Пуанта (СИ) - Тес Ария

— Амелия?! Что ты здесь делаешь?!

Она ему не отвечает. Черт, а я так хочу услышать ее голос, и буквально заставляю себя открыть глаза, как раз в тот момент, когда она падает рядом со мной на колени. Плачет. Снова плачет. У нее трясутся руки, глаза полные страха…

— Малыш, не плачь… — еле слышно шепчу, — Только не плачь…

— Посиди с ним, не дай ему заснуть!

Артур уходит, оставляет нас одних, а она отчетливо всхлипывает, берет мое лицо в ладони и серьезно так говорит.

— Не смей умирать, ты слышишь?! Не вздумай даже! Мы еще не закончили.

— Я тебя люблю.

— Макс…

— Нет, послушай… — прикрываю глаза, перевожу дыхание, а потом снова смотрю на нее и киваю, — Я не должен был так поступать. Всего касается, но я, твою мать, не жалею. Прости. Не жалею. Ты — лучшее, что со мной случилось, котенок. Пусть неправильно. Пусть дерьмово. Пусть я допустил миллион ошибок и продолжаю их допускать, но…я тебя люблю. Я люблю тебя безумно, каждый день любил и всегда буду. Слышишь? Всегда. Чтобы не случилось…И ты…черт, малыш, ты самая лучшая мама. Я сказал тогда так…Я не серьезно. Все это время смотрел и не верил: как у тебя получилось стать такой? Тебе было так страшно, наверно…прости, что меня рядом не было.

— Зачем ты поехал сюда один? — всхлипывает снова, но потом приближается и шепчет мне в губы, — Я тебя тоже люблю, Макс. Если бы ты знал, как я по тебе скучала и как сложно мне было уйти…Так что не смей умирать, понял? Ты обещал мне дочку. Не смей умирать! Не оставляй меня, пожалуйста…будь рядом сейчас. Просто не уходи…

Но я уже не могу. Кажется, я боролся именно ради этого момента — чтобы все ей сказать, ровно настолько мне хватает сил, а потом меня жрет вязкая темнота.

Глава 17. Семья

Семья убивает страсть? Так говорят только потенциальные самоубийцы, готовые при первых трудностях убить в себе и страсть, и желание, и сочувствие и себя заодно.

Брайанна Рид — «Ветви Дуба»

Амелия; 23

Меня трясет. Когда мы прилетаем в больницу, я себя не чувствую совсем — как в бреду бегу следом за каталкой, на которой лежит Макс. Он белее стен. Я никогда не думала, что он может быть таким…слабым, и мне так страшно. Даже тогда в лесу мне не было настолько страшно, как в тот момент, когда я его увидела…

Полчаса назад

Торможу резко, когда вижу своего папу. Он весь в крови, обходит как раз машину, а я вылетаю из своей.

— Амелия?! Что ты здесь делаешь?!

— Где он?!

Знаю — кровь не его. Я это чувствую. Я чувствую, что случилось что-то страшное, и собираюсь узнать, что именно, но папа хватает меня за руку. Он не дает обойти машину, тогда мое сердце ухает вниз, и я на миг замираю.

— Тебе лучше не видеть…садись…

Ага! Сейчас! Выворачиваюсь и оббегаю тачку, но снова торможу. Там, прислонившись к левому крылу, сидит он. Белый, почти мертвый.

— О господи…

Я себя не чувствую, не помню, как падаю на колени рядом, меня так сильно трясет, что зуб на зуб не попадает.

— Макс? Макс!

— Малыш, не плачь… — еле слышно шевелит губами и медленно моргает, — Только не плачь…

Папа быстро оценивает ситуацию и понимает, что я не собираюсь никуда уходить, поэтому коротко кивает.

— Посиди с ним, не дай ему заснуть!

Я всхлипываю. Стараюсь не падать духом, чтобы Макса не пугать, но, кажется, он даже не понимает, что происходит. Это пугает еще больше. Я готова впасть в истерику, но подбираюсь — сейчас не поможет это ничем, нельзя давать ему заснуть.

— Макс, очнись, ты слышишь? Ты должен на меня посмотреть, — ничего, тогда беру его лицо в свои ладони и слегка встряхиваю, шепчу, — Не смей умирать, слышишь?! Не смей меня бросать. Не смей! Не вздумай даже! Мы еще не закончили.

— Я тебя люблю, — отвечает неожиданно.

— Макс…

— Нет, послушай…

Макс будто собирает последние силы в кулак, потом смотрит на меня осознанно и кивает.

— Я не должен был так поступать. Всего касается, но я, твою мать, не жалею. Прости. Не жалею. Ты — лучшее, что со мной случилось, котенок. Пусть неправильно. Пусть дерьмово. Пусть я допустил миллион ошибок и продолжаю их допускать, но…я тебя люблю. Я люблю тебя безумно, каждый день любил и всегда буду. Слышишь? Всегда. Чтобы не случилось…

— Зачем ты поехал сюда один? — всхлипываю снова, но потом приближаюсь и шепчу ему в губы, — Я не позволю тебе умереть, понял?! И никогда больше не оставлю, потому что я тоже тебя люблю, придурок. Так что не смей даже думать о том, чтобы меня бросить снова, понял?! Не смей умирать! Ты обещал мне дочку.

Но он будто меня больше не слышит. Его голова тяжелеет, теряет способность держаться, падает мне в руки, а я жмурюсь, цепляясь за него изо всех сил.

— Пожалуйста, Макс…пожалуйста. Не оставляй меня, не уходи…Ты так мне нужен. Я так по тебе скучала…

— Амелия, отойди!

Папа отпихивает меня грубо, но я не против, он ведь хочет помочь. Я плохо понимаю и также плохо различаю от града слез, своей истерики, которую больше не контролиирую, что именно он делает, но знаю: папа помогает. Он снова меня спасает.

— Папочка? — всхлипывая, бормочу, — Что с ним? Почему он…он умер?

— Нет. Успокойся.

— Папочка…

— Амелия! — гаркает, — Успокойся!

Сейчас

Меня все еще колотит. Нас усадили на диваны и стулья в комнату ожидания, а его увезли на операцию. Три часа — никаких вестей. Я не могу успокоиться. Тогда, благодаря папе, получилось собрать себя в кучу, а сейчас я снова разваливаюсь. Вонзив пальцы в волосы, смотрю в пол, не шевелюсь — если двинусь, потеряю сознание будто, я это знаю. Слезы крупными каплями падают на светлую плитку.

«Он был такого же цвета, когда его увозили…» — вспоминаю с дрожью, — «Только алые пятна на всей его одежде…»

Господи…

Вдруг открываются двери, и я так быстро вскакиваю, что на миг теряю равновесие. Меня кто-то подхватывает, но я даже не смотрю кто — все мое внимание сейчас направленно на врача. Это тот самый Кирилл из прошлого, красивый, добрый, истинный врач, но сейчас он хмурнее тучи, и я закрываю рот руками и мотаю головой.

— Нет…пожалуйста, только не это…

— Он жив.

Это самое лучшее, что я когда-либо слышала. Такое облегчение испытываю, будто меня держали на цепи всю жизнь, а тут в один момент оборвали ее. Слезы текут дальше, я их вытираю, но улыбаюсь, уперевшись в колени руками.

— Но операция прошла сложно. И ситуация сложная…

Мне на все эти «но» плевать. Я разгибаюсь и собираюсь пройти сквозь двери, чтобы его увидеть, но Кирилл преграждает путь.

— К нему нельзя.

— Попробуй меня остановить. Отошел.

— Амелия…

— ОТОШЕЛ НА ХРЕН С МОЕЙ ДОРОГИ! — ору, а потом вовсе достаю пистолет и сразу снимаю с предохранителя, — Клянусь, я тебя убью, если попробуешь мне помешать. Я хочу его увидеть!

— Он в коме, — тихо говорит, стараясь не смотреть на дуло, которое я в него упираю, лишь мне в глаза.

Эта информация меня бьет обухом по голове. Если сейчас попробовать вырвать пистолет — я его сразу отдам, даже бороться не смогу, потому что теряюсь.

— Что?

— Раны тяжелые, и лучше, чтобы он был в коме.

— Но…

— Амелия, опусти пистолет. Мы поговорим…

— Я хочу его увидеть. Я ЕГО ЖЕНА И ХОЧУ ЕГО УВИДЕТЬ! НЕМЕДЛЕННО!

Думаю, что в конце концов видя на какой тонкой грани я сейчас нахожусь, Кирилл, бросив взгляд на кого-то за моей спиной, кивает и приглашает пройти.

Этот коридор до его палаты, как дорога в ад, если честно. Я слышу, как пищат мониторы, чувствую запах лекарств, меня бьет озноб, но одновременно с тем я горю, а там, в самом конце, находится мой самый страшный кошмар.

Макс лежит без движения, весь в трубках, глаза закрыты. Он будто не живой вообще, и, клянусь, эта картина будет вечно преследовать меня в кошмарах. Я ведь даже не могу сразу подойти к нему, мнусь на пороге, не решаюсь, будто если шаг сделаю — все реальностью окажется. А все итак реальность. Сегодня он чуть не умер, и еще неизвестно, что там скрывается за этим сраным «но», которое я уже ненавижу. Хотя есть одно «но», которое я принимаю здесь и сейчас, когда сжимаю его руку: я больше его никогда не оставлю.