Измена. Закрывая гештальты (СИ) - Шабанн Дора

Мне сорок два.

Почему?

Почему я до сих пор об этом всем не просто не знала — не подозревала?

Идиотка.

Глаза закатываются, когда Глеб сначала облизывает, а после прикусывает основание большого пальчика на ноге. И я закатываюсь тоже.

На волне неконтролируемой дрожи.

В восторге.

Всхлипываю, притягиваю его ближе. Сильнее. Ко мне.

Мне его мало.

Недостаточно.

Катастрофически не хватает.

Легкий намек, и Глеб обволакивает меня, обнимает, присваивает и поглощает.

Но я впервые не боюсь.

Именно сейчас и здесь мне хорошо.

Тепло.

Уютно.

Комфортно и безопасно.

Я не помню. Не помню — когда мне было так же хорошо.

И только поэтому слезы возникают внезапно и сразу рекой.

— Плачь, плачь, моя милая. Все пройдет. Все наладится. Все будет в порядке. А у тебя — просто прекрасно, — неожиданный и такой нестандартный по содержанию шепот, приводит в себя быстрее холодной воды, которой, бывало, меня умывал Роман.

Вздрагиваю и тут же оказываюсь прижата целиком и полностью к большому, сильному, горячему телу, а в уши продолжает литься успокаивающее:

— Все хорошо, моя медовая девочка. Ты прекрасна и удивительна. Нет другой такой. Само совершенство. Моя любовь. Ари, малышка, обожаю тебя. Дышу тобой… все сделаю, чтобы счастлива была… Не верил, придурок, что встречу…

А я, как дура, плачу…

Точно говорю — идиотка.

Что еще сказать?

Безумие, которое продолжилось после того, как я прорыдалась в надежных объятьях и смогла адекватно реагировать на активное внимание красивого, молодого и весьма деятельного мужчины, почти на три часа за плотными шторами, в полной темноте — невероятно.

Да, говорить по этому поводу я могу долго.

Но не буду.

Возможно, когда-нибудь я дозрею до жанра романтическая эротика и вот там уж я развернусь во всю ширь только что приобретенного опыта и поделюсь впечатлениями. От души и всего остального организма в целом.

А пока я могла лишь со стоном выдыхать, выгибаться в сильных и безжалостных руках, что подчиняли меня себе, и бесконечно тянуться ближе к центру того огня, который искрился и всю целиком меня грел и ласкал.

Не жег, а обнимал.

И так три часа без перерыва.

Когда я беззвучно опала на подушки, окончательно и бесповоротно закатив глаза, над головой хихикнули, чмокнули меня в макушку и прошептали в ушко:

— Отдыхай, любимая. Сделаю тебе чай.

Ну, я и отдыхала.

А потом почувствовала внезапный прилив сил, перевернулась на живот и огляделась.

Познакомилась с обстановкой и заинтересовалась ближайшим окружением, а конкретно — прикроватной тумбочкой.

А там, на тумбочке, обнаружился модный среди художников и дизайнеров скетч-бук, вероятно, старый и довольно потрепанный.

И именно лукавый, не иначе, толкнул меня под руку.

Я открыла первую страницу. И пропала.

Резко, наотмашь.

Сквозь короткие, быстрые росчерки грифеля проступал бесконечно знакомый профиль.

На втором листе грубыми резкими штрихами изображена плачущая под дождем девушка с букетом промокшей сирени.

На третьем — та же девушка, закусив губу, глядела сквозь лобовое стекло, по которому стекали капли дождя.

Перевернув и открыв следующий лист, я не просто замерла, я прикусила губу, чтобы не зарыдать.

На обрыве над рекой изображена сгорбившаяся и сжавшаяся в комочек фигурка. Вся панорама теряется за пеленой традиционного дождя, а по реке, на переднем плане плывет, медленно и неумолимо погружаясь в воду, девичий венок.

Там стоят даты.

И это как раз и убивает.

Вся моя жизнь.

Как? Почему? Откуда?

Вопросы бьются в голове, но мозг, успокоенный убойной дозой смеси эндорфина, окситоцина и серотонина, реагировать не спешит.

И я не спешу тоже.

Лежу поперек кровати, кутаясь в красное атласное покрывало, листаю альбом, а слезы текут.

— Теперь понимаешь, почему я не поверил, когда тебя впервые увидел? Было солнечно, — шепчет Глеб, неожиданно появляясь в поле зрения, опускаясь на постель и сгребая меня в охапку.

— Ты, моя волшебная, приходя во снах, всегда была для меня «девочкой дождя». Представь, что, увидев тебя в солнечном свете, я охренел, затупил и… просрал первую встречу. Прости, любовь моя.

А слезы текут.

Глава 53

Суета сует…

'Но почему, почему, почему

Был светофор зеленый?

А потому, потому, потому,

Что был он в жизнь влюбленный.

В мельканье дней, скоростей и огней

Он сам собой включился,

Чтобы в судьбе и твоей, и моей

Зеленый свет продлился.

Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут,

бегут, бегут, бегут, бегут, бегут,

а он им светит…'

Николай Зиновьев «Зеленый свет»

Глеб на самом деле оказался человеком очень обстоятельным и ответственным.

Откуда такие выводы?

Да вот, искупал он меня, накормил, напоил чаем, одел и на руках отнес домой.

Молодец же?

Герой.

Лера, открывая дверь, обалдела:

— Да, Глеб Максимович, это серьезная заявка на победу. Так мама домой еще не являлась.

— Ты мне перечень нормативов напиши, чего там требуется сдать, чтобы иметь право претендовать…

— Вы в первую очередь с мамой разговаривайте — и будет вам счастье, — решительно заявила дочь и лишь только меня опустили на землю, закрыла перед его лицом дверь.

Изумился, хм, Глеб изрядно, потому что телефон у меня зазвонил тут же:

— Любовь моя, сладких снов. Спасибо за чудо. За мечту. Сам себе завидую. Целую всю.

— И я. Тебя. Всего, — прошипела практически, потому как голос не слушался, а сильнее позориться не хотелось.

— Дразнишь, да, медовая? Вспомни про выходные — за все ведь спрошу…

Езус-Мария, что еще можно сказать в таком же духе, а?

— Ты только обещаешь, милый.

Рыку из-за двери позавидовал бы любой хищник.

Кто молодец?

Я молодец.

И умница.

С чувством выполненного долга и полная невероятного восторга пошла спать.

Чуть-чуть.

Очень ранним субботним утром, а конкретно в шесть ноль-ноль, у нас перед домом остановился «Хай-Ландер» Марка.

Леруша при полном параде и с вещами была готова на выход ещё с вечера, поэтому мы по первому зову, ничего не забыв и не спеша, спустились во двор.

Знаю, что по дороге к цели Фиса не будет размениваться на «выпить чай или кофе».

Сначала дело, потом удовольствие и всё остальное.

Я считаю — отличный план.

Одобряю.

Здороваясь и обнимаясь с дорогими друзьями, я много чего ждала, но только не раздраженного рыка над головой:

— Доброе утро!

— Доброе утро, Глеб Максимович, — тут же запела дочь.

Такая милая, что хоть к ране прикладывай. Ею пока еще не потравишься, в отличии от меня.

— Тётя Анфиса, дядя Марк, познакомьтесь, это Глеб Максимович — тренер Кости и мамин друг.

О-ля-ля, сдала мать с потрохами из лучших побуждений.

— Ну, если мамин друг, — хмыкнул Марк, подмигнул мне и окинул оценивающим взглядом мрачного Глеба, — то будем знакомы.

Фиса все это время стояла у машины, сжав ручки в восхищенном жесте и почти закатив глаза, но нет-нет да подглядывала.

Не выходит из нее восторженной дурочки.

Никак.

— Мы очень рады, что оставляем Аришу в надежных руках, правда, милый? — Анфиса широко улыбнулась и пнула мужа.

Фиса, что ты творишь? Что этот чудесный мальчик теперь о тебе (и обо мне) подумает?

— Рад, что есть кому поддержать Валерию, — хмыкнул Глеб, сгребая меня в охапку уже практически привычным жестом и утыкаясь носом мне за ухо.

Анфиска фыркнула, потому как наглость и смелость различала.

— Ну, вам-то грех жаловаться, Глеб Максимович. Не всем так везет. Однако везение, бывает, что и проходит, а при малейшей ошибке, говорят, исчезает полностью.