Беру тебя напрокат (СИ) - Трифоненко Елена

Ника подсаживается к Жене и что-то болтает ей с лучезарной улыбкой. Злючку явно что-то сейчас развеселило, и ей не терпится поделиться эмоциями. Вот уж не думал, что она тут в таком приподнятом настроении порхает по лайнеру. Мне-то представлялось, что она киснет в каюте и плачет в подушку. Но, похоже, только я тут места себе не нахожу, а Ника уже «зализала раны» и вовсю наслаждается жизнью.

Смотреть на ее счастливое лицо становится невыносимо. На нем будто написано: «Гляди, Петров, как мне хорошо без тебя. Как я счастлива, что ты наконец отвалил».

— Блин, что-то мне тут не нравится, — сердито бурчу я, опустошая бокал до дна. — Может, куда-нибудь в другое место пойдем?

— Давай, — с несчастным видом кивает Валера.

Собираясь подняться из-за стола, я бросаю последний взгляд на злючку. Она красивым жестом поправляет волосы, а потом улыбка вдруг сползает с ее лица. К их с Женькой столику подваливают те самые качки, с которыми Ника недавно развивала коммуникабельность в буфете.

— Подожди, — я за плечо придерживаю уже пытающегося вскочить со стула Валеру.

Один из качков, похожий на побритую обезьяну, нависает над злючкой и говорит ей что-то с хамским видом. Второй — лысый — становится рядом с Женей и гладит ее по голове. Ника смотрит встревожено то на одного борова, то на другого. Потом подскакивает на ноги и пытается закрыть грудью сестру. Качки ржут, а меня по самую крышечку затапливает адреналином. Какого хрена этим уродам надо?

— Сиди здесь, — бросаю я Валере и тут же лечу к столику девчонок.

— Ребят, у вас опять какие-то проблемы?

Качки оборачиваются и смотрят на меня с плохо скрываемой ненавистью.

— Опять ты? — говорит лысый с досадой.

— Ага, — невольно ухмыляюсь я. — Оставьте девчонок в покое.

Тот, что похож на обезьяну, некоторое время сверлит меня взглядом, а потом вкрадчиво просит:

— Слышь, свали, пока цел.

— Лучше вы свалите.

Я разминаю костяшки пальцев и неторопливо наступаю на него. И в этот самый момент в скулу мне прилетает кулак лысого. Несколько неожиданно, скажем. Я почему-то не успеваю сгруппироваться и довольно беспонтово заваливаюсь тушкой на пол. Конечно, сразу пытаюсь подняться, но получаю в пятак уже от мужика-обезьяны.

М-да, так бездарно я еще драки не проваливал. Даже когда в третьем классе «бился» за школой с пацанами из параллельного класса, и то соображал быстрей.

Обезьяна пытается зарядить мне еще, но я, к счастью, успеваю откатиться чуть в сторону. Ника и Женька верещат на весь зал. Рядом с ними вдруг нарисовывается Валера и решительно бьет обезьяноподобного Женькиным блокнотом. Мужик-обезьяна чуть вздрагивает и смотрит на Пупса с неподдельным изумлением:

— А тебе-то чего, мальчик?

— Свинота! — выдыхает Валера и еще несколько раз хлещет его блокнотом по морде. Шлеп-шлеп… Выглядит весьма странно.

Обезьяноподобный с трудом выходит из ступора:

— Да я тебя сейчас по стенке размажу…

Я наконец мобилизуюсь и подскакиваю на ноги, отодвигаю Пупса в сторону, чтобы еще и ему не прилетело. И тут нам улыбается удача — к качкам подлетают охранники. Они быстро скручивают этих двоих и тут же куда-то волокут. А после ко мне подходит сразу несколько стюардов, просят пройти с ними, но я отнекиваюсь. Заверяю, что у меня все в порядке. Они отстают, а Ника вдруг ахает:

— У тебя кровь! — Она достает из сумки какую-то салфетку и пытается осторожно промокнуть мою скулу.

Ее прикосновение почти обжигает, почти лишает меня способности дышать, и мне это чертовски не нравится. Я жестко и решительно отодвигаю ее руку в сторону:

— Забей.

— Ссадины нужно обработать, — смущенно бормочет она. — У тебя есть перекись?

Я нарочно игнорирую ее вопрос, поворачиваюсь к Валере:

— Пойдем?

Он молча кивает. Через несколько секунд мы уже покидаем палубу и чапаем по лестнице куда-то вниз.

— Я тебя завтра с кем-нибудь познакомлю, ладно? — говорю я виновато. Мой педагогический настрой стремительно испаряется. На душе почему-то скребут кошки.

Пупс чуть обгоняет меня на ступенях, заискивающе заглядывает мне в лицо:

— Никит, ты только не обижайся, но мне что-то не хочется ни с кем знакомиться.

Я ухмыляюсь:

— Это ты еще просто во вкус не вошел.

Оказавшись в своей каюте, некоторое время стою, прижавшись затылком к входной двери. Вспоминаю злючку и чувствую странное опустошение. Она мне нравится. Очень нравится. Но «окучивать» ее, как прежде, совершенно нет желания. С ней мне хочется честности, хочется чего-то искреннего, настоящего. Того, что теперь мне, в принципе, не светит, а, значит, надо просто забить. Забить на Нику, забить на это странное чувство в груди, преследующее меня целый день.

Я кое-как отлепляюсь от двери и иду умываться. Лицо выглядит не очень: под носом запеклась кровь, скула рассечена и припухла, отдает синевой. И как мне завтра снимать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Хотя нет, пофиг. Может, подписчикам это даже понравится — посмотреть на мою расквашенную рожу.

Чертыхаясь, я смываю кровь, а потом довольно грубо промакиваю лицо полотенцем. Прикасаться к скуле неприятно, но боль словно помогает собраться. Мною овладевает ледяное, апатичное спокойствие. Я выхожу из ванной и расстилаю постель. Лучшее, что можно сделать сейчас, — это лечь спать. Завтра новый день и новые мысли. Завтра — работа, которая всегда помогает мне забыть о проблемах.

В дверь стучат. Я замираю с подушкой в руках и некоторое время прикидываю, стоит ли вообще подавать признаки жизни. Видеть кого-то не хочется. Не хочется с кем-либо разговаривать. Я делаю медленный вдох, а потом неожиданно чувствую прилив адреналина.

А что если это качки из бара? Наверное, «отстегнули» охране и продолжают шарахаться по лайнеру в поисках приключений. И это хорошо! Меня, как никогда, распирает от желания кому-нибудь врезать.

Отбросив подушку, я решительно иду к двери и распахиваю ее одним махом.

На пороге обнаруживается смущенная Ника с пакетом ватных дисков и какой-то бутылочкой в руках.

— Привет, — говорит она, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Можно?

Я пропускаю ее в каюту и захлопываю дверь. Ника взволнованно облизывает губы. Несколько секунд она мнется, оглядываясь по сторонам, а потом все же набирается смелости и смотрит мне в лицо:

— Я тебе все-таки принесла перекись, чтобы ты…

Не даю ей закончить. Поддавшись порыву, прижимаю Нику к двери и скольжу ладонями по ее телу. Господи, это то, о чем я мечтал весь этот гребаный день! То, без чего меня просто «ломает».

Ника не сопротивляется, смотрит на меня без страха, без капли удивления. Ей словно интересно, как далеко я могу зайти, как далеко она сама способна шагнуть. И от этого мне окончательно сносит крышу.

Я сминаю Никины губы поцелуем, как поехавший маньяк вдавливаю ее тело в свое. Я пускаю в ход язык.

Ника доверчиво запрокидывает лицо. Ее губы мягкие и податливые, они охотно раскрываются навстречу моим. Я, конечно, этим пользуюсь. Я целую Нику с таким пылом, словно наш корабль вот-вот пойдет ко дну, и мне следует поторопиться.

Кажется, Нику бьет дрожь — легкая, едва уловимая. Из-за этого Ника напоминает мне маленького испуганного котенка, которого хочется приласкать. И я ласкаю, я касаюсь пальцами тут и там, я глажу ее шею под волосами, глажу лицо. Глажу до тех пор, пока наше дыхание не сбивается.

Бум! Бтылочка с перекисью падает мне на ногу. Я чувствую удар, но не чувствую боли.

— Извини, — смущенно шепчет Ника, и я замечаю, что глаза у нее совершенно шальные.

Она осторожно дотрагивается до моего плеча, скользит по нему пальцами, и все внутри меня будто взрывается. Я перестаю сопротивляться своим желаниям. Я беру Нику на руки и несу к расстеленной кровати.

Глава 16. Вероника