Паутина (СИ) - Костадинова Весела

В двери легонько постучали, показывая, что пора выходить. Не испытывая терпение моего проводника, я поспешно вышла из ванной и последовала за ним на залитую теплым солнечным светом веранду, где уже ожидал накрытый стол, с тем самым мясом, аромат которого я почуяла из своей комнаты.

Роменский ждал нас на веранде, молча глядя в сторону дальнего леса. Он опирался локтями на высокие перила, слегка склонив голову, и выглядел так, будто был погружён в собственные мысли. Солнечный свет выхватывал отдельные пряди из его тёмных волос, но даже в этой тёплой обстановке он казался отстранённым, чужим.

При виде него внутри меня снова всё сжалось, ступор накрыл с новой силой. Но Василий мягким, но уверенным движением подтолкнул меня к столу, заставляя сесть. Я села механически, не осознавая даже , как двигаюсь.

Передо мной тут же появилась тарелка.

Запах еды резко ударил в нос, напоминая, насколько я голодна. На тарелке лежали куски сочного, свежеприготовленного мяса, аккуратно нарезанные на небольшие дольки, свежая зелень и ломтики овощей. Всё выглядело так, будто кто-то позаботился не только о вкусе, но и о том, чтобы еда выглядела аппетитно.

Роменский сел напротив, не говоря ни слова.

Я украдкой взглянула на него и снова удивилась. В его лице читалась усталость, даже лёгкая бледность. Он выглядел замкнутым, хмурым, но не было в нём ни триумфа, ни злорадства. Молча кивнул мне, здороваясь, и положил себе мяса.

Василий сел между нами, как бы огораживая нас друг от друга, положил еды и быстро приступил к обеду, раньше остальных.

Я опустила глаза на стол и обнаружила, что вместо столовых приборов передо мной лежит только ложка. Ни ножа, ни вилки мне не дали. Глаза заволокло жгучими слезами унижения.

37

- Почему не ешь? – повернулся ко мне Василий, с аппетитом пережевывая мясо.

- Ложкой? – прошептала я, подцепляя пальцем кусочек огурца.

- Думаешь я тебе сейчас вилку доверю? – хмыкнул он. – Чтоб ты мне глаза этой же вилкой и выкалупала? Э, нет, никаких ножей и вилок, по крайней мере сейчас. Колы?

И снова рот наполнился слюной, но закрыв глаза на несколько мгновений я напомнила себе о диете Ирины. Не стану ломаться в этом, не стану…

- То есть нет… - вздохнул Василий, наливая себе стакан. – Мясо тоже есть не будешь?

- Я…. – он втягивал меня в разговор, которого я не хотела, но отлично помнила правила, - я… не ем мясо. Такое мясо….

- Ого, - удивился он, ловко орудуя вилкой и ножом, - диета – это серьезно. - Он с ухмылкой посмотрел на Роменского, который до этого молчал, сосредоточенно ел, не вмешиваясь в наш разговор. - Гош, может нам тоже на диету сесть?

Роменский бледно улыбнулся одними уголками губ, но ничего не ответил. Он продолжал есть молча, спокойно, словно ему было безразлично, что происходит за столом. Но я видела, как едва заметно напряглись его плечи.

— А что ещё тебе нельзя, Лиана? — снова обратился ко мне Василий, с непринуждённой дружелюбностью, которая только больше пугала. — Скажи… так, на всякий случай. А то вдруг приготовим что-то, а тебе нельзя.

Он сделал паузу, улыбнувшись, и добавил с явным наслаждением:

— Голодной ходить — не самое приятное чувство, правда же?

Я стиснула зубы, взяла себя в руки и, не поднимая взгляда от своей тарелки, ровно ответила:

— Нельзя жареное, мучное, сладкое, жирное. Газировку, фастфуд, консервы. Всё, что может вызвать скачки сахара или привести к проблемам с весом.

Василий приподнял брови, усмехнувшись:

— Так строго? А, - он подцепил кусочек помидора, посмотрел на него внимательно, и спросил, - а напомни ка мне, сколько в тебе живого веса, а?

Я стиснула зубы.

- Сейчас 42 кг, - озноб становился все сильнее.

- 42 кг, - вздохнул Василий, - при росте 165 см. Да ты толстуха, Лиана, - выдал он, запивая еду колой. – Колобок на ножках, как я посмотрю. Как ты еще ходишь, при таком весе?

Мне захотелось ударить его.

- А скажи-ка, милая, - как ни в чем не бывало продолжал Василий, - до родов ты сколько весила? До беременности?

- 45… - на глаза навернулись злые слезы.

- Какой кошмар, - вздохнул Василий. – Наверное была толще всех в университете?

- У меня была сложная беременность, - совсем не понимая зачем вообще что-то объясняю. – У меня мог быть резус-конфликт, поэтому подбирали питание.

- А, ну этим, конечно, все объяснимо, - издевательски протянул Василий.

Я бросила ложку на стол.

- Зачем я здесь? Что вам обоим надо? Хотите денег? Патенты отца? - голос мой звенел от сдерживаемых слез обиды, унижения и страха.

- Оу, разошлась-то как, - Василий салфеткой вытер губы, - спокойнее, голубка. Смотри какой вечер, птицы поют, лес рядом. А воздух какой чистый….

От его слов затрясло еще сильнее, руки уже ходили ходуном на столе. Сгорбившись, я смотрела на тарелку, чувствуя, как глаз покатились слезы, оставляя дорожки на щеках и носу. Поднять голову сейчас казалось невыносимым.

Роменский, до этого момента остававшийся молчаливым наблюдателем, вдруг встал. Я невольно вздрогнула, ожидая чего-то — нового приказа, угрозы, может быть, даже удара. Но он молча ушёл в дом, оставляя после себя напряжённую тишину.

Я не успела даже осознать его отсутствие, как он уже вернулся. В руках у него была тёплая куртка, тёмная, чуть великоватая, пахнущая чем-то чистым, свежим, но с лёгкой примесью дыма и земли.

Не сказав ни слова, он накинул её мне на плечи.

Я дёрнулась, словно от удара, сжалась.

Тёплая ткань тяжело легла на плечи, накрывая, отрезая от прохладного воздуха, словно предлагая защиту. Но я знала, что никакой защиты не было. Роменский вернулся на своё место, сел так же спокойно, как и до этого, будто ничего не произошло.

- Спрашиваешь зачем ты здесь, да, голубка, - Василий наклонился ко мне ближе, сложил руки замком и посмотрел в глаза. – Я бы это тоже хотел знать, Лиана. Как твоя жизнь повернула так, что ты оказалась здесь? И главное – когда? А еще важнее – по чьей воле.

На этих словах Роменский резко и зло выдохнул, как будто пытался сдержаться, но промолчал.

Я почувствовала, как что-то изменилось в его позе — его плечи напряглись, челюсть сжалась, но он снова не вмешался, не бросил ни слова. Просто отвернулся, уставившись в сгущающиеся за деревьями сумерки.

- И мы выясним это, Лиана, - покачал головой Василий, а после вернулся к еде. – А мясо все-таки придется съесть. Голодные обмороки и трупы мне здесь не нужны, так что, будь добра, ужинай нормально.

При этих словах я поняла, что спорить бесполезно, просто взяла пальцами нарезанное мясо и положила в рот, зажмурившись от неожиданно яркого вкуса сочного, пропеченного, хрустящего кусочка.

Я лежала в темноте своей комнаты и прислушивалась к тихим, успокаивающим звукам за окном: пение вечерних птиц, стрекот насекомых в траве. Мне было страшно, но еще больше в голове царил настоящий хаос. Что за игру затеял Роменский, что он хочет от меня? Он уже взял все, что мог, что ему еще нужно?

За поздним обедом, точнее ужином я доела мясо, не смотря на то, что чувствовала себя проигравшей, виноватой. Макс всегда учил быть сильной, уметь справляться со страхами, а я снова и снова не могла взять себя в руки. За ужином мы больше не говорили, словно Василий совсем потерял ко мне интерес. А Роменский…. Он ничего не решал, ничего не комментировал. Он ел молча, с отсутствующим выражением лица, словно его вообще не было с нами. Иногда я ловила себя на том, что смотрю на него, пытаясь понять, что скрывается за этой отстранённостью, но он не выдавал себя ничем.

После ужина он остался на улице, а Василий проводил меня сначала до душа, где терпеливо дождался, пока приведу себя в порядок, затем сюда, зажег мягкий ночник и ушел. Ни слова, ни пол слова. Иногда, когда я прислушивалась, то слышала их тихий разговор на веранде, но слов разобрать не могла.