Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна

— Я люблю тебя. Не уходи, — угрюмо произнес он.

— Ганин, дурачок, кого ты пытаешься обмануть? — истерично хихикнула она. — Ты же ее любишь, свою Катю. Amata nobis quantum amabitur nulla!

— Что? — непонимающе поднял он светлые брови.

— «Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не была» — вот что это значит! — заорала Рита, бросая в одну кучу свои новые костюмы. — Это значит, что в вас, мужиках, непременно живет воспоминание о какой-нибудь девице, которую вы считаете той самой — лучшей и единственной! — пусть даже вы и расстались с ней тысячу лет назад. Вы уже давно живете с другой, вы поседели, оплешивели и потолстели, у вас уже куча детей и внуков — так нет же, вы непременно вспоминаете ту, из прошлого, и вздыхаете… И твердите, что обожаете секс, футбол и пиво. Вы, мужики, еще более худшие романтики, чем мы, женщины. Романтики и обманщики!

— Рита…

— Молчи! А ты думал о том, каково другой женщине — той, которая вынуждена всю оставшуюся жизнь питаться объедками с чужого пира?! Той, вынянчившей детей и внуков этого паршивого романтика…

— Перестань, — мрачно произнес он. — Ты, может быть, и права отчасти… Но я уже избавился от этого наваждения. Нет, правда! Давай поженимся, давай родим детей… Я буду любить тебя всю жизнь, Рита!

— Так я тебе и поверила! Ты уже, понимаешь — уже! — отказался от моего ребенка…

— О чем ты? — быстро спросил он.

Рита поняла, что проговорилась о том, что так тщательно скрывала. Впрочем, терять уже нечего…

— О том самом, — буркнула она. — Помнишь — тогда, еще зимой…

— Что — зимой? — спросил он.

— Какой же ты бестолковый… — с отвращением пробормотала она и принялась выдвигать ящики стола, за которым работала. — Прав был Кеша Певзнер, когда сказал, что ты никогда не станешь копаться в моих вещах… У тебя под носом можно было роман в письмах устроить — ты бы и не заметил! Да где же она… А, вот, — Рита выудила из стопки бумаг небольшой бланк.

— Что это?

— А ты почитай… — с досадой произнесла она. — Это бумажка из женской консультации. Мне по ней направление на аборт выписали.

— Что?..

— Господи, Ганин, неужели ты ничего не понял? — вздохнула она и села прямо в центр одежной кучи. — У нас мог бы быть собственный ребенок!

— А… а почему ты мне тогда ничего не сказала? — растерянно спросил он, вертя в руках больничный бланк.

— Хороший вопрос. Я тебе не сказала именно потому, что ты, Ганин, вел себя как отъявленный эгоист. Ты очень хорошо дал мне понять с самого начала нашего знакомства, что тебе ничего и никого не нужно, что тебя вообще лучше лишний раз не трогать.

— Неправда! Я тебе ничего такого не говорил! — возмутился он.

— Словами ты действительно ничего не говорил, — резонно возразила Рита. — Но зато всем своим поведением… Я именно поэтому была поражена тем, как ты обрадовался Мике!

— А-а… — сказал он, садясь рядом. — Вот ты чего твердила все время о том, что я тебя обманул… Ты именно это, оказывается, имела в виду.

— Именно! — язвительно повторила Рита. О том, что, помимо всех прочих обстоятельств, она думала и о своей карьере тоже, Рита распространяться не стала. Пусть Ганину будет больнее. Пусть думает, что это он во всем виноват…

Он сидел рядом, мрачный и подавленный.

— Если бы ты мне сразу все сказала… — тихо произнес он. — Все было бы по-другому. Ты понимаешь…

— Ганин, теперь уже поздно, — перебила она.

— Ты понимаешь, что такие вещи должны решаться только вдвоем? — с отчаянием договорил он.

— Ганин, а ты вспомни о Кате, — холодно подсказала Рита. — Она ведь тоже не захотела ставить тебя в известность. И, как я поняла, только исключительные обстоятельства вынудили ее предъявить тебе Мику. Во всем виноват ты, один ты! Потому что ты холодный, жесткий, жестокий человек, от которого трудно ожидать чего-то хорошего…

Ганин усмехнулся краешком рта, а потом лицо его снова замерло, словно маска.

Рита даже подумала — не переборщила ли она с упреками?

— И что же мне теперь делать? — спокойно спросил он. Спросил скорее не ее, а себя.

— Что-что… — съехидничала Рита. — А вот что хочешь, то и делай!

— Прекрасный совет, — кивнул он. — Осталось только подумать над тем, чего я действительно хочу…

Дождь лил уже который день.

Катя вернулась с работы в начале восьмого, промокшая до нитки, так как утром забыла захватить с собой зонтик. Холодно не было — нет, но сырой воздух нагонял тоску.

Надо было поужинать и заняться каким-нибудь делом, но у Кати кончились силы. Она ничего не хотела. Катя стояла у окна и завороженно смотрела, как по стеклу бегут капли дождя, сливаясь в тоненькие ручейки, а потом снова разбегаясь в разные стороны. Город плавал в серебристой мороси, а над черным асфальтом проплывал туман. От того, что солнце пряталось за густыми низкими облаками, этот долгий белесый вечер в конце мая казался совсем уж нескончаемым.

Звонок в дверь прозвучал как слуховая галлюцинация.

Катя вздрогнула, с трудом отвела взгляд от окна. «Что это? Может быть, мне показалось?..» Вторая трель окончательно вывела ее из задумчивости. «А что, если Мика соскучился и попросил Ганина привезти его ко мне?»

Катя бросилась открывать, но, к изумлению и разочарованию, обнаружила на пороге Алексея.

— Ты? — спросила она машинально, отступая назад. — Что тебе надо?

— И это все, что ты можешь мне сказать? — усмехнулся он, заходя. — Удивительно ласковый прием.

— Леша, господи… Да что с тобой? Я тебя не узнаю… — расстроенно произнесла она.

В самом деле, ее любовник выглядел несколько необычно. Потертые джинсы, растянутый на локтях свитер, многодневная щетина, мешки под глазами, всклокоченные несвежие волосы, брызги дождя на лице — как слезы… Ничто в нем не напоминало того образцово-показательного яппи, звезду банковского дела, каким он был совсем недавно.

— Леша! — пробормотала она, машинально прикоснувшись к его щеке ладонью. — Леша, да как же это…

— Меня многие теперь не узнают, — пожал он плечами. — Между прочим, меня уволили.

— Но за что?

— Да вот за это самое, — просто ответил он. — За несоответствие имиджу. И вообще…

— Ты все это время жил у Петренко? — спросила Катя. — Впрочем, зачем я спрашиваю, я и так знаю.

Алексей прошел на кухню, по-хозяйски поставил чайник на плиту.

— Промок, как собака, — хмуро сообщил он. — У тебя есть чего-нибудь перекусить? — Он открыл холодильник. — М-да, негусто…

Одинокий кусок сыра лежал на полке, завернутый в целлофан.

— Я могу макароны сварить, — спохватилась Катя и распахнула дверцы подвесной полки. — Ой, нет, не могу… Макароны, оказывается, кончились.

— Я тебя тоже не узнаю, — невесело засмеялся он, с треском почесав небритый подбородок. — Как ты сына-то кормишь? Да, а где, кстати, он?

— Мика у Ганина, — сказала Катя. — А мне, в общем, мало чего надо.

— У кого? — удивленно спросил Алексей.

— Ганин — это отец Мики.

— Тот самый? — изумился Алексей. — Ну надо же… Откуда он взялся? Ты говорила, что он вроде бы где-то далеко, в другой стране…

— Нет, он в Москве. Очень обрадовался Мике. Они теперь — неразлейвода.

Алексей разрезал сыр на несколько ломтей, заварил в кружке чай.

— Ты в курсе, что твоя жена сделала? — спросила Катя.

— А, ты про это… Да, разумеется. Со мной беседовали. Товарищи из соответствующих органов… Но толку-то! Ведь, по сути, во всем братец ее ненормальный виноват.

Катя села напротив, обхватила голову руками.

— Это было просто ужасно, — стараясь не терять самообладания, пробормотала она. — Какое-то время мне казалось, что я потеряла Мику навсегда…

— А мне ничего не казалось, — бесстрастно произнес Алексей. — Я свою дочь уже потерял, и это совершенно необратимо…

— Леша, мне очень жаль Полю, но мой сын… мой сын был совершенно ни при чем! — с отчаянием произнесла Катя.

— Ты чего? Я не собираюсь тебя в чем-то обвинять, — буркнул он, отхлебывая из чашки.