Но Алекс смешал все ее планы. Он и его друзья вышли на Курской и направились к пригородным кассам.
«Неужели за город поедут?» — испугалась Анжелика. Ехать за ними черт знает куда она не могла: во-первых, у нее не было денег на билет, во-вторых, родители прибили бы ее за подобную выходку. Да и самой было страшно не знаю как.
Алекс вышел на платформу и в числе прочих пассажиров втиснулся в электричку.
«Внимание! — объявил громкоговоритель. — Электропоезд до станции Фрязино отправляется с четвертого пути».
Анжелика заметалась. Ведь Алекс сейчас уедет! Где его потом искать?
Двери зашипели, закрываясь, но в последний момент она все же успела вскочить в вагон.
«Если что, скажу контролеру, что моя мама в другом конце поезда», — отчаянно подумала Анжелика.
— Не пойму, почему на свете полным-полно картин под названиями «Штурм Кенигсберга», «Штурм Измаила», «Штурм персидской крепости казаками», а картины «Штурм электрички» до сих пор не создано? — проворчал Миша, когда они всей компанией ввинтились в переполненный вагон.
— Ладно еще сейчас не дачный сезон, а то бы мы вообще никуда не влезли, — отозвалась Лена.
Она чувствовала себя взвинченной и несчастной. Ей хотелось, чтобы на даче были только она, Миша и Марика с Алексом. Но Степанов зачем-то пригласил с собой Пряницкого, а тот еще каких-то американцев: Бобби и Мэри Лу. В результате вместо интимных посиделок намечалось широкомасштабное гульбище с шашлыками, вином и всеобщим весельем. А у Лены на душе был траур. Она старательно улыбалась, шутила (ведь нельзя же портить людям праздник), но кто бы знал, как ей было тяжело!
Для Бобби и Мэри Лу это была первая нелегальная поездка за город. Они сидели на лавочке, притихшие, как нашкодившие дети, и изумленно таращились вокруг.
— Дача — это кусок земли, на котором человек своими силами возводит дом, забор и сарай, — рассказывал им Жека. — Остаток земли предназначается под выращивание фруктов и овощей.
— А что нужно делать на даче? — спросил Бобби.
— Это зависит от твоего возраста. Если тебе меньше семи лет, то ты имеешь право бегать по грядкам и объедаться ягодами. От семи до шестнадцати ты помогаешь родителям в хозяйстве. От шестнадцати до тридцати — привозишь на дачу девок, водку и шашлыки…
— А потом?
— Потом ты становишься основной тягловой силой и до самой смерти чинишь дом, забор и сарай и ковыряешься в земле.
Оказалось, что за городом уже полным-полно снега. По дороге, ведущей к садоводческому товариществу, еще никто не ездил.
— Я чувствую себя величайшим первопроходцем! — орал Жека, вытаптывая на снегу метровые буквы своего имени.
— Не отставай, а то заблудишься! — подгоняла его Лена.
Садоводческое товарищество «Плодовое» окружала высоченная ограда с железными воротами.
Лена постучала в калитку:
— Эй, дядя Федя! Открывай!
Залаяла собака, потом на стук вышел заспанный сторож:
— А, Ленуська! Здорово, здорово… Что, гостей привела? Родители-то как? Ничего?
Лена знала дядю Федю с детства — дача ее родителей вплотную примыкала к его участку.
— Я три сарайчика имел! — гордо рассказывал о себе дядя Федя. — В одном картошку держал, в другом — кур, в третьем — кабанчиков. С пяти утра на ногах. Мужики-то наши надо мной смеялись: «От работы волки дохнут». А зимой: «Федя, дай морковки, дай луку, дай картошки». Ну, я и давал. За деньги, конечно. А кто им сажать не велел? Кругом земли навалом — только паши. Вон у оврага участок бесхозный был, так я огород устроил — соток двадцать. Все имел...
А потом кто-то настучал на дядю Федю, и его упекли на «химию» за тунеядство, ибо официально он нигде не работал. Выйдя на свободу, дядя Федя не предпринимал попыток заводить кабанчиков: устроившись сторожем в садоводческое товарищество, он мечтал лишь об одном — чтобы власти никогда не вспоминали о его существовании.
Летом ему было хорошо — дел много, кругом соседи, а вот с наступлением холодов дядю Федю одолевала скука, и потому он радовался приезду гостей, как подарку судьбы.
— В баньке попариться не желаете? Я сегодня топил, — сказал дядя Федя, явившись проведать молодежь.
Миша и Жека восприняли его предложение с величайшим энтузиазмом:
— Давай, дядь Федь! Если нужно воды принести или еще что-нибудь, ты только скажи… Надо показать американцам настоящую русскую баню!
То, что Лена привезла с собой аж троих иностранцев, донельзя изумило дядю Федю.
— Ну как вам наше житье? Нравится? — пытливо спрашивал он у Алекса.
— Еще бы!
Это были правила приличного поведения. Как американцам на вопрос «Как дела?» надо отвечать: «Хорошо», так на русское «Как вам наша страна?» — отвешивать какой-нибудь комплимент.
Вернувшись в дом, Алекс встретил в прихожей Марику. Ее руки были заняты, она несла какие-то пустые банки. Алекс притянул ее к себе.
— Ну как, мы уже шокировали общественность своим вызывающим поведением? Все-таки в гости отправились вместе, в электричке нахально обнимались…
Марика подставила ему губы для поцелуя.
— Степанов до сих пор не может прийти в себя. А остальные вроде бы ничего — отнеслись как к должному.
— Ну и хорошо, — отозвался Алекс. — Мы будем постепенно приучать всех к нашему существованию.
Хоть он и притворялся спокойным и невозмутимым, ему все равно было несколько не по себе. Ведь одно дело говорить, что у тебя есть русская девушка, а другое — появиться с ней на людях.
По дороге на дачу Алекс все поглядывал на ребят. Что они скажут? Как отнесутся?
Лену и Жеку можно было считать своими союзниками. Мэри Лу тоже воспринимала Марику вполне адекватно. Бобби удивлялся и ахал, но, по большому счету, не имел ничего против.
И только Миша подозрительное молчал.
Ну что ж, четыре против одного — не такой уж плохой счет.
На втором этаже Жека оборудовал фотостудию. В душе он крайне радовался шансу оказать Бобби неоценимую услугу: он давно присматривался к его гитаре, и ему хотелось подвести дело к ее продаже.
— Лена, мне нужна белая простыня для фона! — шумел Жека.
— Желтое покрывало сойдет?
— Ну мы же делаем человеку фотографию на студенческий билет! А это почти что паспорт!
Наконец простыня нашлась. Бобби посадили перед нею на стул и велели не крутить головой.
— Ничего не понимаю! — прыгал вокруг него Жека. — Это какой-то оптический обман зрения: в профиль смотришь — есть уши, в анфас смотришь — одни щеки!
Все по очереди подходили глядеть на Бобби. Ушей у него и вправду не наблюдалось.
— I have ears! — От волнения Бобби переходил на английский и старательно оттягивал уши пальцами. — Here they are!
— Замри! — демонически воскликнул Жека. — Хотя нет… Не буду же я тебя с поднятыми руками фотографировать… Лена!
— Ну что еще?
— Мне нужны лейкопластырь и спички.
— О, господи!
Бобби обеспокоенно завозился:
— Зачем тебе спички?
— Сиди! — махнул на него маэстро. — Сейчас будем делать из тебя человека.
С помощью спичек Жека растопырил Боббины уши и закрепил их лейкопластырем.
— Вылитый принц Чарльз! — ахнула Мэри Лу.
Мигнула фотовспышка.
— Готово! — пропел Жека. — Завтра распечатаю снимочки.
— Ну вы в баню-то пойдете? — спросил появившийся на пороге дядя Федя.
Мальчики отправились париться, Мэри Лу ушла накрывать на стол, а Лена с Марикой принялись за нарезку салатов. Марикино настроение за сегодняшний день менялось уже раз пятьдесят: стоило ей встретиться взглядом с Алексом, как она вся расцветала; стоило перевести глаза на Лену, как в душе начинала ворочаться тоска.
Больше всего ее удивлял Миша: как он может быть таким веселым и беззаботным, когда собирается бросить Лену на произвол судьбы?
Умом Марика прекрасно его понимала: кому захочется возиться с чужим ребенком? Но сердце ее было всецело на стороне подруги.
