Маша и Гром (СИ) - Богачева Виктория

Я его не оттолкнула. Я даже не замычала протестующе и не попыталась вырваться — он меня толком и не держал. Я сделала то, что давно хотела, только признаться себе боялась: положила руки ему на плечи и ответила на поцелуй, чувствуя, как под моими ладонями перекатываются тугие мышцы.

Из его горла вырвался какой-то звук: то ли стон, то ли низкий рык. Поцелуй сделался жестче, глубже. Пол уходил у меня из-под ног, и я почти повисла на Громове, впиваясь пальцами в его бицепсы.

Когда он слегка отстранился от меня, я еще пару секунд хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. И продолжала стискивать его плечи.

Кое-как я сфокусировала свой взгляд на его лице.

— Вот так бы давно, — сказал Громов, и я аж подпрыгнула.

— Иди к черту! — прошипела я и шагнула назад, врезавшись затылком в стену. — Бл**ь.

— Воспитанные девочки не ругаются матом, — он шутливо погрозил мне пальцем, вернув своему лицу беспристрастное выражение.

— Я не девочка! — я огрызнулась и потерла ушибленный затылок. — Какого черта ты устроил?! Это что, очередная твоя проверка была?! — я напустилась на Громова, чтобы скрыть собственное смущение.

И не думать о том, что мне понравилось с ним целоваться. Что у меня, мать их, бабочки в животе трепетали, пока его губы касались моих. Что сердце чуть из груди не выскочило, когда я почувствовала, как хватка на моих волосах буквально на секунду ужесточилась — он сжал ладонь, а потом вздрогнул, и только тогда разорвал поцелуй.

Я тоже его задела. Получается так.

— Да, проверка, — невозмутимо сообщил он.

Но я на это не повелась.

Я знала правду. Я ее почувствовала. Почувствовала каменное напряжение мышц под своими ладонями. Почувствовала желание углубить поцелуй и сильнее прижать меня к себе, которое он пресёк.

Но оно было.

Было.

— И как, я ее прошла? — я скрестила на груди руки и шагнула к нему, а он — Громов — отошел назад.

— Прошла, — он хмыкнул мне в тон и прищурился.

Поднял руку и поднес к моему лицу, на секунду коснулся покрасневшей, разрумянившейся щеки и провел по коже линию до моих губ. Меня словно током ударило. А он с невозмутимым видом развернулся и зашагал по коридору в сторону, где находилась спальня Гордея.

Мне оставалось лишь недовольно фыркнуть и пойти следом за ним. Я нагнала его уже возле самой двери и придержала за локоть, заставив посмотреть на меня. Как-то во всей этой кутерьме я упустила, что он, наверное, злится на сына: не послушался, обозвал треплом, выкрикнул, что ненавидит...

— Ты же не собираешься... — я замялась, подбирая подходящее слово.

— Что? — недовольный заминкой, спросил Громов, наблюдая за моими безуспешными попытками.

— Ну, ты же не собираешься его наказывать? Он, наверное, по-настоящему не верит в то, что тебе сказал.

— Я не бью своего сына, — жестко отрезал Громов, оскалившись. — Если ты об этом.

Кажется, мои слова его задели.

Он толкнул дверь, и мы зашли.

Гордей лежал на кровати, повернувшись спиной к двери, и разглядывал узор на стене. К груди он прижимал какую-то игрушку. Услышав в комнате шаги, он никак не отреагировал. Только еще громче засопел, завозился и для надежности укрылся поверх одеялом.

Тяжело вздохнув, Громов присел на корточки перед кроватью и положил ладонь ему на плечо.

— Слушай, я виноват. Я тебе пообещал, а слово свое не сдержал. Но иногда... бывают в жизни обстоятельства, которые сильнее нас... понимаешь? Ты еще мелкий совсем, но однажды поймешь.

Гордей дернул плечом, впрочем, не слишком активно. Он шмыгнул носом, но от отца подальше отползать не стал.

— Я тоже виноват, — сказал он шепотом — я едва услышала, стоя в дверях. — Обозвал тебя. Прости, пап.

— Мир? — спросил Громов без улыбки.

— Мир, — Гордей нехотя повернулся в его сторону, потом сел на кровати, свесив на пол ноги, и уткнулся отцу в плечо.

Тут он, наконец, заметил меня.

— Ой, — смутившись, он отстранился от Громова и на всякий случай потер кулаками глаза. — А что тут Маша делает?

— Маша составит тебе компанию в поедании мороженого и бургеров, — он потрепал сына по волосам. — Не против?

— Не против! Маша — супер! — собщил отцу Гордей, заставив меня покраснеть.

Обида у пацана пропала как по щелчку пальцев. Секунда, и он уже радостно щебетал про Красную Площадь и прогулку по центру Москвы, и мне оставалось только кивать.

— Все, тогда десять минут тебе на сборы, и поедем. Мы вас подбросим.

Я невольно вздрогнула и обхватила себя за плечи руками. Я уже помнила одно утро, которое начиналось точно также.

— Не бойся, — Громов мне подмигнул. — Больше такая херня, как тогда, не повторится, — он совершенно верно истолковал мой жест.

И когда только он начал их замечать?..

В машине меня потряхивало практически все время, пока мы ехали. Обстоятельства были до боли знакомыми: мы с Гордеем на заднем сиденье, Громов — впереди. Он все время говорил с кем-то по трубе, и голос у него был, мягко говоря, недовольным.

Единственное отличие — другой водитель и другая машина. А так... воспоминания преследовали меня всю дорогу, и я только удивлялась, наблюдая за Гордеем. Пацану все было как с гуся вода, и он только нетерпеливо ерзал на своем месте, и не мог дождаться, когда же мы уже доедем.

— Дядя Мельник, а мы скоро? — Гордей постоянно приставал к водителю-охраннику, и тому приходилось отдуваться и за себя, и за Громова, который мог только рукой махать и показывать на трубу у уха: мол, я занят.

В зеркало заднего вида я искоса изучала Мельника: с виду ничем не примечательный мужик, такой же, как половина охранников, которых я видела в доме Громова. Но, вероятно, он занимал высокое место в местной иерархии: именно он привозил нам тогда в деревню продукты и одежду, а сегодня он же будет присматривать Гордеем. Значит, Мельник пользовался у Громова доверием.

Едва мы оказались на месте, и машина остановилась, мальчишку из салона как ветром сдуло. Я медленно вылезла и пару раз осторожно наступила на ногу, которую когда-то подвернула. Она все еще болела, особенно если я долго и неподвижно сидела.

К моему удивлению и Мельник, и Громов также вышли из машины, а еще двое мужчин направлялись к нам из остановившегося позади нас гелика.

Я почувствовала себя женой какого-нибудь министра, не меньше. С таким-то количеством охраны.

— Маша, Мельник и те двое, — Громов заговорил со мной, небрежно кивнув головой в сторону идущих к нам мужчин, — будут вас везде сопровождать.

Тем временем Гордей нетерпеливо пританцовывал на месте и дергал меня за руку. В мыслях он уже ел мороженое и запивал его кока-колой.

— Гордей, постой спокойно! — рявкнул на него Громов.

Мальчишка обиженно насупился, а я поморщилась. Можно же общаться с людьми в спокойном тоне?

— Возьми, — Громов достал из внутреннего кармана куртки толстую пачку денег, перехваченную резинкой, и протянул мне. — На расходы.

— Это много, — я тут же вздернула нос и отклонилась назад, скрестив на груди руки. — Мороженое и гамбургеры столько не стоят.

— На непредвиденные расходы. Себе купи что-нибудь... — мазнув по моей одежду косым взглядом, он нетерпеливо махнул рукой и посмотрел на свой золотой ролекс. — Чтобы просто так моего сына не нянчить.

— Мне не нужно, чтобы ты мне за это платил, — прошипела я, обидевшись.

Мне совсем не понравилось, как звучал его голос. А еще больше мне не понравился его взгляд. Я не его телка и не манекенщица, чтобы он оценивал, во что и как я одеваюсь!

— Маша, бл**ь, ты можешь хотя бы раз в жизни сделать так, как я сказал, а не вые****ться, а? Так трудно? — он заговорил чуть громче и гораздо злее.

В темно-серых глазах полыхнул нехороший огонек, а темные брови почти сошлись на переносице. Терпение у него сегодня заканчивалось невероятно быстро. Ну что же. Я тоже была не в настроении. Уже. Благодаря ему, собственно.

Я увидела боковым зрением, как Мельник покосился в нашу сторону. Двое других стояли в нескольких метрах от нас и старательно делали вид, что любуются зданиями на Тверской. Гордей, повесив голову, также отошел от нас на пару шагов и заговорил о чем-то с Мельником.