Сандро, не плачь! (СИ) - Монакова Юлия

— Кети! — закричал он, заметив у вагона знакомый стройный силуэт и гриву чёрных волос, вольно рассыпавшуюся по спине. Девушка порывисто обернулась и расцвела улыбкой. Глаза у неё были совершенно шальные от счастья. Вот же ирония судьбы: он оставался здесь подыхать без неё — а она была дико, возмутительно счастлива…

— Сандро! — воскликнула Кетеван и тут же обвила его гибкими, как лианы, руками, прижалась изо всех сил. — Господи, как же хорошо, что ты пришёл… Я так ждала! Как я тебе рада! Я бы с ума сошла, если бы не удалось с тобой проститься, честное слово…

— А как же я? — глухо выговорил он, уткнувшись лицом куда-то ей в волосы и вдыхая их тонкий, любимый, ни с чем не сравнимый аромат. — Ты вот так уедешь и… — он что-то жалко мямлил и заикался, не в силах подобрать нужных, ёмких и понятных слов. Ему сейчас просто хотелось схватить её за плечи, потрясти от души, чтобы выбить из головы эту дурь, и заорать на весь вокзал: "Не смей меня бросать, слышишь?!"

Она отстранилась, чуть-чуть нахмурилась, тревожным быстрым движением провела ладонью по его щеке…

— Разве ты не хочешь, чтобы у меня всё было хорошо? — тихо спросила она. — Ты что, не рад за меня?

Вопрос был провокационным, и они оба знали это. Как знали и то, что на него возможен один-единственный правильный ответ.

— Я… рад, рад, Кети, — сбивчиво бормотал он, хватая её за руки, уже смиряясь с неизбежным и пытаясь запомнить, навсегда запечатлеть в памяти это тонкое красивое лицо, эти изумлённо распахнутые глаза, словно до сих пор не верящие в реальность происходящего. Одного взгляда на Кетеван было достаточно, чтобы понять — никакая это не блажь. У неё всё по-настоящему, всё всерьёз…

— Ты правда не сердишься? — проверила она, переводя дыхание. Что и говорить, уезжать из Москвы с таким грузом на сердце ей было бы неуютно.

— Я тебя люблю, — выдохнул он безнадёжно. — Кети, я тебя люблю и всегда буду любить!

Она потянулась к нему, нашла его губы своими — алыми, влажными, требовательно-бесстыжими, и он задохнулся, едва устояв на подкашивающих ногах, он чуть не умер на этом самом месте, а она жадно пила его, целовала так горячо и отчаянно, словно это был её прощальный подарок напоследок.

— Не плачь, Сандро, — отстранившись и тяжело дыша, она всматривалась в его ошалевшее, потерянное, потрясённое лицо. Он хотел было возразить: "Я не плачу", когда вдруг почувствовал, что щекам стало горячо и мокро. Глаза невыносимо жгло.

— Не плачь, — повторила она, мягкими и плавными движениями узких ладоней стирая влажные дорожки с его лица. — Ну что ты, глупый… Милый мой, славный Сандро… Я тебя никогда не забуду. Слышишь? Никогда!

***

Тем же вечером позвонила Анжела и сообщила, что согласна выйти за него замуж.

4 июня 2019 года, Москва

В театре у него долго не получалось сосредоточиться на работе.

Утренняя репетиция прошла из рук вон плохо, Антон ругался на чём свет стоит, Настя традиционно истерила в свойственной ей манере, а у Белецкого не было ни сил, ни желания в очередной раз возиться с ней и успокаивать, как раскапризничавшегося ребёнка. Хотя и остальные артисты труппы тоже были заметно взвинчены перед вечерним генеральным прогоном. Фактически, генералка и была самой настоящей премьерой — со зрителями, цветами и аплодисментами. Просто это был закрытый показ по специальным приглашениям: для родственников артистов, коллег и представителей СМИ. Билеты на сегодняшнее представление нельзя было купить в кассе, вход был строго “для своих”.

Впрочем, к вечеру Белецкий заставил себя как-то встряхнуться. На сцене он всегда был собран и напряжён до абсолютного предела возможностей, просто не позволяя себе схалтурить. Зрители не должны были видеть артиста Александра Белецкого с его личными проблемами: перед ними обязан был возникнуть Алексей Каренин собственной персоной…

Окончание спектакля было встречено бурными овациями. Артистов не хотели отпускать за кулисы, снова и снова вызывая на поклон. Белецкий и его партнёрша Настя Райская, держась за руки, раз за разом подходили к краю сцены, благодарно улыбались, кланялись и принимали бесконечные букеты цветов. Многолетний опыт работы в театре подсказывал Белецкому, что это — однозначный, ошеломительный успех, и уже к завтрашней официальной премьере в прессе появятся восторженные отзывы на спектакль. Однако он не мог порадоваться этому обстоятельству всем сердцем, всей душой, без остатка. Ещё сутки назад Белецкий и помыслить не мог, что генеральная репетиция пройдёт без Галинкиного присутствия. Она должна была сидеть в третьем ряду, на девятом месте, и он бессознательно всё возвращался и возвращался туда взглядом, точно надеялся рассмотреть среди физиономий зрителей счастливое и гордое лицо жены.

— Я молодец? — негромко спросила Настя, не шевеля губами. Всё-таки, это был её театральный дебют, и она ужасно трусила. Белецкий ободряюще подмигнул актрисе, дружески поцеловал в щёку, а затем снова подвёл Настю к самому краю сцены и высоко поднял её руку, точно представляя зрителям свою партнёршу и давая им возможность одарить её щедрыми персональными овациями. Она действительно старалась сегодня… Он улыбался, но глаза при этом оставались бесстрастными, а сердце и вовсе словно заледенело.

Затем он долго сидел у себя в гримёрке, бессознательно кусая губы, погружённый в невесёлые размышления. Куда ему теперь было торопиться? Домой, где его никто не ждёт?..

Четыре дня. Осталось как-то перетерпеть, сжав зубы, ещё четыре дня. Завтра, пятого июня — официальная премьера. Шестого — выступление на Красной площади: со стихами под оркестр, в честь юбилея Пушкина. Это было мероприятие, организованное правительством Москвы, поэтому отказать, увы, не представлялось возможным… Да и имя его уже засветилось на всех афишах, рекламирующих сие культурное событие, на кону стояли чувства тысяч и тысяч зрителей — и тех, кто придёт посмотреть и послушать его вживую, и тех, кто ждёт трансляции по телевизору… В пятницу и субботу — два последних спектакля в сезоне, и можно будет, наконец-то, лететь в Крым. Мыслями и душой он был там с того самого момента, когда узнал об отъезде жены. Пытался представить, чем она занимается… о чём думает… всё ещё плачет или, быть может, хоть немного успокоилась…

А ещё… Белецкий не признавался в этом даже себе самому, но подсознательно продолжал верить, что Галинка одумается и вернётся — прежде, чем он сам сможет вырваться. Невыносимо было представить, как он проживёт без неё пусть даже несколько дней. Ему физически недоставало жены, словно у него оторвали без наркоза руку или ногу и сказали — живи.

Белецкий остро, как никогда, ощущал собственное одиночество — даже находясь в толпе, среди коллег и партнёров по сцене. Смешно, ещё недавно он и помыслить не мог, что будет так сходить с ума. Он, взрослый сорокатрёхлетний мужик!.. Ему казалось, что период мучительных переживаний и любовных, как говорила его дочь, "страдашек" навсегда остался в далёкой, безвозвратно ушедшей юности. Даже несколько лет назад, когда он поехал за Галинкой в Крым, чтобы признаться, наконец, в своих чувствах, его не трясло и не лихорадило так, как сейчас. Тогда он был практически на сто процентов уверен в том, что она не оттолкнёт его, не откажет… Сейчас же Белецкий вдруг отчётливо понял пребанальнейшую истину: как хрупки, оказывается, человеческие отношения! Они готовы разлететься вдребезги от одного неосторожного слова или взгляда, от случайной фотографии или статьи в интернете…

"Вы, артисты, вообще все нервные. Дёрганые истерики", — вспомнил он слова жены, сказанные ею как-то в сердцах, когда она корила его за легкомысленное отношение к собственному здоровью и просила поберечь себя. Он и не догадывался тогда, что однажды Галинка сама вынудит его в буквальном смысле дёргаться и истерить, как подростка. Ну вот какого чёрта она уехала? Как она смела уехать?!