Хватит сидеть здесь, нужно вставать, отправляться в салон, покупать новый телефон, просить переставить приложения со старого аппарата на новый и наконец–то покинуть вокзал и этот город. Я не могу и не хочу провести всю ночь здесь.
Да и страшно мне становится с каждым новым проведенным на вокзале часом. А ну как все же свекровь обо всем догадается? А ну как Гриша сообщит Саше, и они меня найдут? Не так много мест в городе, куда можно отправиться с чемоданом.
«Успокойся, не время для паники, ты могла и в гостиницу отправиться, обидевшись, – остатки здравого смысла пытаются предотвратить подкатывающий приступ безотчетного страха. – Если так подумать, когда уезжают навсегда, берут больше вещей. Наверняка твой побег для Гриши выглядел легкой размолвкой».
Ага, размолвкой, при которой я продала автомобиль без ведома мужа. Хороша жена, ничего не скажешь.
Впрочем, друг у Саши тоже хорош, ради собственной выгоды договорился со своей совестью.
Резко отодвигаю стул, его ножки издают отвратительный скрип, я морщусь, но в следующую секунду решительно шагаю в сторону салона сотовой связи.
Нужно со всем закончить.
Нужно доделать.
Нужно завершить…
Глава 10
Открываю глаза от резкого звука и не сразу понимаю, где я нахожусь, почему передо мной очертания стола, а надо мной сверху нависает как будто еще одна кровать, или, вернее, койка. И звук такой странный: «тух–тух, тух–тух». Мерно стучит и стучит, не прекращается.
«Я в поезде!» – осеняет меня наконец.
Резко сажусь на койке, от чего голова немного кружится, и смотрю в окно осоловелым взглядом. Там проплывают леса, поля, редкие деревеньки и прочая красота. В окно в поезде можно смотреть вечно, оно показывает передачу, какую по телевизору не увидишь, и от того интереснее.
Кошусь на закрытые двери купе, резкий звук, разбудивший меня, донесся оттуда, но вроде больше ничего не слышно, все нормально. Более того, я по–прежнему одна в купе.
«Ой, я ведь выкупила его, девушка на кассе предложила, а я и ляпнула мол, давайте», – вспоминаю я завершение вчерашнего длинного–предлинного дня. Я уже плохо соображала, но мне показалась отличной идеей ехать в купе одной.
Встаю на ноги и потягиваюсь. Впрочем, мне пришла в голову и впрямь хорошая идея, но дальше нужно действовать скромнее, иначе никаких денег не хватит. Еще неизвестно, сколько времени мне понадобится, чтобы найти работу, а живот будет виден уже через несколько месяцев, и я стану нежелательной персоной для любого работодателя. Останется надеяться на то, что дизайнер может и удаленно работать.
«А еще я снова могу мастерить свои изделия из кожи, давно хотела сделать сумку с одной известной девочкой из сказки и с улыбающимся постоянно исчезающим котом оттуда же. Не факт, конечно, что я смогу раскрутиться, или что кому–то будет интересна моя идея, но ведь я могу!» – подбадриваю сама себя.
Живот неприятно сжимается от голода, надо бы отправиться на поиски съестного и, кажется, наконец–то обрадоваться. Я уехала, смогла, у меня новый телефон и новая жизнь.
И я больше не буду Чернышовой! Я буду собой.
– Алло, тетя, я тебя не разбудила? – звоню родственнице, добравшись до вагона–ресторана. – Ах да, десять утра, я не могла тебя разбудить. Как твои дела?
Слушаю немного удивленный голос тети, а у самой на душе становится так спокойно–спокойно, и радостно. Это ли не верный знак, что я на правильном пути?
– Чего я звоню? Да извиниться хотела, ты была права, Чернышов – маменький сынок, и самое плохое – за три года я это поняла впервые, поняла и осознала, что зря под них подстраивалась. Представляешь, с тобой спорила о каждой мелочи, отстаивала свое право буквально во всем, а тут лапки сложила. Стыдно, если честно.
В трубке слышится напряженная тишина, а потом тетя аккуратно спрашивает:
– Что случилось, Кира? Ты можешь приехать ко мне, места в доме много, дети приезжают только на каникулы внуков, но мы потеснимся, если что, ты много пространства не займешь.
– О, так вы помирились! Я очень рада за вас! И правильно, нечего вам быть в ссоре, в конце концов вы одна семья! – преувеличенно бодро произношу, стараясь не расплакаться. К искренней радости за родственников прибавляется жалость к себе, мне–то нельзя к ним, рискованно.
– Так что, ты приедешь? – снова спрашивает тетя.
– Нет, не приеду, – отвечаю спустя секундную заминку, вытираю все–таки брызнувшие из глаз слезы и продолжаю. – Не могу, хотя и очень хочу. Ты же видишь, у меня новый номер телефона, а вместе с ним и новая жизнь. Я не думаю, что кто–то тебя побеспокоит, Чернышов слишком эгоистичен, чтобы помнить о тебе, но, если вдруг – ты не давай мой номер, скажи, что понятия не имеешь, где меня носит. Еще можешь поругать меня, как будто мы в ссоре, чтобы наверняка. Хорошо?
На этот раз молчание в телефоне длится дольше.
– Кира, – произносит наконец тетя, – что он тебе сделал? Во что ты вляпалась с этой семейкой?
Глава 11
«Во что я вляпалась, – хмыкаю про себя, – в любовь, очевидно. Но только любовь плохую, токсичную, как сейчас принято говорить. Я прямо ходячее пособие для будущих семейных психологов, на моем примере можно столько ошибок рассмотреть, целый курс по личностному росту открыть, основываясь лишь на одном моем опыте».
– Да ни во что, тетя, не переживай, – Нахожу в себе силы улыбнуться, ни к чему пугать пожилую женщину, она уже и так испугалась моему звонку, наверняка будет теперь себя накручивать, лишнего додумывать, – правда, ни во что. Я всего лишь поняла, за кого вышла замуж, вот и все. Конечно, в масштабах отдельно взятой жизни трагично, хотя и банально, но ничего плохого, объективно, не случилось.
«Потому что я вовремя уехала, не успела сообщить обрадованная, что я беременна», – добавляю про себя.
– Не нравится мне, как ты это описываешь, ой, не нравится, – отвечает тетя, тяжело вздыхая в трубку, – да и я надеялась на то, что окажусь неправа, правда, ребенок, надеялась. Я вам всем кажусь злобной строгой теткой, а на деле душа у меня болит не меньше, а то и больше.
– Не нужно, тетя, правда, – выдавливаю из себя улыбку, а у самой по щеке катится слеза. И снова я рада тому, что одна в купе. – Все будет хорошо. К счастью, мне понадобилось три года на осознание, а не тридцать три. И я вполне смогу построить новую жизнь, и, главное, больше не буду такой слепой и наивной в любви. А лучше, и вовсе без любви, ты же живешь без нее, и все у тебя хорошо.
– Ой, Кира, какая же ты у меня еще глупая. Ладно, деньги–то у тебя есть, ребенок? Мне особо тратиться не на что, коплю на подарки внукам, обещались ко мне приехать через неделю, думала, тебя пригласить, – переводит тему тетя, для нас обеих слишком сложно, слишком тяжело рассуждать о любви.
– Как же я рада, что вы больше не в ссоре! – снова говорю я.
– Да мы не ссорились, так, не понимали друг друга. Дети меня к себе зовут, а я не знаю, я, – говорит тетя и замолкает на полуслове.
– Поезжай, обязательно поезжай, – говорю, душа в себе поднимающуюся внутри истерику.
Единственный родной мой человек уедет, и останусь я совсем одна.
Моя ладонь ложится на живот, и я поправляю себя. Одна я уже никогда не буду. Но то, что я не смогу даже попрощаться с тетей – сильно удручает.
– Посмотрим, Кира, посмотрим. Для начала нам с детьми и внуками нужно выдержать совместное лето, а то, может, это расстояние заставляет думать, что мы скучаем настолько сильно, чтобы жить вместе. До этого они приезжали ненадолго, на короткий срок нас хватало, – усмехается тетя. – Ты–то куда едешь? Я уже поняла, что не ко мне, но куда? Может, скажешь? Мы приедем, или ты нас навестишь, если где–то неподалеку будешь. Не думаю я, что твой маменькин сынок проявит настойчивость в поисках тебя, такие люди только за свои деньги трясутся.
«А часть денег я как раз и увела», – горько усмехаюсь.
