Три года взаймы (СИ) - Акулова Мария

— И я рада, хотя до Давы детей не хотела. Вообще хотела. Так рано не хотела.

Улыбаюсь. Андрей тоже. Я почти на сто процентов уверена, что он понимает меня правильно. А я понимаю его. И чем заполнять паузы в разговоре теперь мы тоже знаем.

Андрей подается вперед и очень медленно раздвигает мои губы своими. У меня дыхание успевает сбиться от нетерпения. Я сама нахожу кончик его языка и утягиваю.

Тело одновременно очень расслабленное и словно набухшее. Пульсация внизу живота усиливается. Желание тоже.

В голове перебираю варианты, куда мы можем уйти, но Андрей быстрее. Он всегда быстрее. Думает и решает.

Встав с кровати, берет в одну руку радионяню, другую протягивает мне. Дергает и я даже не встаю с постели, а слетаю с нее.

Врезаюсь в твердое тело, хватаюсь за шею и ныряю с головой в новый поцелуй. Глубокий и вязкий.

Позволяю развернуть себя и за бедра вывести из спальни.

Андрей покрывает мою шею и плечи поцелуями ещё по дороге к двери, мимо которой я несколько месяцев пролетала, как прокаженная. Я сто лет не была в его спальне. Зайти боялась. А теперь сама же дергаю вниз ручку.

Радионяня летит на кровать. Андрей бьет по включателю света, я скручиваю его, чтобы не светил так ярко, ловко расстегиваю ремень и тяну вниз ширинку, опускаюсь на пол и обхватываю член сначала пальцами, а сделав несколько движений кулаком по упругому налитому стволу, губами.

Обвожу кончиком языка головку, щекочу уздечку, втягиваю и впускаю в себя, пока не упрется в стенку горла.

Андрей не протестует. Да и с чего ему протестовать? А у меня во рту собирается слюна. Я вскидываю взгляд и без стыда смотрю в глаза. Они по краешки наполнены пьяным желанием.

Расслабляю горло и позволяю брать, как хочется.

Очень надеюсь, что дарю ему сильное-сильное удовольствие, не жадничая, но довести мужа до оргазма не успеваю, пусть и готова. Андрей поднимает меня и вынуждает пятиться до кровати. Я падаю. Он стягивает по ногам домашние штаны вместе с бельем. Отползти не дает. До тянущего-болезненного чувства в растянутых мышцах широко разводит мои бедра и прижимается губами к нижним набухшим губам. Мне становится горячо и невероятно хорошо. Я стону сквозь сбитое дыхание и вытягиваю носочки от сладкого напряжения. Он обводит кажущимся острым кончиком языка клитор и бьет по нему. Рисует восьмерки и водит вверх-вниз, доводя до желания бесконечно благодарить и подаваться навстречу.

Меня никто не спрашивает, как именно хочу кончить я, поэтому кончаю вот так — с его головой между ног и согнутыми пальцами внутри.

И отдышаться тоже некогда.

Андрей ложится сверху. Я благодарна ему до невозможности. Обнимаю руками, ногами, целую в губы.

— Тебе кто-то что-то сказал, Лен? Давай честно.

Андрей просит совсем не вовремя, а может быть именно для этого и заставил размякнуть. И да. Кто-то сказал мне в лицо. Кто-то, наверное, подразумевал, что мы плохая пара. Но дело же не в них, а в нас. Мы шли по прекрасному, правильному пути. Сбились из-за неуверенности. Я просто хочу больше так не ошибиться.

Сжав щеки Андрея, в глаза признаюсь ещё раз:

— Я тебя люблю. Люблю готовить тебе кофе.

— И петь? — Андрей спрашивает, его губы немного подрагивают. Сейчас не отвечу — он ещё спросит. Но да. И петь я тоже хочу, просто не сейчас.

— И петь.

— Ты красиво поешь.

Улыбаюсь смущенно.

— Лучше, чем кофе готовлю?

— Когда не приходится со стола слизывать, то вкусно.

— Ты не слизывал! Зачем врешь?

— Ты очень мило возмущаешься.

Его правда трогает и напрочь убивает желание возмущаться. С улыбкой целую его лицо. Очень соскучилась и люблю эту нашу бессмысленную острую болтовню.

— Что ещё любишь, Лена? Или Кассиопея, как правильно? — Но Андрею, видимо, понравилось слушать. А у меня сердце замирает от того, что он всё помнит обо мне. До мелочей.

— Секс. — Чтобы не растрогаться, признаюсь в очевидном.

— Минет делать?

— Это да. — Смеемся. Андрей трогает кончиком носа кончик моего и момент становится памятно-нежным.

— И детей рожать? — Мои глаза расширяются от удивления и испуга. Андрей улыбается ярче.

Целует, моментально сбивая остроту вопроса.

— Я презерватив надену, не бойся.

Киваю. Только, мне кажется, вот сейчас не боюсь.

Мы целуемся, Андрей достает презерватив из тумбочки и шуршит фольгой. Вкладывает мне в пальцы, чтобы убедилась: не врет. Раскатываю и направляю.

Чувствую себя счастливой и наполненной.

Подстраиваясь под внушительный размер, который я, видимо, до конца не ощутила в первый раз после родов на адреналине, раскрываюсь сильнее и удобнее прогибаюсь.

Повторяю Андрею:

— Мне было не больно.

Он кивает. Целует шею. Мы только сейчас раздеваемся окончательно. Стягиваем мою кофточку и его футболку. Чтобы кожа терлась о кожу.

— Останешься?

Киваю, не раздумывая. Конечно, я останусь.

Может быть всего на час. Может быть на парочку. Вряд ли на всю ночь: Дава не даст. Но я тоже хочу с ним уснуть.

Почувствовать на теле тяжесть расслабленной руки. Послушать ровное дыхание. Просто знать, что на соседней подушке спит мой муж.

Не вынужденный обстоятельствами. Не срочный. Не одолженный у более достойных. А мой.

Глава 46

Андрей

Певичка, ты мне все планы на жизнь переебала, веришь?

Только и я же тебе всю жизнь переебал.

Вот такая, оказывается, у нас с тобой любовь.

Я не помню, когда нервничал так сильно. Вряд ли даже в ночь подсчета голосов на избирательных участках, хоть и кресло свое получить хотел. Очень. Очень. Очень.

Вложился хорошо. И душой. И умом. И бабками. Ставки высокие были до страшного.

Тогда всё вышло. Теперь…

Присев на корточки у изножья кровати, смотрю в день ото дня светлеющие глаза нашего с Леной сына. Ты что ли зеленоглазым у нас будешь? В маму Ленину? Я фотки видел, ты похож. От бабушки привет нам передаешь, сын?

Давид научился переворачиваться и теперь активно развивает навык. Лежит пузом на Лениной кровати, которая снова, слава Богу, наша. Перебирает ручками и ножками. Надувает слюнявый пузырь.

Я дую легонько. Пузырь рвется. Дава моргает. Удивлен. Икает потом.

Смешной пиздец.

Не могу не улыбаться.

И руки сами тянутся взять.

Поднимаю и гуляю с ним.

Маленькое теплое тело, которое вселило в меня абсолютно незнакомые и необъяснимые чувства отеческой всепоглощающей любви, сейчас служит успокоением. Я качаю Даву, но может быть в большей степени себя.

Всё будет норм, Дрюх. Всё збс.

Сын врезается кулачком мне в подбородок. Я сжимаю в руке и целую.

— Нам трында, малой. Я чувствую. — Себя бодрю, а ему признаюсь.

Смотрю на часы. Три минуты прошло. Уже и пять прошло. Если честно — целых семь. И откладывать нет смысла.

Дава отправляется на интерактивный коврик, чтобы не грохнулся с кровати. У нас уже бывало. Ленка еле отошла от испуга.

Повторений не хочу, хоть и понятно, что мы его не убережем от того, что каждый ребенок должен пережить. Он будет падать. Биться. Плакать.

Наши руки нужны, чтобы поднимать, отряхивать, дуть и гладить.

Делать всё то, чего для Лены делать было некому, и это каждый день мне сердце рвет.

Прокашливаюсь, чувствуя в горле дискомфорт, и подхожу к двери в ванную.

Заношу руку для удара, но слышу звуки внутри и понимаю… Уже можно не стучаться.

Бля-я-я-я-ять.

Опускаю ручку и ступаю в ванную.

Ленка, заметив, дергается от раковины в сторону и отворачивается от меня спиной. Судорожные всхлипы становятся громче. Она прячет лицо в ладонях. Плечи трясутся.

Мне хочется тут же подойти и обнять, но сначала…

Два шага. Взгляд вниз.

Три теста.

Все положительные.

Вы не поверите, но… Охуеть.