Моя идеальная ошибка (ЛП) - Хейл Оливия

— Угу. Я знаю.

— Ты говорила ему об этом?

Она качает головой.

— Думаю, он был бы рад услышать, что ты чувствуешь.

— Да, — ее пальцы теребят бахрому на одеяле. — А если бы мама не умерла, она тоже была бы здесь. Папа одинок. Я знаю, ему надо работать.

— Да, это тоже правда, — осторожно говорю я. — Ты скучаешь по ней?

Уилла бросает на меня взгляд, затем смотрит в потолок.

— Да. Иногда я ее помню. Иногда думаю... может, и нет?

Это звучит как вопрос, торопливый и тихий.

— Это понятно, — говорю я. — Ты была совсем маленькой, когда она умерла. Младше, чем сейчас Сэм.

— Да.

— Тебе не обязательно помнить. Папа помнит за вас обоих с братом, и расскажет все, что захочешь знать.

Она поворачивается ко мне.

— А твоя мама жива?

— Да. Она живет здесь, в Нью-Йорке.

— Наверное, это здорово, — говорит Уилла. — Она заплетает тебе волосы?

Это заставляет меня улыбнуться.

— Уже нет, но в твоем возрасте заплетала.

— Катя иногда заплетает. Если я вежливо попрошу, — бормочет она. Зевает так широко, что виден новый зуб на месте выпавшего молочного. — И ты.

Я глажу ее по волосам.

— Когда захочешь.

— Угу. Читай дальше, — шепчет она.

Я открываю последнюю страницу. Ее дыхание выравнивается еще до слов «Конец». Я остаюсь рядом, убеждаясь, что Уилла крепко уснула, прежде чем крадусь к двери.

Не могу сдержать улыбку, оглядывая комнату. Такая она, Уилла. Смесь лилового и бежевого, мягкий ковер, книжный шкаф, забитый игрушками. Оставляю дверь приоткрытой, как сделала с Сэмом.

Ее признание трогает. Для восьмилетней девочки няни олицетворяют собой лишь способ отпустить отца. Но он старается быть с детьми больше. Выходные без работы, вечера дома. Уроки пианино с Уиллой.

Я сажусь на диван в пределах слышимости детских комнат, и смотрю на сообщение в телефоне. Черновик висит уже несколько дней. Осталось только нажать «отправить».

Три балерины покинули труппу за последние два года. Хочу предложить встретиться за кофе.

Еще несколько минут колеблюсь, прежде чем решаю, что хватит трусить. Будущее может не совпадать с планами, но это не значит, что оно не может быть прекрасным. И только я могу этого добиться. Так долго стремилась к чужому идеалу. Чужим хореографиям, чужому видению. Мне нравилось. Тогда.

Но пришло время попробовать что-то новое.

Нажимаю «отправить».

Все еще листаю список танцевальных студий Нью-Йорка, когда открывается входная дверь. Заходит Алек. Уставший, с растрепанными волосами, в помятом у ворота пиджаке.

— Вот ты где, — говорит он.

Я откладываю телефон.

— Привет. Как прошло?

Он ослабляет галстук, сокращая расстояние между нами.

— Дети спят?

— Да. Уилла была милой. Извинилась за поведение вначале.

Он опускается на диван.

— Правда?

— Да, — я кривлюсь в полуулыбке. У нас не было возможности поговорить по-настоящему с той вечеринки. — Привет.

— Привет, — бормочет он. Берет мою руку, водит большим пальцем по костяшкам. — Как прошло?

— С Конни?

— Да.

— Было тяжело. Очень, черт возьми, тяжело.

Алек хмурится.

— Она злилась?

— Да, но не на меня. Скорее на ситуацию. Что мы не сказали... что это стало для нее сюрпризом.

— Она злилась на меня, — сухо замечает он.

Я поднимаю на него взгляд.

— Правда?

— Да. Зашла в кабинет, чтобы предупредить, что я не имею права причинять тебе боль. Не самый продуктивный разговор.

— Мне жаль, — шепчу я.

Он вздыхает.

— Не стоит. Это не твоя вина. Ничто из происходящего.

Я придвигаюсь ближе, наши ноги соприкасаются.

— Ты выглядишь уставшим.

— Длинный день, — его тяжелый взгляд приковывает. — Она сказала, что ты назвала наши отношения несерьезными.

Сердцебиение учащается.

— Да. Назвала.

— Ты действительно так думаешь?

Я закрываю глаза.

— Алек, — шепчу я, — это то, что говорил мне ты. Я не могу вечно догонять твои мысли.

Его палец скользит по моей щеке, заставляя запрокинуть голову. Напряжение между нами нарастает с каждой секундой.

— Я был несправедлив, — наконец произносит он, и в голосе слышится раздражение. — Я снова и снова пытался перестать думать о нас, но не могу. Это, черт подери, невозможно. Так что тебе придется быть той, кто уйдет, потому что я не способен на это. Даже если это в твоих интересах.

— В моих интересах? — переспрашиваю я. — Быть с тобой, вот что в моих интересах.

Он бросает на меня мрачный взгляд.

— Изабель.

— Почему же нет?

— Изабель, — повторяет Алек, будто мое имя причиняет ему боль. — Потому что ты создана для большего. Для мужчин твоего возраста, для путешествий по миру, для новых возможностей. Я хочу тебя в своей постели, но понимаю, что тебе там не место. Причин тысяча. Тысяча и одна. Потому что твои родители вряд ли одобрят мужчину моих лет. Потому что у меня двое детей, а ты слишком молода, чтобы быть мачехой. Я и так разрываюсь между делами, времени вечно не хватает. И я чертовски плох во всем этом... в отношениях, чувствах, близости.

Он делает небольшую паузу.

— Но я никогда не чувствовал ничего подобного, и потому не могу уйти. Да поможет мне Бог, я хочу нас. Но одно лишь желание не сделает меня идеальным в этих отношениях. И я не вынесу, если окажусь недостоин тебя.

Я качаю головой.

— Но мне не нужен идеал. Я двадцать лет гналась за совершенством, и с меня хватит. Мне нужна золотая середина.

Он проводит рукой по лицу.

— Золотая середина.

— Да. Разве ты хочешь идеала? В этом дело? Если сравниваешь меня и наши возможные отношения с тем, что было раньше, я... я не смогу соответствовать.

Его глаза вспыхивают.

— О чем ты?

— О твоей жене. Браке, — я обхватываю себя руками, продолжая. — Я могу быть только собой. Если считаешь, что я недостаточно зрелая или что не... какая-нибудь влиятельная бизнесвумен...

— Изабель, — он резко обрывает меня. — Я не сравниваю тебя с Викторией.

— Не сравниваешь?

— Нет. Я пытался... черт. Она – мое прошлое, и всегда им останется, но к нашим нынешним отношениям это не имеет никакого отношения. Не могу поверить, что ты так думаешь.

— Я не знаю, что и думать, — признаюсь я. — Ты никогда не говоришь о ней, о браке, ни слова. Ты упоминаешь только свое горе. Конни тоже говорила об этом. Каким ты был до ее смерти.

Его руки опускаются на мои плечи, сжимая их.

— Милая, — произносит он. — Я не говорю о ней не по этой причине.

— Тогда почему? Что заставляет тебя думать, что не будешь тем, кого я хочу видеть в своем будущем? — я обвиваю руками его шею, чувствуя под пальцами пульс. — Просто поговори со мной. Это все, чего я хочу, Алек. Просто поговори.

Руки обхватывают мою талию, Алек притягивает меня ближе, пока я не оказываюсь у него на коленях. Снова быть близко кажется таким правильным. Мы всегда лучше понимали друг друга, касаясь.

— Я не говорю о ней, — наконец произносит он, — потому что не знаю, как.

— Что ты имеешь в виду?

— С чего начать? — его голос звучит надтреснуто. — Зачем слушать о ней? Как не ранить детей, если буду постоянно ее упоминать?

Я провожу руками по его плечам.

— Твоя мама умерла, когда ты был ребенком. Да?

Алек прищуривается.

— Да. Мне было тринадцать.

— Отец говорил о ней после?

Взгляд Алека темнеет.

— Практически нет. Он был сломлен и исчез в «Контрон». Компания поглотила его целиком. Или он поглотил ее, я не уверен.

— Значит, ты научился этому. Не говорить об умерших и погружаться в работу.

Он хмурится, прищуриваясь еще больше.

— Не знаю, с чего начать. Как рассказывать о Вики, чтобы это все не усложнило? Ты... Изабель, ты первое по-настоящему хорошее, что случилось со мной за долгие годы, кроме детей. Украденные моменты, когда мы вместе на диване, или ты в моей постели... они делают мой день.