Отмель - Крейг Холли

– Что это за место? – Я вдыхаю полной грудью. Голос мне почти не подчиняется. – Здесь какие-то женщины, а мужчины…

– Я их не знаю. – Джек мрачно смотрит на меня. – Похоже, Чарльз уже много лет проворачивает грязные делишки у меня за спиной. Я приехал только ради тебя. – Он скребет щетину на подбородке. – Пытаюсь придумать, как отсюда сбежать.

– Почему ты не обратился в полицию?

Я боялся, что тогда Чарльз запаникует и спрячет тебя черт-те где. Как только он позвонил, я сразу примчался. – Джек качает головой и проводит рукой по волосам. – Надо забрать тебя отсюда, но пойми: мне придется притворяться, будто я на его стороне. Делать вид, что помогаю. Иначе ничего не выйдет.

Я с облегчением киваю и заливаюсь слезами. Сердце переполняют эмоции. Склоняю голову, утыкаясь лбом в грудь Джека.

– Эти люди – подонки, – говорю я. – Рыжий…

– Что? – Джек, отстранившись, осматривает меня. – Он тебя лапал?

Я киваю.

– Живот. Сказал, что любит беременных. А женщины…

– Я знаю, – кивает Джек. – Знаю.

– Здесь рожать нельзя, – подытоживаю я.

Джек обхватывает мой живот обеими руками и нежно меня целует.

– Потерпи еще чуть-чуть, хорошо? – просит он. – Мы обязательно отвезем тебя домой.

Я киваю, утирая мокрый нос.

– Жаль, что ты не можешь остаться.

Он целует мою руку.

– Мне тоже. Но если о нас узнают… – Джек замолкает, хотя я понимаю и без слов. Навещая меня, он уже очень сильно рискует.

– Иди, – говорю я.

Джек крепко целует меня в лоб и выходит через черный ход. А я стою в гостиной и дрожу, хотя в доме тепло. Да, Джек здесь ради меня. Но это еще не значит, что мы сможем отсюда сбежать.

Сейчас

Утренний свет падает на лицо, обдавая теплом, словно обогреватель, и наглядно демонстрируя опасность ультрафиолетового излучения. Просыпается Кики, разбуженная криком неведомой птицы, громким и пронзительным, как сигнал тревоги. А мне так хочется еще немного полежать в постели. Вставать все равно незачем, разве только для того, чтобы опорожнить мочевой пузырь и утолить жажду. Закрыв глаза, я стараюсь дышать ровно, надеясь, что, если не шуметь, Кики снова заснет. Джек здесь. От одной мысли об этом мне становится легче. Я наконец-то смогла расслабиться. Ребенок в животе мирно спит.

Входная дверь открывается, и первый, о ком я думаю, это Джек. Если пошевелюсь, проснутся дети, но мне так хочется его увидеть. Я осторожно перекатываюсь на матрасе, встаю и начинаю спускаться на первый этаж, но останавливаюсь на полпути. В дом заходит женщина с малышом, неся в руке корзину с нашей одеждой. Несмотря на вчерашнюю оплеуху, щека у нее не покраснела и не опухла.

Прошлой ночью она голышом танцевала перед моим омерзительным мужем. Но сейчас это мать, которая аккуратно складывает постиранные вещи, пока ее дитя ползает по кафельному полу. Сердце у меня ноет. Я покашливаю, и женщина поднимает взгляд, а затем возвращается к своим заботам. Похоже, ей нет до меня никакого дела. Малыш останавливается и садится, уставившись на меня своими большими глазами. Произносит «па-па», и я не могу сдержать улыбку. Его мама фыркает, улыбаясь уголком рта. Я преодолеваю последние ступеньки, сажусь на корточки и протягиваю к ребенку руки:

– Привет, малыш.

Ребенок тоже тянется ко мне, однако мама сердито его одергивает. Внутреннюю сторону бедра карапуза покрывает грубая красная сыпь. Похоже, аллергия на подгузники. Бедняжка. Будет нелишним помазать его кремом.

– Это, – говорю я женщине, показывая на сыпь. Чувствуется, что от малыша несет мочой. Надо как можно скорее его перепеленать. Мать молча косится на меня, а потом продолжает складывать одежду. – У меня есть крем, – говорю я, поднимаюсь и подхожу к сумочке. Всегда ношу с собой крем с экстрактом папайи, которым не раз мазала собственных детей, чтобы снять раздражение кожи. Нащупав в глубине сумки тюбик, достаю и показываю матери. – Для него. – Киваю в сторону малыша.

Она с сомнением смотрит на меня, но никак не реагирует. Могла бы хоть кивнуть или покачать головой.

Я открываю тюбик, снова иду к малышу и поднимаю его с пола. Похоже, мальчик. Женщина позволяет мне его взять малыша на руки, а он таращится на меня во все глаза и сопит; молочно-розовая грудка вздымается и опускается, крошечные пальчики тянутся к моему носу. Так и тянет поцеловать его в носик-пуговку, – какая же он прелесть! – но я сдерживаюсь, сажаю малютку на кухонную скамью, умиляясь пухлым складочкам на его ножках, и выдавливаю немного крема на палец.

– Это пойдет тебе на пользу, дружочек, – ласково говорю я и наношу крем на сыпь. Малыш недоверчиво отстраняется, но потом позволяет мне продолжить. – Не бойся.

Когда кожа начинает блестеть от крема, я отпускаю малыша.

– Вот, – говорю я, протягивая тюбик матери. – Возьмите.

Женщина смотрит на тюбик, поджимает губы и вырывает крем у меня из руки.

– Спасиб, – бормочет она.

Я подаюсь вперед.

– Вы говорите по-английски.

– Могу, но не хорошо, – отвечает она, складывая футболку Купера.

Мне хочется ее обнять. Я прикрываю рот ладонью. Наверное, разговорить ее будет проще за чашечкой кофе. Он ведь у нас есть. И молоко. Интересно, чем их кормят в этой дыре? Надо выяснить, сколько они здесь прожили и как вообще тут оказались. И кто эти мужчины. И где именно находится остров. Налив воды в чайник, я ставлю на видавшую виды скамью из фанеры две кружки и насыпаю в каждую по большой ложке кофе. Добавив немного молока, смотрю на чайник в надежде, что он успеет вскипеть до того, как незнакомка уйдет. Мальчонка сидит у обеденного стула, вытягивает ручки и что-то лопочет.

Выключатель чайника щелкает, я разливаю кипяток по кружкам и помешиваю ложечкой. Затем протягиваю одну кружку матери.

– Вот, – говорю я, рассчитывая, что незнакомка соблазнится ароматом кофейных зерен. Понюхав содержимое кружки, она качает головой и складывает оставшиеся вещи. – Прошу вас. – В моем голосе сквозит жалость. Мне в самом деле очень жаль эту бедную женщину и ее дитя.

Она наконец поднимает взгляд и смотрит на мой живот. Затем берет кофе и отпивает, уставившись куда-то поверх кружки. Облизывает губу. Я тоже делаю глоток, не сводя глаз с незнакомки, и мягко подталкиваю ее к разговору, спросив, как зовут малыша.

– Акмаль, – отвечает она и снова отпивает кофе. Глаза у нее грустные.

– Какое милое имя, – улыбаюсь я, и мы вместе смотрим, как малютка, кряхтя от напряжения, пытается вскарабкаться на стул.

– Спасибо. – Я киваю на постиранную одежду.

Женщина едва заметно поводит плечом и продолжает пить кофе.

– У меня двое детей, – сообщаю я ей. – Сейчас они спят.

Она кивает с легкой полуулыбкой.

– У них тоже были опрелости, как у Акмаля.

Не стоит на нее давить. Не хватало еще, чтобы она испугалась и сбежала. Конечно, меня так и подмывает попросить незнакомку рассказать о себе и о других горничных, спросить, где мы. Но я сдерживаюсь и усилием воли отказываюсь от расспросов в надежде, что тогда она вернется и поведает больше.

– Думаю, моя дочь Кики будет рада поиграть с Акмалем, – говорю я женщине. – Если вы к нам еще зайдете.

Она вновь поводит плечом и, допив кофе, опускает кружку на скамью. Стук донышка о фанеру ставит точку в нашем разговоре. Но я все-таки думаю, что женщина вернется. Когда она наклоняется взять малыша Акмаля на руки, я замечаю, что спина у нее покрыта синюшными пятнами, как от краски, и закусываю губу. Надеюсь, она поменяет сыну подгузник. Надеюсь, она еще придет.

Ведь не исключено, что она станет нашим спасением. А я стану спасением для нее.

Сейчас

Каждый день около десяти утра к соседнему острову причаливает судно, а потом возвращается тем же путем. Наверное, пассажирский лайнер, курсирующий между курортом и ближайшим причалом. Такие рейсы обычно занимают около тридцати минут, максимум – сорок. Будь я среди туристов и молодоженов, решивших провести в Квинсленде медовый месяц, непременно спросила бы гида: «А что это там за островок?» Представляю, как отдыхающие смотрят на нас, развалившись на лежаках, подставив ляжки солнцу и лениво потягивая коктейли, щурятся, силясь разглядеть уединенный клочок частной земли. Собственный остров – удовольствие не из дешевых, думают они. Позволить себе такую роскошь могут только богачи.