Паутина (СИ) - Костадинова Весела

Мама осталась в Центре, мы с Беатой приехали домой, собрать одежду, забрать кое-какие бумаги – мне нужно было оформить документы для дочери. В ее свидетельстве о рождении в графе отец стоял жирный прочерк, хоть Наталья и дала мне понять, что Макс не будет против, если там будет его имя. Но делать этого я не стала – не хотела вешать на него такую ответственность, не имея возможности ничего предложить взамен, кроме….

Кроме того участка земли, который по праву принадлежал лично мне. Дороже этого участка у меня не было ничего – папа подарил его на мое 18-летие, и я никогда не думала, что смогу передать его. Но Макс…. Он сделал для меня столько всего, что я приняла решение, даже если это решение отзывалось глухой болью внутри. Это было второй причиной, по которой я сегодня покинула Центр – я оформила на него сертификат о дарении этого участка. Это было самым малым, что я могла дать ему за все то время, пока он был рядом. Через три дня на его день рождения планировала подарить ему эту землю.

Снова затрезвонил телефон, окончательно вырывая меня из раздумий. Я взяла трубку и с удивлением увидела на экране, что звонила бабушка.

Тяжело вздохнула. Мы не разговаривали нормально несколько месяцев, после моего неудачного визита и это было… больно.

- Да, бабуль, - все-таки я ответила.

- Привет, родная… - голос бабушки звучал устало, но в нем было столько теплоты и боли, что сердце сжалось.

Несколько мгновений мы молчали, а потом заговорили одновременно:

- Как дела, бабуль?

- Как ты, солнышко?

И тихо засмеялись, объединенный этой необычной минутой тепла.

- У меня все хорошо, бабуль, - первой ответила я. – У меня дочка…. Я назвала ее Беатой…

Послышался тихий всхлип.

— Ну что ты, бабушка! — я тут же встрепенулась, забыв обо всём. Обиды, ссоры — всё стерлось в один миг. Осталась только она, моя родная, моя любимая бабушка, которая сейчас плакала от счастья. — Что ты! Не плачь… иначе я сама сейчас заплачу…

Но было поздно.

— Родная моя… Ты… прости меня, — голос её дрожал, слова срывались на рыдания. — Прости… Лиана, чёрт с ними, с судами, я откажусь… Ты только прости меня…

Я больше не сдерживалась. Горячие слёзы катились по щекам, капали на гладкую поверхность отцовского стола. Грудь сдавило так сильно, что я едва могла дышать.

— Бабушка, я скучала! Я так скучала… — шёпотом призналась я, зажмурив глаза.

— Я тоже, моя девочка… Лиана… Я так хочу увидеть тебя, обнять… Твою Беаточку посмотреть… — её голос стал ещё тише, почти умоляющим.

Я резко поднялась с кресла, крепче прижав телефон к уху. Вся усталость последних дней, всё напряжение исчезли — осталось только одно желание.

— Я дома, бабушка… Хочешь, мы сейчас приедем к тебе? — спросила я, не заботясь о том, что за окном уже давно стемнело. Мне было всё равно. Мне нужно было увидеть её, прямо сейчас.

Но её ответ застал меня врасплох.

— Зайчонок мой, — всхлипнула она, и в голосе её было столько нежности, столько любви, что у меня перехватило дыхание. — По правде… я у вашего дома… Почти каждый день сюда езжу… скучаю…

Я замерла, широко раскрыв глаза.

— Бабуля… — только и смогла выдохнуть я, прикрывая рот ладонью.

Она былаздесь, прямо за дверью. Всё это время она приезжала сюда, видела наш дом, но не решалась войти.

— Бабушка! — мой голос задрожал от переизбытка эмоций. — Иди домой! — я уже не пыталась сдерживать слёзы, они текли ручьём. — Иди к нам!

В трубке послышалось движение, потом её всхлип, полный облегчения и счастья.

— Иду, родная моя, иду!

Я судорожно выдохнула, смахнула ладонью слёзы и поспешила к двери.

Распахнула двери и оказалась в теплых, нежный, пахнущих травами и чаем руках. Мы стояли на пороге, не в силах разорвать объятий, и только тихий писк просыпающейся Беаты заставил нас разжать руки.

Обе поспешили в комнату, где девочка уже ворочалась, требуя свою порцию еды.

- Она на тебя похожа, - заметила бабуля, бережно, но умело беря ее на руки и идя за мной на кухню. – Красавица….

Я вздохнула, вытирая слезы и готовя смесь.

- Да… Только….

Бабушка ласково сжала мою руку, её тёплые пальцы словно передавали мне что-то неуловимое — поддержку, мудрость, которую я пока не могла полностью осознать.

— Связь матери и ребёнка — это самая сильная, самая прочная связь в мире, — повторила она, глядя на меня светлым, добрым взглядом. — Она не всегда приходит сразу, но она есть всегда. Даже если ты её не чувствуешь. Даже если тебе кажется, что ты не готова.

Я молчала, не зная, что ответить.

— Ты носила её под сердцем восемь месяцев, — продолжала бабушка, — и всё это время ваш мир был единым. Она слышала твой голос, чувствовала твоё настроение, жила с твоим дыханием. Она знает тебя лучше, чем кто-либо. И даже если ты пока этого не осознаёшь, она чувствует тебя так, как не почувствует никто другой.

Я посмотрела на Беату. Маленькую, крошечную, такую хрупкую.

— Но почему тогда… — мой голос сорвался, я судорожно вдохнула. — Почему я ничего не чувствую?

- Чувствуешь, зайчонок. Чувствуешь. Но подавляешь. Запираешь. Не позволяешь. Значит время еще не пришло. И нужно просто ждать, родная. Можно мне покормить ее?

Я кивнула, вытирая тыльной стороной ладони слезы и передавая ей бутылочку со смесью.

- Ой, - вскрикнула бабушка, - Лиана… прости меня…. Я в машине, что меня привезла, подарки для тебя все вожу…. А тут, - она всхлипнула, - оставила. Таксист ждет, там в арке. Не сходишь?

Я вздохнула, покачала головой, но поднялась.

— Конечно, бабушка. Только не уходи никуда, ладно?

— Ну что ты, зайчонок, я же здесь! — улыбнулась она, нежно поглаживая Беату по крохотной спинке.

Я задержалась у порога, ещё раз взглянула на них, на эту удивительную картину — моя бабушка, укачивающая мою дочь. Она подняла на меня глаза полные слез, нежности, тепла и любви, подняла руку и перекрестила. Этот такой необычный для бабушки жест растрогал до глубины души. Она расставалась со мной на минуты, но все же хотела, чтобы хоть кто-то меня охранял.

Вышла из подъезда шмыгая носом и невольно поежилась от вечернего, пусть и июльского ветерка, обнимая себя за плечи и мысленно ругаясь, что не накинула на майку хотя бы легкую кофту.

Белая Лада, как и сказала бабушка, стояла в самой арке, светя фарами. На секунду мне стало не по себе от накативших воспоминаний, однако я тут же взяла себя в руки и прошлепала в своих домашних тапочках по еще теплому асфальту.

Подошла ближе, заметив на переднем сидении двух мужчин, а сзади – большой пакет. Подошла ближе и постучала в темное окно.

Двери машины распахнулись, в нос мне ударил знакомы запах удового дерева и цитруса, заставивший на долю секунды замереть от шока. А после - резкий до тошноты химический запах.

Мир покачнулся перед глазами и погрузился во тьму.

35

Сознание возвращалось медленно, толчками, словно кто-то не спеша вытягивал меня из вязкого, удушающего небытия. Голова гудела, с каждым ударом сердца в висках пульсировала тупая, тяжёлая боль. Грудь сдавило от паники ещё до того, как я до конца осознала, что происходит. Дёрнула головой, пытаясь сфокусироваться, но перед глазами всё плыло, а желудок неприятно скрутило от слабости и страха.

А потом, когда я поняла, закричала. Вернее, попыталась. Из горла вырвался приглушённый, жалкий звук, больше похожий на стон — рот был плотно заклеен чем-то липким, жестким. Оцепенение сменилось леденящим ужасом. Я снова в ловушке.

Дернулась несколько раз, мотая головой из стороны в сторону и сбрасывая на пол машины теплый плед, которым была укрыта и подушку, которая была заботливо подложена под мою голову.

Нет… нет, нет, нет!!!!!

- Уймись, - раздался с переднего кресла незнакомый резкий голос. – Лежи спокойно, голубка, и не рыпайся. Иначе вколю такую дозу, что три дня проспишь.

- Полегче, Вась, - этот голос я хорошо знала, поэтому застонала сильнее, из глаз покатились крупные слезы.