Твои не родные. ДНК (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena"

– Все-все. Я сдаюсь. А вот ты завтра со мной на работу не поедешь.

Склонила голову к плечу и жестами что-то спросила. Я, скорее, догадался, чем понял.

– Потому что ты обещала слушаться Регину, а сама опять не расчесалась. Завтра твои волосы спутаются, и ты будешь реветь, и я уйду без тебя. Да-да, не надо на меня так смотреть, ты нарушила условия.

Маша слезла с меня и насупившись села рядом, а я уставился в экран телевизора. Там беспрерывно шел какой-то сериальный мультик, и я сделал вид, что мне невероятно интересно. Потом по-идиотски засмотрелся и уже через пару минут увлекся происходящим на экране. Рядом с этой девочкой мне было настолько легко, что я сам себя не узнавал. Я становился сам собой – без брони, без кожуры и защитных реакций. От нее не надо было. Она возвращала меня туда, где нет лицемерия и дурацких игр. В каждом человеке живет ребенок, во мне он был не то что похоронен, во мне он был сожжен дотла. Притом еще в детстве. У меня его особо и не было. От меня всегда требовали слишком много, так много, что я просто вырывался из-под контроля и рвал все цепи, которые набрасывали на меня отец и мать. Задумался и почему-то не смог вспомнить ни одного момента, когда я был счастлив будучи ребенком, а ведь у меня все было, в отличие от этой девочки. Мне ни в чем не отказывали, и в то же время я никогда не был настолько безмятежен, настолько открыт. Я не валялся на ковре с фломастерами. Моя мать бы этого не поняла. Я должен был сидеть за столом с ровной спиной, ходить на музыку и учиться на отлично. Моим развлечением были поездки в загородный дом. Но даже там меня контролировали. Пока мне не остохерела вся эта опека, и я не сбросил ошейник, послав все к такой-то бабушке и свалив из дома в пятнадцать лет, чтоб жить с другом в палатках на берегу речки-вонючки. Меня, конечно же, нашли в этот же день, точнее, вечер. Меня не били, не ругали. Просто закрыли в комнате и не выпускали неделю из дома, а когда выпустили, я снова сбежал и украл в магазине бутылку водки и колбасу. Я напился и бродил по улицам города, пока меня не поймали менты….

Погрузился в воспоминания и вздрогнул, когда мне под нос подсунули расческу. Ну вот, приехали. Я посмотрел на Машу, а та тыкнула меня в грудь расческой еще раз и показала на свои волосы.

Впервые в жизни я снимал резинки с девчачьих волос, боясь причинить ей боль. Вырвал пару волосков, чуть не получил разрыв сердца и сто раз заглядывал ей в лицо, чтоб убедиться, что она не плачет. Я б, наверное, удавился, если б плакала. Потом я ее расчесывал. И мне это нравилось. Водить расческой по длинным светлым кудряшкам. Они блестели и закручивались в тугие локоны. Она так и уснула, положив голову мне на колени, а я сидел с этой расческой и боялся пошевелиться, чтоб не разбудить. Потом все же перенес Машу на кровать и перед тем, как выйти из комнаты, обратил внимание на рисунок, который она рисовала. Наклонился, поднял его с пола и застыл – она нарисовала Аню, меня и себя. Мы втроем держались за руки. И подписала корявым почерком. «Мама, папа, я». Я положил рисунок обратно на ковер и… вдруг почувствовал, что мне насрать на тест ДНК. Мне плевать, каким будет результат. Это уже не имеет никакого значения и ничего не изменит для меня. Я его сделаю… ради ее анализов и лечения, но это уже лично для меня не имеет никакого смысла. Я хочу заботиться об этом ребенке и неважно – чья она дочь.

Вышел из детской, прикрыл дверь. Снова набрал Нину, но опять сработал автоответчик. В эту ночь я впервые нормально уснул. Без спиртного, без ворочанья с боку на бок до утра. Отключился и все.

Перед поездкой в корпорацию я заехал в клинику и сдал анализ крови. Мне пообещали, что результат будет готов в течение восьми часов. То есть к вечеру будет ответ. Волнение захлестнуло новой волной, проползло по коже ледяными мурашками и отступило, когда я сел в машине рядом с Машей и она мне улыбнулась и подмигнула. Я подмигнул ей в ответ и дернул ее за косичку. А она пнула меня кулачком под ребра. Довольно ощутимо. Надо отдать ее на какой-то вид женской борьбы, чтоб могла надрать задницу любому ублюдку, который посмеет на нее не так посмотреть… это в том случае, если я не надеру.

В офисе уже так бурно не реагировали на то, что я приезжаю с Машей. Теперь у нее имелся свой угол, Костик организовал для нее стол и стул, ноутбук и стеллаж с книжками и игрушками. Первая реакция на этот угол была весьма своеобразная – она обошла его со всех сторон. Потом на меня посмотрела и снова обошла. С опаской поставила на стул свой рюкзак, потрогала плюшевых зайца и медведя, но в руки не взяла. Достала из рюкзака своего обтрепанного мишку и посадила на полку. Потом села за стол и по-деловому, откинув косички назад, открыла крышку ноутбука.

– Эй… можно подумать, что ты влюбился в ребенка. Харе так пялиться на нее.

Я повернулся к Костику и усмехнулся.

– А в нее разве можно не влюбиться?

– В офисе уже все на ушах стоят, гадают, что это за девочка.

– Пусть гадают.

– Скоро пронюхают журналисты.

– Они уже пронюхали. Нас на входе отщелкали еще вчера.

Зазвонил мой сотовый, и я выхватил его из кармана, от досады чуть не застонал вслух.

– Да, Лена. Что ты хотела?

– Поговорить хотела, Гоша!

– О чем? Я на работе, и я занят.

– Неужели? А я вот стою под твоим офисом и требую, чтоб меня впустили поговорить с тобой, но твоя охрана не впускает без твоего указания.

И правильно делает. Я распорядился, чтоб ее не впускали без моего ведома. Сюрпризы не люблю. А она любит их устраивать.

– Я не уйду отсюда, пока ты не поговоришь со мной. Надо будет – проторчу здесь до вечера!

Я шумно выдохнул и бросил взгляд на Костика, потом снова приложил сотовый к уху.

– Оставайся там, я скоро спущусь.

***

Лена была в траурной одежде, а меня почему-то передернуло от того, что она напялила на себя платье с просвечивающей ажурной сеткой на груди. Не так думала о трауре, как о том, чтоб было видно ее торчащие груди. Едва я подошел к ней, она стиснула губы в тонкую линию.

– А что ж ты ее не взял с собой?

– Кого ее?

– Дочь твоей первой потаскушки! Что ты не притащил эту глухонемую оборванку, которую усадили к тебе на шею… алименты еще не просили или уже?

Я схватил ее за локоть и дернул к себе.

– Об этом ты пришла поговорить?

– Да! Об этом. Ты позоришь меня перед всеми этими выходками. Таскаешься с этой девкой, живешь с любовницей! Ты думаешь, я буду на все закрывать глаза?

– Не думаю, потому что я с тобой разведусь!

Ее глаза округлились, и рот приоткрылся.

– Чтооо?!

– Документы от моего адвоката получишь завтра. Пометишь там, чего ты хочешь, и все, и пора заканчивать этот спектакль.

– Спектакль? Ты называешь наш брак спектаклем? Ты совсем ополоумел? Мой отец столько помогал тебе, у вас совместные проекты, а ты… ты нас из-за своей шлюхи и чужого ублюдочного ребенка?!

– Рот закрой, не то я тебе его закрою!

Оттолкнул ее от себя.

– Уезжай домой, Лена.

– Домой? Это не дом. Это склеп. Тебя в нем никогда нет.

– И не будет. Смирись. Мы разводимся. Подумай, что ты хочешь получить.

– Сволочь! Какой же ты подонок! Отец… отец лишит тебя всего!

– Ну пусть попробует. Пообщаемся через адвокатов, Лена.

Я снял обручалку и демонстративно сунул при ней в карман.

– Ты… ты подонок!

– Подонок. И ты прекрасно знала, что рано или поздно все именно так и окончится.

Я развернулся, чтобы уйти, но она вдруг вцепилась в мою руку.

– Слушай, не надо так. Егор. Не надо. Какая разница, кто там есть у тебя. У многих есть любовницы. Я молчать буду. Я глаза на все закрою. Только не уходи от меня. Все у нас хорошо будет.

На какое-то мгновение жалко ее стало… словно отражение свое увидел. Я, наверное, вот так же жалко рядом с Аней смотрюсь. Помешанный на ней и такой же нелюбимый.