Охота на Трясогузку (СИ) - Перова Алиса

— Рябинин, ты совсем идиот⁈ — сзади меня за волосы тянет Сашка и лупит пинками по ногам и по жопе. — Какого хрена ты творишь?

— Кто — я-а⁈ — я разворачиваюсь и получаю по лицу полотенцем.

Тем самым полотенцем, которым она только что прикрывала грудь. И теперь её видят все… и этот тоже.

— Аленький, — я уворачиваюсь от очередного удара и пытаюсь перехватить полотенце, — прикройся, пожалуйста.

— Ты сам прикройся! — она подхватывает с земли потерянную мной футболку и кидает мне в лицо. — Ненавижу тебя, урод!

— Дура! — с чувством выкрикивает Жора…

И все что-то говорят… Инесса, Стефания… и раскатисто гремит Геныч:

— Это его гёрл! Андестенд?..

А я яростно тру ладонями лицо и озираюсь в поисках Сашки.

— Аленький… где она?

— Успокойся, сынок, она в палатке со Стешей, — ласково говорит Инесса и осторожно касается моей руки. — Можно я тебе помогу, Вадюш? — она завязывает вокруг моего торса футболку и гладит меня по спине.

— Всё-таки ненавидит, — цежу я сквозь зубы.

И ведь сотни раз уже слышал, но сейчас так херово, что хочется реветь и рычать во всю глотку.

— Это нервы, сынок, — успокаивающе звучит голос Инессы. — Мы все немного перенервничали.

— Не-эт… это мой грёбаный бумеранг.

* * *

Настроение ни в звезду!..

Вооружившись полотенцем и зубной щёткой, я снова возвращаюсь в душевой отсек, а там уже очередь.

— И кто последний? — спрашиваю нарочито весело.

— Ты! — насмешливо бросает Сашка, даже не оглядываясь, а Стефания что-то зло шипит ей на ухо.

Моя маленькая защитница. Пустяк, а всё равно приятно. Со Стешкой мы всегда отлично ладили, даже в то далёкое время, когда я очень серьёзно налажал.

— Да забей, Вадюх, это ведь женщины! — Геныч многозначительно стучит себе костяшками пальцев по лбу.

— Да! — дружеская рука Жоры опускается мне на плечо, а вторая дружеская повторяет жест Геныча.

Наконец, смыв с себя пот и дорожную пыль, мы облачаемся в тёплые шмотки (не жарко, однако) и в сопровождении охраны отправляемся в столовку. Оу, прошу прощения у гостеприимных аборигенов — в ресторан!

И ресторан в центре заповедника превосходит все наши опасения: брезентовый шалаш, ветхий навес на четырёх подпорках, длинные неказистые столы, покрытые дырявым полиэтиленом и деревянные лавки, напичканные ловушками из заноз. Ну и, конечно, сам ужин оставляет желать лучшего.

— Добро пожаловать в кабак «Последний ужин туриста», — громко и весело трубит Геныч, озвучивая мои мысли.

Все рванули занимать места: мы — налево, французы — направо, а наша охрана рассредоточилась по периметру.

— А это точно свежее? — с сомнением спрашивает Стешка, поглядывая на большую зубастую рыбину с мутными выпученными глазами.

— А ты пальчик к её пасти поднеси, — советует Геныч. — Если хряпнет — значит, свежак. Так китайцы свои блюда проверяют на свежесть.

— Много ты п-понимаешь, ты не был в Китае.

— Зато у меня есть друзья, которые там были. А мой подопечный Дракон и сейчас там тусуется.

— Это Реми? — с преувеличенной заинтересованностью спрашивает Сашка. — Наслышаны об этом красавчике. А ты, кстати, когда нас познакомишь?

Вот же стерва — всё мне назло!

— Ну-у… — Геныч почёсывает в затылке, — если звезды встанут херово, то в августе привезу это исчадие в Воронцовск. А если мне повезёт, то получу ещё годик отсрочки.

О ком идёт речь, я приблизительно догадываюсь — Геныч немного рассказывал о своей жизни во Франции, путешествиях по Европе и о подопечном мальчишке, расшатавшем его нервную систему. Но тот пацан ещё совсем зелёный — не Сашкина возрастная категория, так что в ту сторону мне можно не дёргаться. А вот Гор меня волнует гораздо больше. И хотел бы не думать, но не выходит. Полагаю, войне всё же быть.

Внешнее спокойствие даётся мне очень непросто, да и рыжая бестия продолжает виртуозно играть на моих нервах — даже не смотрит в мою сторону. Обиделась. А на что, спрашивается? К слову, Тайо передо мной извинился и поклялся, что совсем не имел виды на мою женщину. Но тут следует отдать должное Генычу — с нашим проводником он поговорил убедительно, и теперь тот держится от Сашки на почтительном расстоянии. Впрочем, как и Сашка от меня.

— Приятного аппетита, — ласково воркует Инесса, и я снова перевожу взгляд на стол.

Вот уж чего, а аппетита поданная еда не вызывает совсем, к тому же я сильно сомневаюсь, что здесь соблюдаются санитарные нормы. Но и голодать тоже не выход.

— Боюсь, что эта гостеприимная поляна может разорвать мой внутренний мир, — озвучиваю я, помешивая ложкой странно пахнущий суп.

— Прям с языка снял, — грохочет Геныч и оглядывается на местных: — Э, ребят, а можно, нам какую-нибудь яичницу, что ль, забацать? Народ, переведите мою просьбу на африканский.

— Неженки, — фыркает Сашка и принимается за еду, а мне за неё реально страшно.

— Please, — лысая чернокожая красотка водружает на стол кувшин с мутно-белой жидкостью.

— А это ещё что — льва подоили? — морщится Геныч. — Не, я это пить не буду.

— Генка, х-хватит придираться, давай ешь уже, — командует Стешка, хотя сама не отрывается от камеры.

— Ты это тоже не будешь! — рычит он. — А все остальные как хотят. Пусть хлебают молоко — туалет недалеко. Кто кувшин этот допьёт — всю округу обосрёт.

— Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка, — язвит Сашка.

А Инесса, сотворив товарно-денежный обмен с масаями, возвращается к столу с литровой бутылкой виски.

— Предлагаю перед трапезой продезинфицировать желудок.

Вот это дельное предложение!

А за пределами ресторанный площадки темнота продолжает наполняться всё новыми звуками — верещанием ночных птиц и зверья, хрустом веток и отдалённым ворчанием хищников. А ещё жутковатым, похожим на плач, подвыванием. Стешка нам пояснила, что это шакалы так ноют. Надо же, и эти твари тут тоже шоркаются. Спасибо, хоть лев заткнулся. Хотя, может, у него тоже перерыв на ужин?..

— О, гля-гля! Это кто-о? — Геныч аж подпрыгивает и тычет в сторону, где из темноты сверкают два жёлтых глаза.

Француженка тут же начинает подвизгивать по-шакальи, а наша бесстрашная всезнайка, ни на минуту не выпускающая свою камеру, наводит в нужном направлении объектив и радостно комментирует:

— А это гиена за нами п-подглядывает.

— Ух, ебучий случай! — грохочет Геныч, и мы все с ним дружно согласны. — Терпеть ненавижу этих уродливых тварей, задрать их в пасть!

— Генка, х-хватит уже материться! Можно говорить нормально?

— Можно… я к этим гиенам испытываю такую сильную неприязнь, что даже кушать не могу. И что ни говорите, а без ружья мне как-то зябко.

— Геночка, а ты метко стреляешь? — любопытствует Инесса, опрокинув в себя уже вторую стопку вискарика.

— Ага, в белый свет, как в копеечку, — ехидничает Сашка.

— А вот не надо грязи, Александрия! Мы, вольные поэты, стреляем, как умеем, а ежели осечка, так с ноги бьём без промаха.

— Да! — ну, это понятно, кто.

— Дети мои, а давайте о чём-нибудь оптимистичном, — тянет раскрасневшаяся Инесса, уже попыхивая сигаретой.

— Не время оптимиздить, мать, когда враги окружают, — хмуро выдаёт Геныч.

— Не волнуйтесь, гиены ни за что не сунутся в такую толпу, но п-подглядывать всё равно будут, — успокаивает нас Стефания. — Они редко нападают на человека, х-хотя по одному всё же лучше не х-ходить.

— Спасибо, утешила, — огрызается Сашка и зябко ёжится. — Инесса Германовна, а Вам что, совсем не страшно?

— После пятидесяти, деточка, мне уже ничего не страшно. Жоржик, налей-ка мне ещё пятьдесят. И остальным тоже накапай. Ну и на всякий случай… — запрокинув голову и вперив взгляд в ночное африканское небо, она осеняет себя крестом и тихо выдыхает: — Господи, спаси и сохрани нас!

— Ну-ну, — басит Геныч. — Только, боюсь, наш срок хранения до утра не дотянет, если мы отсюда не свалим.

— Генка, х-хватит уже нагнетать, сворачивай свой чёрный юмор.