили для уютности между старой кроватью и покарябанным деревянным столом.

Пообещали друг другу приходить сюда каждый раз, когда будем приезжать к тете в гости, и пару раз действительно залезали сюда. Но, не зная, чем заняться без привычных гаджетов и телевизора, скоро забросили, забыли про наш уютный, жилой и с такой любовью обставленный чердак.

Как ни странно, это место было первым, что пришло мне в голову, когда я увидела в окно кухни подъезжающий к нашему дому черный Мазерати.

Я знала, что не выдержу и открою, если он начнет звать меня и тарабанить в дверь.

И тогда придется сказать ему. И про бумагу, которую я подписала, и про беременность.

Я была к этому не готова.

Подхватив мобильник, я понеслась вон из квартиры. Уже карабкаясь по шатающейся, хлипкой лестнице сообразила, что забыла переобуться – напялила дома свои новенькие Лабутены и ходила в них, как дура набитая. Просто так, вспоминая о нем.

Решила уже не возвращаться – какая разница, в чем сидеть на чердаке, пережидая, пока ему не надоест искать меня. Пока он не решит, что нам не о чем разговаривать и не бросит меня – уже окончательно.

В стареньких, потертых джинсах и туфлях, которые стоили, наверное, больше чем квартира, в которой я выросла, я сидела на пыльном матрасе, вытирая со щек молчаливые слезы.

Слышала, как громыхает от его кулаков тонкая дверь, как он зовет меня. Слышала, как удары становятся все тише, а его оклики все реже, и понимала – еще минута-другая и он уйдет. Вернется в больницу или в гостиницу, закончит все свои дела… Соберет чемодан и уедет.

И больше я его никогда не увижу.

– Вера!! – раздалось так громко, что я подпрыгнула и зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть. – Вера, ты там?

 Как?! Как он меня нашел? Ведь даже Кира не знала, что я полезла на чердак… Черт, да я и сама не знала еще полчаса назад, что сюда полезу.

– Вера!

Молчать, молчать! Лучше посидеть тут и поплакать, чем выслушивать от любимого человека, какая ты сволочь и предательница…

– Вера, я знаю, что ты там – я видел красные следы от лака… Только одни туфли оставляют такие следы, и я сомневаюсь, что твои соседи лазят по чердакам в Лабутенах.

Я улыбнулась сквозь слезы… Господи, как же я люблю его.

– Верачка… - снова позвал он – как учила его Кира, пытаясь заставить называть меня уменьшительно-ласкательным именем. С таким непередаваемо-милым, дурацким акцентом позвал, что я окончательно разревелась, падая лицом на подло скрипнувшую подо мной кровать.

Тишина. Потом скрежет выдвигаемой вниз лестницы.

Я испуганно подняла голову.

О нет! Хлипкая конструкция не выдержит его веса, а от третьей травмы головы он точно не встанет… Вскочила, подбежала к люку… Но не успела предупредить его – с ужасающим грохотом, лестница все-таки обвалилась.

– О, боже!

Замирая сердцем и ожидая в третий раз увидеть поверженного наземь Пола Стивенсона, я выглянула из люка вниз.

- Я знал, как тебя выманить, - довольно ухмыляясь, сказал он, глядя на меня сверху вниз. Вырванная с корнем и разломанная на две части лестница валялась у его ног. – Почему ты убежала?

Я ретировалась, усаживаясь на пол чердака. Глубоко выдохнула, зажмурилась и…

– Яподписалабумагучтомывстречаемсяужетригодапотомучтолеслигрозиласьтебяубить.

Пол оторопело молчал.

– Еще раз?

Я повторила еще раз, уже медленнее, через силу выдавливая слова сквозь зубы.

– Что ты сделала? – его вопрос изумленным эхом поскакал по бетонному колодцу подъезда.

Ну вот, знала же, что нельзя отзываться… Теперь еще и мерзостей наслушаешься перед расставанием. От любимого человека. Охренеть, какое счастье…

– Вера… - снова позвал меня он. – Покажись пожалуйста…

Я помотала головой, забыв, что он меня не видит.

– Я не могу говорить с потолком. Выгляни, сделай мне одолжение.

– И не говори. Уходи. Ты все равно меня не простишь.

Молчание.

– Ты любишь меня настолько сильно, что подписала лживое свидетельство, и считаешь, что в чем-то виновата? Что я на тебя злюсь?

Я подняла голову – в таком ключе я произошедшем еще не думала.

– А оно что… уголовно наказуемо это… лживое свидетельство?

К своему удивлению, я услышала усмешку в его голосе.

– Если поедешь со мной в Америку – еще как. Бумага ведь была с печатью? Была там печать?

Я снова выглянула из люка вниз.

– Кажется была – наклеенная такая, желтенькая, похожая на звезду.

Он кивнул.

– Я так и думал. Это все равно, что свидетельствовать под клятвой. Ложь под клятвой – очень даже наказуема. Если всплывет правда.

– И что же мне делать? – я растеряно убрала упавшие на лицо волосы.

Подняв на меня лицо, он широко улыбался.

– Так ты решила все-таки ехать со мной? Потому что, если захочешь остаться, никто тебя ради такой ерунды экстрадировать в Америку не будет.

– Ты что, совсем не злишься на меня? Она ведь тебя разорит. Лесли…

– Не твоего ума дело… – он вдруг вздохнул и потер рукой пониже затылка. – Слушай, прыгай вниз, а? У меня уже шея болит.

И тут до меня дошло. Он не злится на меня! Совсем! И уж тем более не бросает. И со всем разберется сам! Найдет выход из положения и накажет эту дрянь, его бывшую – как наказал Валерию.

Сердце радостно забилось-заметалось в груди – скорей, скорей к нему!

– Отойди! – задыхаясь от нетерпения, скомандовала я, перекидывая ноги через край.

И вдруг остановилась.

– Я… не хочу прыгать.

– Почему еще? – он удивленно померял глазами расстояние от пола до потолка. – Тут и семи футов нет.

– Я… Можешь… как-нибудь прислонить эту штуку обратно? Я спущусь.

Нахмурившись, он осмотрел лестницу.

 – Да нет, она надвое сломалась. В чем дело, Вера? Ты же умеешь прыгать…

Меня даже затрясло слегка от волнения. Беременность, причем двойней, вкупе с тяжелой финансовой потерей. А вдруг это станет для него последней каплей? А вдруг…

– Вера? Что происходит?..

Я увидела, как он непроизвольно обнял себя руками за плечи – настолько явственно передавалось ему мое волнение.