Да не фотоаппарата было жалко Жеке! Его бесило, что кто-то смеет распоряжаться его временем и силами! Только признаться в этом он не смел.
— Будешь у нас штатным фотографом! — объявил Степанов.
С тех пор без участия Пряницкого не обходились ни одни «Веселые старты», концерты и тому подобные мероприятия. Он нарочно халтурил, надеясь списать все на отсутствие таланта, но, как и в случае с пением, это не помогало. Комсомольской организации не нужны были его фотографии; ей нужна была видимость того, что на факультете проводится общественная работа. А районному начальству нужна была видимость работы комитета комсомола. И так до самого верха.
Демонстрацию Жека чуть было не проспал. Вскочил, глядя дикими глазами на будильник. Штаны, майка, свитер, куртка — все было напялено за десять секунд.
— Сына, а бутербродик? — крикнула из кухни мама.
Но Жеке было не до бутербродов.
Когда он примчался к месту сбора, Миша уже успел проклясть его род до седьмого колена.
— Ты где шатаешься?! — набросился он на Пряницкого. — Нам агитсредство снимать надо, а тебя все нет и нет!
Жека изобразил на лице повышенную боеготовность:
— Да я чего? Я уже тут!
— Пошли! — скомандовал Миша.
Увидев то, что ему предстоит фотографировать, Жека обомлел. Над четырехколесной дощатой платформой возвышалось огромное чучело Дяди Сэма — в смокинге, цилиндре и с атомными бомбами под мышками.
— Называется «Смерть поджигателям мировой войны!», — с гордостью пояснил Миша.
Жека безгласно кивнул. Особенно его впечатлили воткнутые в зад капиталиста двухметровые штыки: собственно на них он и держался над платформой.
— Так, все, кто хочет фотографироваться, идут фотографироваться! — закричал Степанов.
Студенты ринулись к Дяде Сэму.
— Лена! Иди сюда! — суетился Миша. — Встань в центр, а то тебя будет не видно!
— Приготовьтесь! Сейчас вылетит птичка! — пробормотал Жека, нацелив объектив на народ.
После фотографирования Миша построил всех в колонны и проверил количество флагов и транспарантов на душу населения. Жеке досталось идти в крайнем ряду рядом с американцами.
— Ну как вам? — подмигнув, осведомился он. — Водки уже выпили?
— А надо? — удивился Алекс.
Жека только руками всплеснул:
— Ну кто же ходит на демонстрации, не подготовившись?! Нате, приобщайтесь!
Вытащив из внутреннего кармана небольшую охотничью фляжку, он протянул ее Алексу.
— За мир во всем мире! — провозгласил тот тост и передал сосуд Бобби.
После приобщения всем сразу стало жарко и весело.
— Жека, ты профессиональный фотограф? — спросил Алекс.
— Да я заслуженный! — начал бить себя кулаком в грудь Пряницкий. — Я на таких конкурсах побеждал — смерть мухам! А что?
— Моему другу надо помочь, — сказал Алекс, выталкивая вперед себя смущенного Бобби. — Он студенческий билет потерял, и ему нужна новая фотография.
— Ну так пусть сделает!
— Я уже пять раз делал, — горестно вздохнул Бобби. — Только их не принимают. В канцелярии говорят, что у меня ушей нет.
— Как это нет ушей?! — не понял Жека.
Бобби вытащил из кармана пачку фотографий, изготовленных в фотоателье.
С карточек на зрителя смотрела суровая рожа: угрюмый взгляд исподлобья, короткая стрижка и пухлые щеки, которые напрочь загораживали собой уши.
— Ну-ка повернись ко мне лицом! — скомандовал Жека.
Вздохнув, Бобби повиновался.
Действительно, ушки у него были маленькие и весьма плотно прижатые к башке.
— Я не знаю, что делать! — жалостливо проговорил он. — Мне срочно нужны документы.
— Ничего, Пьер Безухов, что-нибудь придумаем! — обнадежил его Жека. — Алекс, вы ведь с Марикой едете к Лене на дачу? Ну так возьмите с собой Бобика. А там на месте разберемся.
— Тише, не кричи! — одернул ему Алекс. — Не надо, чтобы все знали, что я и Марика вместе…
Но Жека только отмахнулся.
— Ой, да об этом все уже знают! Ты что думаешь, люди-то дураки?
Приподнявшись на цыпочки, он разглядел среди студентов Федотову и Седых. Они тоже смотрели в их сторону и о чем-то шептались.
«Ой, конспираторы хреновы!» — усмехнулся про себя Жека.
Когда-то, еще на первом курсе, он был до полусмерти влюблен в Марику. Но она считала его «маленьким» и «слишком озабоченным». Впрочем, Жека не особо унывал. У них были слишком разные представления о настоящей любви: Марика мечтала о серьезных страстях, как у Ромео и Джульетты, а Жека хотел много шума из ничего.
Дружить с Седых было гораздо приятнее: ей можно было хвастаться своими победами, дразнить ее, ссориться с ней и при этом не вносить в их отношения никому не нужных эмоций.
Нельзя сказать, чтобы Жека совсем уж не ревновал Марику к Алексу. Ревновал. Но только и Алекс ему настолько нравился, что порой Пряницкому хотелось поревновать и его.
«Как хорошо, что друзей у человека может быть много, — подумал Жека. — А то бы я просто разорвался под влиянием чувств».
— Всем приготовиться! — зычным голосом заорал Миша. — Выходим! Знамя! Знамя вперед!
Анжелика никогда раньше не была на демонстрации. «Мала еще!» — говорили ей родители. Но в этот день свершилось чудо.
Отец разбудил ее еще до света:
— Пойдешь с папкой на Красную площадь?
От восторга Анжелика была готова летать по квартире, как истребитель. Демонстрация — это же ого-го что такое!
— Тогда живо собирайся, пока мама спит! — велел ей отец. — Одна нога здесь, другая там!
Анжелика помчалась в ванную и, найдя мамину косметичку, принялась торопливо краситься: несколько штрихов карандаша на брови, на веки — вазелин «Норка», на губы — фиолетовую помаду «Дзинтарс».
На всякий случай она решила, что заранее выскочит из дома и подождет папу около подъезда. Наверняка они будут опаздывать и он не погонит ее домой смывать макияж.
— Завтракать будешь? — спросил папа из кухни.
— Я уже поела! — соврала Анжелика.
Одеться было минутным делом. Бросив прощальный взгляд в зеркало, она нашла себя совершенно неотразимой.
«А вдруг меня на камеру снимут! — с замиранием сердца подумала Анжелика. — Меня же тогда вся школа увидит!»
— Пап, я на улицу, а то здесь жарко! — крикнула она и, подхватив пальто, ринулась на лестничную площадку.
Вот тут-то ее и подстерегало неожиданное препятствие в лице бабушки.
Бабушка была послана на этот свет, чтобы карать Анжелику за грехи. Она была уверена, что лучше всех знает, как воспитывать внучку, и усиленно претворяла свои теории в жизнь: поила ее ненавистным кипяченым молоком, заставляла стричь ногти и ходила «заступаться» за нее во время ссор с дворовыми ребятами.
— Ты куда это собралась такая чумазая? — загремела бабушка.
Анжелика попыталась было обойти ее с фланга, но это было не так-то просто: бабушкина вместительная туша занимала большую часть лестницы.
— Мы с папой уезжаем, — объяснила Анжелика. — Нам некогда. Пока!
Но бабушка не собиралась сдаваться.
— Как это «пока»?! А завтракать кто будет? Я сегодня ни свет ни заря встала, чтобы вам пирожков напечь. Ну-ка, марш домой!
— Ну нам на демонстрацию надо!
Лучше бы Анжелика этого не говорила. Услышав слов «демонстрация», бабушка схватилась за сердце:
— С ума сошли? Ребенка? В такую даль брать?
Бабушка ужасно боялась демонстраций. Она ходила на похороны Сталина и видела, как там кого-то задавили насмерть. Но объяснить ей, что похороны и День седьмого ноября — это не одно и то же, было невозможным.
— Я жизнь прожила! — авторитетно сказала бабушка. — Мне все и без вас известно.
— Ну что тебе может быть известно? — чуть не плача, воскликнула Анжелика. — Ты же до сих пор электричества боишься и не знаешь, как телевизор включать!
— Я и сама до этой гангрены не дотрагиваюсь и вам не советую! Мне Меланья Никитишна с третьего этажа рассказывала, что от телевизора давление поднимается.
