Месть до первой крови (СИ) - Логинова Анастасия

   Чем у них дело закончилось, Артамонов уже не помнил. Но с вежливой улыбкой пообещал, что попробует разузнать поподробней. Галина, уходя, была уверена, что Артамонов забудет о ней уже через три минуты – делать ему больше нечего, как только решать её проблемы. Значит, надо своими силами найти и попытаться навести справки об этом Кастецком.

***

Телефонный звонок раздался поздней ночью.

   — Осколова слушает… — Галина настолько привыкла к подобным звонкам, что даже не сообразила спросонья, что в Петербург, в гостиничный номер из дежурки Старогорского Левобережного РУВД ей звонить не могут. В трубке сотового телефона было молчание. Осколова насторожилась.

   — Мам? – послышался голос Ирки. Слышимость была такая ясная, будто дочь стоит в двух метрах.

   — Ирка, ты? Что стряслось?

   — Ничего. Я звоню сказать, что все хорошо, я доехала.

   — Куда доехала? – голова соображала туго.

   — Ну, мам! — психанула дочка. — Ты Ашоту – он с тобой работает – ты ему сказала забрать меня от Таньки и отвезти к нему на дачу!

      Сердце у Галины гулко ухнуло, а ладони сделались влажными: никакого Ашота она не знала, и забирать ни откуда Иринку, конечно, не просила. Что это такое? Дурацкая шутка? На какую, к черту, дачу?..

   — Ира, где папа?

   — Откуда я знаю, — снова зашипела девочка. Она вроде не шутила, но и напугана, судя по голосу, не была. — Мам, тут Ашот говорит, что тебе срочно надо приехать – прямо завтра. Ты приедешь?

   — Ира, дай трубку этому Ашоту сейчас же!

   — Мам, все, я отключаюсь. Пока.

      И трубка принялась равнодушно пикать. Галина все ещё не нажала «отбой», а только лихорадочно, словно сумасшедшая, вглядывалась в темноту. Потом быстро, дрожащими пальцами начала набирать домашний номер. Олег должен подойти, должен…

   — Олег. Ирка дома?! – Галина сама не отдавала себе отчета, что кричит.

   — Да, Галя. Она спит, — ответил муж чужим голосом.

   — Не ври мне, не ври! Где она!

   — Галя, Галя, успокойся, только не кричи – она у подруги сейчас, наверное. Я уверен, ты только не волнуйся, хорошо? Ничего случится не могло…

      Дальше Галина уже не помнила, что он говорил. Не помнила она и сколько времени просидела в темноте на кровати гостиничного номера – наверное, долго. Потом вдруг соскочила, за две минуты переоделась в уличную одежду, и ещё две минуты бросала вещи в дорожную сумку.

      «К черту! Все к черту. Будь они прокляты, эти наркотики, это дело и этот Кастецкий. Все к черту! Только бы с Иркой ничего не сделали…»

      Первым же скорым поездом, Галина уехала с Московского вокзала в Старогорск.

   Старогорск

   — Ну, притащил он мне его, закованного в наручники – без двадцати два ночи было. И что я ему должен предъявить? – Толик Василенко театрально развел руками. В одной руке бутерброд, в другой – чашка с кофе. Кофе, при взмахе рукой, расплескался и обильно полил Катин стол. Она в который раз передвинула папку с документами подальше от Толика. — Я, конечно, давал распоряжение, если что – везти Маликова ко мне, но этого «если что» не было ведь! А твой Максимка мне ещё шепчет, типа, чтоб никто не услышал: ну как же, говорит, ты сам по телефону сказал про кассету упомянуть, я и упомянул. А Маликов раскололся, что он именно чтобы кассету достать детектива и нанимал. Так значит, он Мишку и заказал – рассудил твой Федин. Представляешь? Я ему тоже шепчу, уже еле сдерживаясь, чтоб не заорать, что Маликов бы наутро кассету и так получил. Кому угодно нужна была смерть Мишки, только не Маликову!

   — А для чего ему кассета, объяснил?

   — Да… какую-то лабуду нес про то, что хочет сделать материал по той записи, что мол, кассету ему сама Наталья отдать обещала, и вообще, кассета ему не больно-то и нужна…Я ему не поверил.

   — Так зачем тогда отпустил?

   — А что мне оставалось делать? Доказательств нет, оснований для задержания – тоже! Ещё и извиняться пришлось…Он ведь журналюга, вот увидишь, обязательно накатает какую-нибудь поганую статейку про произвол СК, а то еще и в суд подаст…

      Толик обычно флегматичный был не на шутку сердит. Ещё бы – разговора нормального ведь с Маликовым не вышло, да и не выйдет уже, наверное.

   — Слушай, Толь, а эта парочка – исполнители – вдруг они Маликова, как заказчика опознают?

   — Уже не опознали – я им фотку-то Маликова показывал. Да они с техниками уже и фоторобот заказчика составили.

   — Ну и что? – заинтересовалась Катя.

   — Что! Такой монстр получился, в фойе уже висит. Сама понимаешь, наши техники не художники, а портрет наркоманы диктовали – что с них взять. Никого мы по той картинке не нейдем.

   — А Юрий Николаевич что говорит? Кстати, он у себя, не знаешь?

   — У себя…С Галкой что-то перетирает.

   — И Галина Дмитриевна приехала? — Катя неожиданно для себя обрадовалась.

      Она поспешила выпроводить Василенко, а сама, поправив прическу, направилась к начальнику. Не дождавшись ответа, вошла:

   — Юрий…

   — У нас совещание! Закрыть дверь! – гаркнул Ваганов так, что Катя тут же выскочила в коридор.

      Краем глаза она только заметила сидящую у стола начальника Галину Осколову, которая уронила лицо в ладони и, если и не плакала, то чем-то была очень расстроена.

   «Да сколько же можно так орать на людей, — справляясь с дрожью в руках, думала Катя. — Уже и Осколову до слез довел…»

***

Максим Федин сидел в уютно обставленной гостиной на велюровом диване и, пока Лина Сухарева готовила чай на кухне, пробегал глазами статейку в журнале. Автор рассуждал, какая профессия приносит её обладателю наибольшую радость. На первом месте в рейтинге оказался дирижер симфонического оркестра. Настроение в тот день у Федина было гадкое – вторые сутки на ногах, поэтому он презрительно фыркнул: «Еще бы, стой и маши палочкой!..». А потом прочитал пояснение: радость приносит та работа, которая приносит удовлетворение. Америки автор статьи, впрочем, не открыл, но задал вопрос – а чем, собственно, определяется это удовлетворение? Оказывается, степенью «нужности» результата окружающим. Когда публика в концертном зале, музыканты в оркестре ловят каждый жест, каждое движение дирижера, аплодируют и заваливают цветами после каждого отыгранного номера – дирижер испытывает чувство удовлетворения проделанной работой, а значит и радость. Его работа оказалась ненапрасной, а нужной огромному количеству людей.

      Максим дочитал статью и задумался. О положительных эмоциях, которые возникают у людей от его работы даже думать без сарказма сложно. А «нужность»? Поливать полицию грязью считается хорошим тоном. Вот кто в последний раз говорил Федину «спасибо» за проделанную работу? Максим надолго задумался и вдруг вспомнил – Петька Хмурый – уголовник-рецидивист, сбежавший из зоны и сдуру явившийся в родной Старогорск. Побег был неудачным – уже при сходе с поезда его снова отловили, Федин его и задерживал. А «спасибо» ему уголовник сказал за то, что Максим ему позволил встретиться с женой, к которой Хмурый так почему-то рвался – читай: Федин нарушил закон.

   А вчерашней ночью, из-за чего у Федина настроение и стало гадким, он был на выезде – доставлял из квартиры в вытрезвитель разбушевавшегося мужика-пьянчужку, избившего жену до бесчувственного состояния. Полицию вызвали соседи, потому что визг жены, такой же пьянчужки, стоял на весь дом. Пока мужика пытались затолкать в машину, его жена отчаянно этому мешала, расцарапала Максиму щеку, а потом долго материлась в адрес полиции, ужасно шепелявя при этом из-за выбитых зубов.

   Наутро, уже в прокуратуре, Федина обругал Василенко за то, что Максим чуть ли не на блюде с золотой каемкой преподнес ему подозреваемого в убийстве. Никакой благодарности!

      Ну, и кому нужна такая работа?

   Долго размышлять об этом Максим не стал: решил, что подумает потом, когда выйдет на пенсию и начнет писать мемуары. К тому же вернулась Лина, и все неприятные мысли разом вылетели из головы.