- Сын, Женя сегодня соберет свои вещи и уйдет из этой квартиры навсегда. И я здесь не при чем. Ваша любовь, заметь, я не говорю «отношения», а именно любовь, была построена не на тех идеалах, на которых стоило бы.
Я нервно рассмеялся:
- И это говоришь мне ты? Серьезно? Пап, да я по пальцам одной руки могу пересчитать, сколько раз видел тебя в детстве, а вот чтобы вспомнить все твои похождения от мамы, и звезд на небе не хватит. Савранские не разводятся, бл*дь!
Я хлопнул себя по карману, но вспомнил, что никогда не приношу сигареты домой. Да и на работе стараюсь не баловаться привычкой, курю редко, только в самых крайних случаях, когда иначе с эмоциями не справиться. Как сейчас, например.
- Аркашенька, у меня есть электронка, - снова подскочила со стула Женя.
Или она слишком хорошо считывала мои жесты, или ей просто хотелось свалить из кухни, места, где даже воздух стал таким плотным и горячим, что я не мог дышать. Никто бы не смог рядом со старым ящером, как его шутя называла Настя.
Не шутила. Все так.
- Не надо электронки, сделай мне чай, пожалуйста, - бросил я предупреждающий взгляд в сторону. Почему-то не хотелось, чтобы Женя уходила. Я не прятался за нее, нет, просто оставаться с отцом наедине – выше моих сил.
Давид Ааронович молча следил за нашим вошканьем. Он прикрыл веки, оставив для обозрения узкие щели глаз, так, что могло показаться, что тот заснул вовсе. Тем удивительно было услышать не храп, а ровный, лишенный любых эмоций голос.
- Женя, внизу тебя ждет машина.
- Куда?!
- Она не поедет на твоей чертовой машине!
Наши ответы прозвучали до противного синхронно. Разница в тоне, каким они были сказаны. Я бурлил от злости и негодования в то время, как Женя боялась. Только страх и ничего большего. Приобняв свою девочку за плечи, я повернулся к старому козлу и прошипел:
- Мы с Женей любим друг друга, нравится тебе это или нет.
- Нет.
- Не нравится?
- Не любите.
- И отчего же такие выводы?
- Просто у меня есть глаза и мозги. Посмотри на Евгению, - отец махнул в воздухе рукой, обозначив силуэт гитары - ангел, не иначе. Тонкая, звонкая, невероятной красоты и, наверное, ума. Молодая. А тебе же почти сорок, у тебя проблемы с желчным, мешки под глазами, крутит колени на погоду, и аллергия на орехи. Ты лысеешь. Ночью можешь не так часто и хорошо как в двадцать, а по выходным предпочитаешь лежать в кровати, а не выводить свою спутницу в свет. Ты смотришь скучный футбол и ничего не понимаешь в людях. Нет, Кеша, Женя может сколько угодно делать вид, что все это ее устраивает, но она тебя не любит.
- Это не правда, - тихо, но так величественно произнесла Женечка, - вы не понимаете своего сына, и возможно, никогда не понимали.
- А ты, конечно, разгадала этот ребус, - хмыкнул отец.
- Я люблю его.
- Ты любишь деньги, - отчего то кончики Жениных ушей порозовели при этих словах. Впрочем, папа продолжил, не обращая внимания на румянец на лице мое девочки, - этого не надо стесняться, все их любят. Но мой сын скуп, а получить какие-то дивиденды с его положения не получится. Легко любить заведующего клиники, даже сорокалетнего, лысеющего и такого скучного как Аркадий. Сантехника сложнее, но если надо, ты бы справилась и с этим заданием, верно?
Немного не поняв значение последнего предложения, я произнес:
- Но нам повезло, и Женя полюбила не сантехника, а меня, пускай и заведующего клиники.
- Бывшего.
- Что?
- Бывшего заведующего клиники, Аркаша.
Клянусь, таким голосом перечисляют остатки продовольствия на базе, согласно документам. В дереве и то больше эмоций, чем в моем родителе. И пользы. Деревья дают кислород, а Давид Ааронович приносит только проблемы.
- Ты снимешь меня с поста? Сильный ход, папа.
- Ты сам уйдешь. После разбирательств, проверок, поиска недоимок и превышения полномочий. Все что случилось, ты сделаешь сам, от первого до последнего шага, вот где ирония.
Он не шутил. Никогда раньше, потому что просто не умел этого делать, и сейчас я сразу поверил в серьезность папиных слов. Он действительно сделает так, что я напишу заявление по собственному. Нет никаких хищений, я не идиот, чтобы гадить себе же в штаны, но при желании и нужном уровне упоротости, даже к святому можно прикопаться. Так что убрать меня по закону, со свистом и скандалом, не составит труда. Поэтому я делаю все сам. От первого до последнего шага.
Что я чувствовал в тот момент? Ничего.
Усталость и возможно облегчение, потому что и сам не хотел танцевать под дудку этого поехавшего головой крысолова.
Уйду так уйду. Разведусь, заберу Женьку и может быть Тому и поеду куда-нибудь в Крым, где тепло и растет виноград. В Крыму что, врачи не нужны?
- Хорошо, пап, я напишу заявление в понедельник, а сейчас уйди, пожалуйста, из нашего дома.
- Не раньше, чем это сделает Женя.
Да что он за дятел, долбит и долбит в одну точку, так что уже башка трещит! Я чувствовал прилив злости, такой чистой, готовой выплеснуться на папашу, как вдруг заговорила Женя.
- Я полюбила вашего сына и останусь с ним вне зависимости от того, где и кем он будет работать. Я не уйду, Давид Ааронович, как бы вам не хотелось. И Вам придется смириться с этой мыслью, потому что когда-нибудь я стану женой Аркаши, мамой ваших внуков… Савранской.
- Или Ганиковской. Или Абрамович. Или Шнайдер. Или Глушневой, чем черт не шутит, да, Жень? Вот, сын, держи. Хотелось, чтобы ты прозрел до всего этого, да видно, не судьба. Мало я тебя в детстве порол, надо было бить по голове, авось мозгов бы прибавилось.
Он положил передо мной планшет и сам нажал кнопку. В следующую секунду комнату наполнили стоны. И хоть на видео не было лица, голос… голос я узнал сразу. Именно его я слышал так часто в нашей спальне, только теперь он звучал звонче, и называл не мое имя. Чужое.
Дрожащим пальцем я нажал на паузу.
- Жень…
- Кеша, это не то, что ты думаешь, - пропищала она.
- Отлично. Правда, сейчас я вообще ничего не думаю. Объяснишь?
- Да, - она открывала рот, но говорила так тихо, что я ее почти не слышал. Угадывал, по тому, как двигаются ее губы. – Только мне нужно позвонить.
- Игорю? – хмыкнули у меня за спиной. – Очень вряд ли, ему сейчас не до разговоров с тобой. И еще пару недель, а потом и месяцев во время суда, а дальше как назначат срок.
- За что срок, - лицо Жени стало белым как полотно.
- А разве не за что? Даже если нет, придумаем, нарисуем, сделаем. Жень, ты так не переживай, у меня в отличие от вас идиотов, очень хорошая фантазия.
Они говорили о чем-то понятном им обоим в то время как я… просто был. Существовал в пространстве, не совсем понимая, что сейчас произошло. Отмотал и снова поставил видео на самое начало.
Все те же. Все там же…
Кровать, ноги, чья-то задница. Только главный зритель теперь не моя жена, а я сам, и Господи помилуй, как же это больно. Неужели именно так было у Насти? Неужели она тоже чувствовала все это?
- Женя не могла.
- Могла, - кивнул отец, - она изменяла тебе с моим помощником Глушневым. Точнее, ему изменяла с тобой, потому что их отношения длились дольше и качественней. Я все узнал, у меня есть и доказательства, и свидетели, и… да впрочем, что я распинаюсь, Насте в свое время хватило такого вот кино, чтобы все понять, думаю, ты точно не глупее своей супруги.
И снова я перевел бегунок влево, чтобы как мазохист услышать уже знакомое «да, Игорек, да»!
И потом опять.
И еще раз.
Я так и не досматривал фильм до конца, просто не мог себя заставить, боялся что в финале покажут лица всех актеров и я увижу того самого Игорька. Потому сейчас в голове было какое-то белесое пятно. Помнил, что отец работал с неким Глушневым, но кто он, какой он – вообще без понятия.
- Да, Игорек, да! - в сотый раз прозвучало с экрана, когда отец наконец нажал паузу.
Я поднял взгляд вверх. Странно, но на кухне мы были одни.
