Бессмысленно моргнул:
- Драсьте. Насть, у тебя тут пациенка… лысая.
О Господи. Перехватив нечитаемый взгляд Тимура, я вышла в коридор, чтобы объяснить, что по техническим причинам прием задержится на пятнадцать минут. Максимум на тридцать, но точно не больше сорока пяти – технические причины они такие. Когда вернулась обратно застала, как один мой мужик растекся по стулу, и пьет воду из графина для цветов, а другой, прислонившись к стене, молча прожигает своими угольными глазами первого.
Не то чтобы я боялась их знакомить, формально они виделись и тогда под парикмахерской, и наверняка в спортзале, но… бл*дь!
Кажется, в этой игре все давно нашли коды, только я одна как идиотка пытаюсь пройти гребанный уровень без сохранения и каждый раз мой персонаж сгорает в самом нелепом моменте.
- Ооо, - простонал Савранский и уронил голову на стол, - ааааа! – Продолжил он стонать, но уже по другому поводу. И помолчав несколько секунд добавил: - Моя жизнь кончена!
- Ну, это я знаю, милый, а какие-нибудь еще инсайды будут?
Сразу после этого мои лопатки обожгло чем-то горячим. Оглянувшись, увидела черные угли глаз, которыми Зелибоба пытался меня испепелить. Ах, да, разумеется, ему не понравилось обращение «милый», но это сила привычки, и слово давно уже утратило свой смысл, оставшись просто набором букв. Мысленно я постаралась вложить эту мысль в свою ответную улыбку:
«Никакой он не милый, Тимур. Но не называть же человека говножуем, когда он в таком состоянии».
Не знаю, как у меня вышло, но Тимур ощутимо успокоился. Мышцы его расслабились, а лицо из убийственного превратилось просто в пугающее. Стало значительно лучше, а когда мы поговорим наедине, то будет совсем хорошо.
- Насть, мне Женя изменяет, - простонал с моего места Кеша.
- Формально она изменяет с тобой, так что ты можешь собой даже гордиться. Кто ж думал, что из еврейского мальчика со скрипочкой получится такой мачо.
- Я никогда не играл на скрипке, - с вызовом произнес Савранский. – Это была домра!
- Ах да, конечно. Кеш, ты зачем пришел?
- Пожаловаться.
- Я услышала, можешь идти обратно.
- Куда?! Ты не пустишь, туда, - он неопределенно махнул рукой, - я не хочу, а здесь мне уже не рады. Я больше не заведую клиникой, я даже своим исподним больше не заведую. Господи, а если Женя меня чем-то заразила?! Я же должен провериться!!!
Савранский так искренне возмущался, что я даже не смогла смеяться. И не стала напоминать, что пару месяцев назад сама пребывала в таком же состоянии шока, осознавая, что твои самые интимные части тела стали проходными для постороннего лица.
- Я могу дать контакты клиники, где сдавал мазки на трихомонады, - пробасил Тимур, забивая последний гвоздь в крышку этого гроба.
Савранский взвыл. Уперся головой о стол и принялся барабанить руками по моей и без того хлипкой клавиатуре:
- Я неудачник, неудачник, неудачник.
- Неу… что? Прости, не расслышала.
- Дачник, - подсказал мне Тимур.
Глумиться над бывшим было все еще весело, а жалости во мне не наблюдалось ни на грамм, но крики из моего кабинета могли напугать пациенток. И вообще, это шоу можно перенести на вечер, когда Савранский протрезвеет и переоденется. От него дурно пахло какими-то вчерашними колготками.
- Кеш, иди к себе.
- Мне некуда, Настя, ты не слышишь? Отец меня отстранил, так что я теперь свободный художник.
- Дебил ты, а не художник.
Тимур понимающе хмыкнул, глядя на эту перепалку. Он вообще вел себя подозрительно тихо, не влезал, не отсвечивал, не давал советы. Наоборот, притаился и выжидал, будто бы изучая что-то важное.
Наверное, смотрел, как его зефирная Настенька становится грымзой и кусает того, кто не может дать ответ. А я кусала. Потому что заслужил.
- Мне сказали освободить кабинет до обеда.
- И кто будет на твоем месте?
- Меня это не волнует, - он проехал косым, ошалевшим взглядом мимо моего лица.
- Очень жаль, что не волнует. А должно бы, это твои подчиненные и твои пациенты, они то в чем виноваты?
- А в чем виноват я?
Я закатила глаза. Сцена превращалась в какую-то пошлятину. Не хватало слез и заламывания рук, чтобы все стало как в дешевом отечественном сериале. И только я об этом подумала, как раздался первый глухой удар. За ним второй и третий. Это Савранский принялся биться головой о дерево.
- Я все просрал. Все, все, совершенно все просрано, Настя! Просто все!
И на каждое его «все» слышался негромкий «бух».
- Прекрати ломать Настин стол, - от тихого, нечитаемого голоса, Савранский вздрогнул. Кажется, он снова забыл, что мы не одни в кабинете.
- А то что? – Он в порыве закусил губу.
- А то я сломаю тебя, - так же спокойно ответил Тимур. И сразу стало понятно – не шутит.
В первую очередь понял это сам Савранский. Закинул голову вверх, и гордо держа нос к потолку, встал с моего стула и пересел в большое гинекологическое кресло в углу. Пока он пытался уместить жопу на мягоньком, то и дело задевая и бряцая металлическими подпорками, я подошла к Тимуру.
- Все хорошо?
- Мне не нравится твой муж.
- Мне он тоже не нравится, что будем с этим делать?
Зелибоба хмыкнул:
- Я должен идти в зал, у меня сейчас персоналка, я не могу ее пропустить, понимаешь?
- Понимаю.
- И тебя оставить с ним не могу, - в голосе глухое разочарование и беспомощность.
Осторожно, чтобы не задеть сурово нахмуренные брови, я поцеловала Тимура в лоб, как мама целует ребенка, чтобы проверить, не болен ли он.
Температура 36,6 как по учебнику, но я точно знала, что Тим не здоров. Просто болело не снаружи, а внутри, очень-очень глубоко, так что не добраться через все его замки и заборы.
- Ты ревнуешь? – сзади послышался лязг металла, это Савранский скинул лоток из нержавейки, тот с грохотом упал на плитку. Я вздохнула: - Правда, не стоит.
- Скорее всего действительно не стоит, но я не могу с собой ничего поделать. Это, - он брезгливо покосился на ширму, за которой играла тень, от длинных Кешиных ног, - твой муж, с которым ты двадцать лет вместе, а я так… не пойми кто.
- В смысле не пойми кто? Ты мой Зелибоба, забыл?
Мягко, как разнеженная на солнце кошка, я «боднула» его плечо головой, подняла лицо вверх, впитывая в себя всю тьму его красивых глаз, пока они наконец не стали капельку светлее.
Поцеловала, легко коснулась губами губ, оставляя на них свой след, свой запах.
В этом не было ни призыва, ни эротики, просто просьба.
«Поверь мне, пожалуйста, и ни о чем не бойся».
И Тимур поверил. Скрутил свои кавказские страсти в рог, кивнул и, пожелав мне хорошего дня, вышел из кабинета. На Савранского он даже не смотрел, будто того не было здесь вовсе.
Когда я вернулась к мужу, увидела его с задранными ногами в кресле.
- Всегда было интересно, как вы женщины сюда забираетесь, - икнул он и добавил: - Вообще вы женщины такой интересный механизм. Как вот у вас все это получается? Любить, кормить, рожать?
- Интересные вопросы для девяти утра. С любовью я тебе не помогу, а вот если захочешь почувствовать потуги, просто засунь апельсин в себе в жопу. У Никиты конечно голова была побольше, но боюсь, такие эксперименты нужно начинать с малого.
Наконец успокоившись и свесив ноги вниз, Кеша спросил:
- Не простишь?
- Прощу.
- Назад примешь?
- Нет.
- А потом? Ну, когда отомстишь мне с этим лысым, где ты его кстати подобрала.
Я тяжело выдохнула и пошла к своему столу. Хотелось сказать так многое, но вместо этого молчала. К чему? И кому? Аркадий не поймет ни слова из моей заготовленной отповеди.
- Насть, меня все бросили, все вы.
- Заслужил.
- А что мне теперь делать?
Присев, я выкатила нижний ящик и достала оттуда бутылку водки. Она была наполнена больше чем наполовину, крепкие напитки никогда мне не нравились, но Столичную я держала в память о том дне, когда узнала про измену Савранского.
