Окно напротив (СИ) - Сокол Лена

И так день ото дня. Неважно, сколько проходило времени. Для меня все было словно вчера. Мне было интересно, вспоминает ли он обо мне? Чем заняты его мысли? Хотелось послать сигнал, но, сколько ни пыталась, ничего не выходило. Даже по тому самому методу путешествия во сне, о котором я ему рассказывала, лежа на ромашковом поле.

Мысли о Сереге отнимали все время и заполняли меня собой, как жидкость, заполняющая пустой сосуд. Я не сопротивлялась им. Впускала в свою голову, и они плыли мимо, подобно облакам.

Вряд ли мне помогла бы врачебная помощь. Перед диагнозом «любовь» бессильны даже психиатры.

Полчаса назад я лежала на своей просевшей кровати с закрытыми глазами и думала, думала, думала, когда за мной вдруг пришли и пригласили спуститься на первый этаж, к аппарату.

Звонила сестра.

Мне даже не сразу удалось узнать ее голос. Сухой и надтреснутый. От него сквозило тревогой и отчаянием, нарушавшим мирное спокойствие нашей сонной общаги.

Она назвала адрес и попросила срочно приехать. Потому что ей не к кому было больше обратиться. Да я и не стала уточнять деталей: на заднем плане заходился в отчаянном плаче маленький ребенок.

- Нам идти с тобой? – обматывая вокруг шеи пушистый вязаный шарф, спросила Мурзя.

- Да. Пожалуйста. Если Вам не трудно.

Смоляков заглушил мотор автомобиля. Я открыла дверцу и вышла. Ребята поспешили следом за мной.

Перед нами стояла серая девятиэтажка, дорожку к которой обрамляли кусты, присыпанные снегом, полуразбитые скамейки, остатки того, что было когда-то детской площадкой и турником, и старые ржавые качели. Они раскачивались и поскрипывали так, будто на них качался кто-то незримый.

Я спрятала нос в воротник и нетвердой походкой направилась к крыльцу. Машка догнала меня и подхватила под руку.

- Не надо, не переживай.

Порыв ветра подхватил мои волосы и с силой бросил их мне же в лицо.

- Я и не переживаю.

- Переживаешь. Я бы тоже нервничала на твоем месте.

- Совсем немножко.

- Как думаешь, о чем она хочет поговорить?

- Сказала, что ей нужна помощь.

- Только прошу тебя, не доверяй ей.

- Она же все-таки моя сестра.

Мы подошли к подъезду. Маша дернула за ручку и открыла передо мной дверь. Сильная ладонь Ильи опустилась над нашими головами на край дверного полотна, придерживая и позволяя нам беспрепятственно пройти внутрь.

В нос ударил прелый запах грибка и нечистот. Да, этот дом был далек от образцово-показательного. Содержанием его в чистоте либо не занимались, либо делали это крайне редко.

Мы огляделись и пошли наверх по лестнице.

- Илья, ты с кем собираешься отмечать Новый Год? – голос Мурзи стал мягче и осторожнее. Подруга словно прощупывала почву. Остыл ли Смоляков или все еще продолжает на нее сердиться.

- Не знаю, - задумчиво ответил он.

- Домой не едешь?

- Надо бы. А вы?

- Маруське некуда ехать, меня тоже никто не ждет.

- В сотый раз говорю, что я не Маруська, - перешагивая через две ступеньки, бросила я.

- Тут ты не права, подруга! – Машка сняла варежки и сунула их в карман. – Я что, одна должна с кошачьим именем ходить? Мурзя да Мурзя! Ко мне уже половина института обращается на «кысь-кысь-кысь»!

- Это не моя вина.

- Да уж, тут надо сказать спасибо папочке за фамилию! Сколько живу, столько мучаюсь.

- Брось, - донеслось сзади. Смоляков уже улыбался. – Очень милое прозвище.

- Считаешь? – краснея, спросила подруга.

- Да. И тебе идет.

- Тогда снимаю вопрос с повестки дня.

- Вот и отлично! – Я принялась искать нужный номер квартиры. – Нужно подняться на этаж выше. Маш, не называй меня больше Маруськой, хорошо?

- Хорошо, Маруська!

- Вот с… вредина!

- Марьян, - Илья расстегнул две верхних пуговицы на пальто, - а почему тебе дали такое имя? В честь известной спортсменки? Или ученого?

- В честь Марьяны Цой.

- Какой еще?

- Жены Виктора Цоя.

- Веселые у тебя родители!

- Да, это мама. Она считала, что та оказала неоценимое влияние на становление его, как известного музыканта. Сделала все, чтобы его заметили, услышали. А он, как это принято у мужчин, вон, не оценил… Да и неважно все это, зачем лезть в дебри чужих отношений, осуждать. Тем более такого гения, каким был Виктор. Сколько он мог еще написать, сколько сделать. Его звезда погасла так же внезапно, как и зажглась. А мое имя? Оно красивое, да. Означает «сильная». Спасибо маме.

- Вот она. – Мурзя остановилась возле квартиры с номером «38». – Стучи.

Только я хотела потянуться к звонку, как заметила, что дверь не заперта.

Ребята отошли на шаг назад. Из квартиры отчетливо слышался пронзительный детский крик. Заливистый плач с нотками беспросветного отчаяния.

- Аня, - позвала я, делая шаг на порог.

Никто не откликнулся.

- Мы подождем здесь, - сказал Илья.

- Нет, пойдем. Она не отзывается. Как бы что не случилось.

Я быстро скинула сапоги и прошла в комнату. Квартирка была маленькой и плохо обставленной. Деревянные полы, покрытые потрескавшейся краской, стены с оторванными пожелтевшими обоями, запах прелого белья и затхлости.

Анна лежала на маленьком диванчике, местами ободранном и, возможно, видавшем лучшую жизнь лет тридцать назад. Она куталась в тонкое одеяльце и дрожала. Волосы ее свалялись и были забраны в хвостик на затылке. Я поздоровалась с ней одними лишь глазами и тяжело выдохнула.

Рядом, в кроватке с тонкими деревянными прутьями, лежал голенький ребенок. Мальчик. Его щеки раскраснелись от крика. Он беспрерывно сучил ножками и кричал, попеременно переходя то на визг, то на сипение. Видимо, мама давно не подходила к нему и не кормила.

Я наклонилась к кроватке. Малыш замер на секунду, посмотрел на меня своими большими голубыми глазками и вновь принялся заливаться слезами, широко открывая беззубый ротик и дергая всеми частями тела.

Маша, быстро оценив обстановку, убежала куда-то и вернулась через несколько секунд. Верхней одежды не было, рукава ее уже были закатаны до локтей. Я догадалась, что она бегала мыть руки, чтобы взять ребенка, и отошла назад. Она ловко обернула его тельце свежей пеленкой, висевшей на батарее, подхватила на руки и принялась ходить по комнате в надежде хоть ненадолго, но успокоить бедняжку.