Хрупкая связь (СИ) - Джокер Ольга

Следует кивок, в котором читается непоколебимое упрямство.

— Я и забыла, что все гении такие тормозы… Ты. Мне. Нужен, — медленно растягиваю слова. — Это не просто сиюминутная фраза. Я нуждаюсь в тебе с тех самых пор, как ты улетел.

После того как мускул дёргается на лице, на губах напротив появляется кривоватая улыбка. Весь наш разговор — сплошное испытание для терпения. И для выдержки.

— Я тоже не стал другим. Возможно, в чём-то подхожу тебе меньше, чем твой муж, — разводит руками Аслан. — Где-то недотягиваю. Я по-прежнему много задротничаю за ноутбуком, всё так же не разбираюсь в одежде и ношу то, что первое попадётся под руку. Но я всё ещё тот, кто тебя не разлюбил.

— А минусы будут? — растерянно посмеиваюсь. — Потому что я теку уже после первого предложения.

— Тоже не думаю, что это минус.

Пальцы сами цепляются за чёрную толстовку, как за единственную точку опоры в этом чокнутом мире, где всё летит к чертям быстрее, чем я успеваю осознать. Самое главное — пока я держусь за него, кажется, что ещё не всё потеряно.

Отмена свадьбы, разрыв с Владом, сплетни, осуждение, Ами… Это единственное, что сейчас остаётся для меня стабильным.

— Подарки не получишь, — шепчу, вставая на носочки. — Мой — точно.

— Без проблем, — сообщает Аслан. — Я возьму сам.

В палату кто-то входит — времени в обрез. Нужно решиться. Убрать сомнения. Пережить. Прыгнуть в бездну вместе.

Сердце врезается рёбра.

Лёгкий трепет в животе превращается в бурю.

Аслан сжимает мой подбородок и наклоняется ниже — давит губами и языком, впечатывая в меня поцелуй, от которого перехватывает дыхание.

Вкус жгучий, нетерпеливый, с каплей агрессии, только сильнее разжигающей возбуждение.

Тело откликается мгновенно. Кожа горит под его прикосновениями, будто он оставляет ожог на каждом сантиметре. На животе, груди и бедрах. На всех местах, куда он прикасается, ставя на мне знак.

Дрожь пробегает по спине, а между ног нарастает влажное, нестерпимое напряжение. Губы прижимаются к моим с особой жадностью, и после короткого столкновения зубами язык проникает глубоко и требовательно, будто хочет забрать всё, что во мне есть. Всё — до последней капли.

Каждый вздох, каждый стон, каждый звук — только усиливает желание сдаться. И я не делаю ничего, чтобы этому сопротивляться.

43

— А папа ко мне приедет? — спрашивает Ами, усевшись на широком подоконнике и рисуя карандашом в альбоме. На секунду задумавшись, она исправляется: — Папа Влад.

Аслана она папой не называет. Пока не привыкла. Не может. Думаю, когда будет готова — скажет. Ему будет очень приятно.

Влад заехал к нам вчера утром, сразу после командировки. Прямиком с самолета. Привёз фрукты, раскраски и пазлы для Амелии. У него было запланировано совещание, поэтому поговорить удалось недолго — у двери больничной палаты. Быстро, сумбурно, нервно.

Единственный вопрос, который мой муж повторял, как заведенный: как давно я трахаюсь с Асланом. Просто. Блядь. Как давно? Как свершившийся факт, хотя этого не было.

Пока не было.

Но ни одно моё слово не звучало достаточно убедительно, чтобы мне поверили.

Я сказала, что он может видеть Ами, когда захочет. Потому что, как бы ни складывались наши отношения, Влад растил её с самого рождения, стараясь, вкладывая силы, финансы и любовь.

Наш разговор прервал врачебный обход. Мне пришлось уйти, прощаясь в пустоту, потому что муж не ответил.

Именно это мешало чувствовать себя по-настоящему счастливой. Странный, глухой дискомфорт в груди перебивал любые попытки убедить себя, что со временем всё наладится.

— Нет, не приедет, — отвечаю, складывая одежду в сумку.

— А Лера?

— Лера тоже. Нас выписывают через пару часов — забыла?

От сбора вещей меня отвлекает вошедшая в палату медсестра — она забыла добавить новые назначения по лечению. Судя по анализам, у Ами сильная вирусная инфекция, но поскольку температура постепенно стабилизируется, лечиться мы сможем уже дома, не занимая лишнее койко-место.

Я открываю камеру на телефоне, фотографирую назначения и сразу отправляю Аслану. Он где-то поблизости, разгребается с делами. Помимо организации нашего переезда, ему нужно разобраться с гостями, с рестораном, музыкой, фотографами и прочей свадебной подготовкой, которую пришлось отменить.

— Дед Коля! — удивлено восклицает Ами, заставляя меня вздрогнуть и оторваться от мобильного.

Из-за переписки с Асланом я не услышала, как кто-то вошёл. Сначала в дверном проёме появилась голова большой плюшевой собаки, а следом и сам Николай Иванович. Ужасно не вовремя. Застав меня одну — растерянную и дезориентированную от всей этой ситуации, которая закручивается с пугающей скоростью. И которую уже невозможно остановить. Только через мой труп.

— Кто это тут заболел? — добродушно хмурится свёкор. — Кто это тут переполошил всю семью?

Я сажусь на диван, оставляя наполовину заполненную сумку открытой. Это не ускользает от внимательного взгляда Гончарова-старшего. Сначала он укоризненно смотрит на меня, затем на сборы — очевидно, понимая, что в дом, где мы жили с Владом, я не возвращаюсь. И только потом подходит к внучке, выгружая на тумбочку гору фруктов, соков, йогуртов и сладостей, которые, к сожалению, дочери пока нельзя. Раньше я бы повздорила, но сейчас просто молчу, положив вспотевшие ладони на колени.

Диалог между Ами и Николаем Ивановичем идёт довольно оживлённо, что позволяет мне не включаться в разговор и не отчитываться, как проходит лечение, почему мы здесь и когда нас выпишут. Всё это, и не только, рассказывает Амелия. Включая тот факт, что у неё и у Льва уже есть собака. Только не игрушечная.

По такому случаю раненного Барри мне, наконец, удалось отправить на помойку без особого сожаления.

— Какой породы Луна? — интересуется свёкор. — Что-то мелкое? Типа чихуа-хуа?

— Нет, ретривер, — отвечаю впервые с того момента, как в палату вошёл посетитель.

Голос хриплый, приходится откашляться.

— Это хорошо. Не особо воспринимаю декоративных шавок, которые больше подходят для карманов и диванов, чем для нормальной жизни. Тявкают на всё подряд, лезут под ноги, а толку — ноль. Ни защитить, ни охранять, ни даже нормально гулять без свитера и тапок не могут. Собака должна быть собакой, а не аксессуаром.

Ами остаётся сидеть в недоумении, потому что для неё каждое животное — это друг, а не повод для споров о породах и размерах.

Теперь я вижу свёкра в другом свете.

То, что открыл мне Аслан, кардинально изменило отношение к нему. Если раньше я испытывала глубокое уважение и преданность, то теперь чувствую себя освободившейся от глупых иллюзий.

Я больше никому ничего не должна. Финансовые махинации, которые Гончаров провернул с несчастной компанией моего отца, — вполне неплохой бартер за всё, что было сделано для нас за эти годы.

Продолжая сборы, я фоном слушаю рассказ Николая Ивановича — он хвастается новой лошадью, привезённой из конного клуба, с отличной родословной и уравновешенным характером.

И с остановкой пульса реагирую на резко распахнувшуюся дверь.

— Я нигде не нашёл последний препарат, — говорит Аслан, глядя на экран телефона и переступая порог. — В аптеках посоветовали аналог, но нужно, наверное, уточнить у врача…

Его взгляд молниеносно устремляется к окну, где расположился свёкор, скрестив руки на груди. Своим грозным видом он даёт понять, что не рад этой встрече, но, похоже, именно ради неё и приехал.

— Здравствуйте, — коротко кивает Тахаев.

Руку при этом не протягивает. Её жмут тому, кому явно спешат выразить расположение, и это особенно показательно.

Я чувствую, как в груди нарастает давление, когда между мужчинами так и не возникает контакта. В сложившихся обстоятельствах его в принципе не может быть, но хотелось бы иначе. Хотя бы на нейтральной ноте.