Мой ненастоящий (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

Вот уж где мне приятно заблудиться взглядом — тут тебе и возможность увлекательного спуска по водопаду светлых волос, и искусительный бермудский треугольник нежных губ, вкус которых напрочь отшибает мне мозг и чувство времени, а уж шея… На которой уже сейчас красуются два ярких доказательства того, что вчера ночью я с трудом вообще контролировал самого себя.

Спасибо кровати из массива дуба, что выжила и не уронила меня с моим напором на пол.

На мое счастье — Цветочек еще не понимает силы одного своего желания. Не осознала, насколько большой была моя уступка с согласием на операцию. Хорошо. Иначе сидел бы я уже у её ног и ел бы только с хрупкой ладошки.

А ведь даже с ускоренной реализацией моих планов приходится сильно поднапрячься. 

Единственное за что я конкретно сейчас ненавижу бизнес-класс — это за пресловутую заботу о личном пространстве. Нам достались два одиночных места, и пусть и рядом, но нас все равно разделяет гребаная перегородка.

Да, я вижу её лицо, да, мы можем поболтать, но расстояние все равно раздражает. Я зверски хочу спать, и с удовольствием бы уронил сейчас голову на плечо своего Цветочка. Спать и дышать ею… Вот этого никогда не бывает много. И о том, что таких минут было мало, я, пожалуй, буду жалеть, когда настанет время жизни проноситься перед глазами.

Ради этого можно потерпеть даже нескончаемые вопли какого-нибудь ребенка в экономе. Умная мысля иногда даже ко мне приходит с запозданием.

Цветочек выглядит бледненько. Не сомневайся я в идее непорочного зачатия, и не знай, что за сутки никакая беременность не вылезает — заподозрил бы, что предохранялись этой ночью мы не очень тщательно. Хотя для неё даже малейший недосып и стресс всегда вылезают наружу. Коллекционный Цветочек, тепличный, капризный… Выхаживать её, вытягивать из панциря на свет божий — мне казалось, будет скучно, но я, кажется, втянулся. Цветовод-любитель, ха!

— Первый полет? — тихо спрашиваю, заставляя её повернуться ко мне лицом. Она нервно встряхивает головой, подтверждая. Даже вцепляется в перегородку ладонью, чтобы хоть как-то унять беспокойные руки. Кстати. Я не могу отказать себе в удовольствии прикоснуться к её пальцам.

— Не бойся, — успокаиваю мягко, — это как на автобусе поехать. Только может чуть-чуть потрясти. Впрочем, с нашими-то дорогами — ты серьезно можешь не заметить разницы.

— Ага, — Цветочек нервно хмыкает, прижимаясь щекой к плечу и глядя на меня во все глаза, — на прививках тоже всегда говорили «как комарик укусит». Только вот ни разу не было похоже.

— Иной раз комары кусают противнее, — фыркаю я, подыгрывая.

— А ты знаешь, каково это, когда тебя комары кусают? — Маргаритка округляет глаза. — Ты?

— А ты думаешь, что от меня все мое детство комаров отгоняли двенадцать личных нянек? — ухмыляюсь. — Нет. А одно из самых счастливых воспоминаний детства — это как мы с отцом ездили в глухомань, на рыбалку. Без охраны и личного персонала. Комары там жрали только в путь.

— Значит, вы практиковали экотуризм до того, как это стало таким мейнстримом? — Цветочек хихикает, и кажется, это первый раз вообще, когда у нас с ней завязывается нормальный диалог. И честно говоря, мне почему-то становится немного страшно. Зная себя — я ведь могу нечаянно вернуться к линии роли и положить этому удивительному разговору конец в самом его начале.

И я потеряю её улыбку. Глаза, в которых, конечно, плещется напряжение, но хотя бы не подсознательное ожидание удара.

Вот умудрился же я вчера ляпнуть это идиотское «знай свое место».

— Никак не пойму ваших отношений с отцом. Они хорошие или плохие?

О боже, она даже набирается смелости заговорить о чем-то самой.

Наконец-то!

— Напряженные, на данном этапе, — меланхолично откликаюсь я, — он отправился в кому зрелым самостоятельным мужчином, а вышел из неё — парализованным на семьдесят процентов. Слабость — не его фишка. Он к ней не привык.

— Как и ты? — Цветочек явно мгновенно жалеет об этом вопросе и чуть вжимается в спинку кресла, ожидая от меня негативной реакции. Но… Мне тут вспыхивать не на что. Да и не хочется портить этот катарсический миг. С учетом моей линии поведения — эту беседу можно считать за космическое событие, какое-нибудь такое, которое раз в пару тысяч лет происходит.

— Да, — спокойно киваю, — как и я. Этот идиотизм у нас семейный. Передается по мужской линии. Осознается, но не купируется никакими доступными средствами.

Она тихонько посмеивается, оценив самоиронию, но разговор продолжать все равно не спешит, будто больно ушибившись коленкой и теперь раздумывая о том, куда же ей идти.

Что ж, спасение утопающих Цветочков — мой любимый вид спорта в последнее время.

— Расскажи что-нибудь о себе, — улыбаюсь поощрительно. Упс, мимо!

Прям вижу, как стекленеют её глаза.

Нет, дорогая, о твоем плохом мы еще поболтаем, но не сейчас.

— По-моему, ты все обо мне знаешь, — натянуто улыбается Маргаритка, и её пальцы под моими мелко дрожат, — цветы, духи, все-такое…

— Это не то, — я покачиваю головой, — узнавать такие мелочи при моей профессии — это практически рутина на уровне инстинктов. Расскажи что-нибудь свое. Личное. Что нельзя узнать, просто разговорив твою соседку по лестничной клетке.

Цветочек щурится, задумывается, а я поглаживаю её пальцы и выжидающе гляжу на неё.

Ну же, давай, девочка! Твоя откровенность мне сейчас нужна как живая вода. Как соус к этим мерзким пресным будням, пролетающим слишком быстро.

43. Маргаритка

— Тебе читали сказки? — я отвечаю вопросом на вопрос. — Мама, папа, бабушка? Няня?

— Няня, — мягкий голос Влада — страшное оружие, — я рос с отчимом, как и ты, Цветочек. А почему ты спрашиваешь?

— Я свою маму просила мне не читать, — откровение, вроде как и шуточное, но все равно дается мне с трудом, — она обижалась в одно время, а потом я ей призналась, что просто не интересно слушать чужие сказки. Я закрываю глаза и придумываю свои. После этого уже я рассказывала маме после школы все, что придумала по вечерам. Пока она не…

Я прикусываю язык, не желая заходить на опасную тему.

Её замужество…

Я понимала, в принципе. Мужик, поучаствоваший в моем зачатии, бросил маму, когда мне было три — я видела его пару раз, три раза в своей жизни он присылал нам денег, какие-то копейки…

И сколько же она могла жить только для меня? Должно же было настать то время, когда и она найдет для себя кого-то.

Вот только мой отчим… Он и пальца её не стоил. С ним и она начала пить…

— Это было очень милое воспоминание, Цветочек, зачем же так реветь? Оплакиваешь свою несостоявшуюся писательскую карьеру?

— Нет, что ты, — смена темы заставляет меня придти в себя, смахнуть с щек слезы, — это мама все мечтала, что я вырасту, буду строчить детективы как Донцова и прославлюсь. Она даже какие-то мои истории куда-то записывала, куда-то рассылала, на какие-то конкурсы… Сама я в это не верила. И не выигрывала ничего.

— В таком дерьме всегда выигрывает история, написанная дочкой организатора конкурса. Или спонсора, — Влад пожимает плечами, — ты ведь даже не пробовала. Или ты не хотела?

— Я хотела стать чемпионкой в мировом забеге секретарш за кофе для босса, — я неловко шучу, но даже не успеваю этого стыдиться, — и пока тебе не приспичило на мне жениться, я делала успехи в подготовке к дистанции.

— Ну да? — брови Влада ехидно взлетают вверх. — Это кто тебе сказал? Ты сама придумала?

— Я летала до той чертовой кофейни за четыре минуты!

— И ты считаешь это результатом?

— Считаю!

Замечая искры в его глазах, я понимаю, он самым бессовестным образом меня дразнит. Добиваясь вот этого…

Ох-х.

Я отворачиваюсь, слегка обиженная, слегка оглушенная осознанием происходящего, слегка опешившая от собственного поведения…

Меня несет. Я так устала его бояться, что теперь предпочитаю бояться за него. И сегодня, глядя в его спящее осунувшееся лицо, я приняла это решение — заходить так далеко, как он мне не позволяет. Успеть запомнить его хоть как-то, чтобы потом хранить эти врезанные в душу воспоминания. Если вдруг что!