Растворяюсь в тебе (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

— Не знаю, но мне кажется, что у мамы был роман с Полом Ньюманом. Это объясняет мою внешность. Вы с Каллумом похожи на неандертальцев. Как я уже говорил, София Бьянко. Она новый главный операционный директор TriCast и самая красивая женщина в мире.

Это занимает у меня мгновение. Когда осознаю, что он имеет в виду, я стону.

— Ты, блядь, не серьезно.

— О, брат, я серьезен, как никогда. Подожди, пока я покажу тебе ее фотографию. У тебя глаза выпадут!

— Ради Бога, Картер! Не надо встречаться с нашими заклятыми врагами, чтобы приударить за какой-то девчонкой, которую ты никогда не видел!

— А как еще я должен был с ней познакомиться? Стоять в очереди в Starbucks?

— Это чудо, что ты дожил до этого возраста. Удивительно, что тебя не убило током, когда ты сунул мокрый палец в розетку, чтобы проверить, будет ли щекотно.

— Да, и было щекотно.

Я качаю головой в недоумении.

— И кто вообще решил, что TriCast — наш заклятый враг? Это ужасно драматично. Они просто наш крупнейший конкурент, а не армия вторжения.

— Того, что ты не понимаешь в бизнесе, хватило бы на солнечную систему. Ты хотя бы узнал номер этой девки?

— Не называй ее девкой. Это неуважительно. Она леди. Элегантная, красивая леди.

— Значит, это «нет».

Он нехотя признает: — Я работаю над этим.

— Если под работой над этим ты подразумеваешь назначение еще одной встречи, я прострелю тебе коленные чашечки.

— Видишь? Неандерталец.

— Я не шучу, Картер. Ты хоть представляешь, как это будет выглядеть, если все выйдет наружу?

Он смеется, что с ним случается слишком часто.

— Как это может выйти наружу? Мы контролируем СМИ!

— Не все, ублюдок.

— Во всяком случае, самые важные части. — Его тон становится взволнованным. — Эй, как ты думаешь, мне стоит пригласить ее на ужин? Например, отправить ей письмо и сказать, что моя семья хочет встретиться с советом директоров в частном порядке, один на один, и назначить дату и время, чтобы она пришла в ресторан, но там буду только я один и скажу, что у нас чрезвычайные семейные обстоятельства, поэтому никто больше не сможет прийти?

— Конечно. Великолепно. Потом ты ослепишь ее своим обаянием и полным отсутствием здравого смысла, и мы все пойдем на твою свадьбу в следующем году, так ведь?

Не обращая на это внимания, он размышляет: — Но что бы это могло быть за семейное обстоятельство? Думаю, я мог бы придумать какого-нибудь дальнего родственника, который внезапно умер.

Я мрачно говорю: — Это будет не такой уж дальний родственник, если ты еще раз встретишься с кем-нибудь из TriCast, — и кладу трубку.

Я не могу вынести столько глупости за один разговор.

К тому времени, как въезжаю на подземную парковку у работы, у меня убийственное настроение. Я запираюсь в своем кабинете и заставляю себя сосредоточиться на делах в течение двух часов, пока Скотти не стучится ко мне в дверь со служебной запиской.

Я вынимаю лист бумаги и читаю, что там написано. Затем я беру черный маркер и пишу одно слово огромными печатными буквами поверх почерка Шэй.

НЕТ.

Кипя от разочарования, вызванного двумя телефонными звонками, и от того, что мне все больше и больше кажется безнадежной фантазия о том, что у нас с Шэй могут быть какие-то рабочие отношения, я бросаю конверт обратно Скотти и запираюсь в своем кабинете до конца дня.

Я с волнением жду, когда Скотти появится в дверях моего кабинета с коричневым крафтовым конвертом в руках. Это волнение длится до тех пор, пока я не вытаскиваю лист бумаги и не вижу ответ Коула.

Большое черное «НЕТ» нацарапано на моей записке, как средний палец.

— У вас есть что-нибудь для меня, чтобы вернуть? — спрашивает Скотти, задерживаясь в дверях.

Я заставляю себя улыбнуться и смотрю на него.

— Нет, но спасибо. Хорошего дня.

— И вам тоже.

Он уходит, унося с собой мое чувство собственного достоинства.

В своей записке я спросила, можем ли мы назначить встречу на эту неделю. «Встреча» — это код для быстрого секса на лестничной клетке. Я чувствовала себя кокетливой и жизнерадостной, когда отправляла письмо, полная надежды после сегодняшнего утра, что между нами еще не все кончено, как я думала вчера вечером, но Коул двумя письмами поставил крест на всех этих надеждах и счастье.

Он даже не потрудился поставить свою подпись. Наверное, потому что у него не было подходящего издевательского завершения, означающего «Отвали». Не то чтобы ему это было нужно. Я поняла, к чему он клонил.

Коул снова передумал.

Мы не будем вместе.

Или он решил раз и навсегда, я не знаю, что именно, потому что этот человек не умеет общаться, за исключением тех случаев, когда он рассказывает, как последовал за мной в ресторан и приказал своему приятелю следить за мной через камеры наблюдения. В остальное время это туманные отсылки к зловещим последствиям и загадочные заявления, которые могут означать что угодно или ничего.

Если только мы не занимаемся сексом. Тогда он чудесным образом становится профессиональным оратором.

Я уничтожаю записку, а затем сажусь за стол, пока у меня не пропадает желание что-нибудь разбить. На смену ему приходит желание плакать, которому я не поддаюсь, поэтому зарываюсь в работу.

К пяти часам я почти убедила себя в том, что обида, злость и иррациональное желание поджечь Коула МакКорда — все это чувства, вызванные близостью месячных, которые должны прийти со дня на день.

Я всегда умела отрицать.

Остаток той недели проходит без каких-либо контактов с Коулом.

Ни служебных записок, ни писем с жалобами на ошибку в отчете — ничего. Челси советует оставить его в покое и сосредоточиться на себе. Мы не можем встретиться, чтобы все обсудить, потому что в больнице не хватает персонала. Она работает смену за сменой, а когда не работает, то чувствует себя измотанной.

Разговоры в офисе о Дилане стихают. Нет ни новостей, ни газетных статей о пропавшем бухгалтере. Симона больше не упоминает о нем. Жизнь продолжается, как и прежде, только теперь я одержима Коулом так же, как, по его словам, он одержим мной.

В пятницу я ужинаю с Джен и Энджел, но поскольку ни одна из них ничего не знает о ситуации с Коулом, я страдаю молча.

В выходные отвлекаюсь на просмотр телевизора, уборку квартиры сверху донизу, четыре занятия CrossFit в тренажерном зале и учу себя готовить пасту с нуля. Получившаяся лапша лингвини на вкус как клей, поэтому я выбрасываю ее и заказываю тайскую еду на вынос.

В воскресенье вечером звонит мама.

— Привет, милая. Это я. Мама.

Она добавила последнюю фразу, потому что, когда я подняла трубку и услышала ее голос, я была так удивлена, что потеряла дар речи.

Она никогда не звонит мне. Никогда. Я всегда звоню и проверяю, как она, и то лишь изредка, потому что это чертовски угнетает.

— Привет, мам. Все в порядке?

Ее смех негромкий и нервный.

— Да, я так думаю.

Я мгновенно настораживаюсь.

— Ты так думаешь? Что это значит? Боб что-то сделал? Ты ранена?

— Нет, нет, милая, я в порядке.

— Ты уверена? Ты говоришь странно.

Мама снова смеется. Я представляю, как она стоит на крошечной кухне в своей квартире в Вегасе, ее тонкие светло-русые волосы собраны в пучок, сигарета догорает между пальцами.

Как только гаснет одна, она зажигает другую. Мама не курила до тех пор, пока не распался ее брак с отцом, но после этого она превратилась в дымоход.

— Это, наверное, потому, что я не пила уже несколько дней.

Я стояла в гостиной, когда ответила на звонок, собираясь снова вытереть пыль с кофейного столика, но эта новость оказалась настолько неожиданной, что я присела на диван.