Сын счастья - Вассму Хербьёрг

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98

— Что же помогает тебе жить?

— Работа! — Он криво усмехнулся, хлопнул себя по колену и пригладил седые волосы.

Я не поддержал его улыбкой. Словно забыл, как должен вести себя мужчина в трудную минуту.

— И ты ни разу, даже мысленно, не упрекнул ее, когда вернулся из Бергена к разоренному очагу?

— Она не виновата, что шхуна утонула, — твердо сказал он.

— Но ведь ее уже не было, когда ты вернулся домой!

Он сидел согнувшись, упершись локтями в колени и уронив кисти рук. Усталый рыбак, благополучно вернувшийся на берег и закуривший первую трубку.

— У нее были на то свои причины, — проговорил он.

— Какие причины?

Он глянул на меня так строго, что я вздрогнул. Это были не его глаза. Это были глаза морского тролля.

— Ты самый близкий ей человек, тебе бы следовало это знать.

— Что ты имеешь в виду? — прошептал я. Неужели все эти годы я мечтал именно об этом? Что кто-нибудь скажет: «Я все знаю!» Может, сейчас это и случится?

— Что ты имеешь в виду, Андерс? — повторил я.

— Дина объяснила мне, почему она уезжает. Просила позаботиться о Рейнснесе.

Я не мог видеть его лица. Голова у него была опущена.

— Она благословила меня и все, что я делаю, — тихо сказал он.

— Благословила тебя?

— Да, как старые патриархи, о которых ты читал в Библии… Она благословила меня.

— Еще до того, как ты ушел в Берген и «Матушка Карен» пошла ко дну вместе с командой и грузом? Этого не может быть!

— Благословение я получил позже. В письме. Но она еще до того объяснила мне, почему должна уехать.

Керосин в лампе выгорел, и она начала чадить. Я увернул фитиль. В темноте мы стали как бы ближе друг другу. Даже слишком. Я отошел к окну.

— А можно мне взглянуть на это благословение?

— Я сжег его еще тогда.

— Почему?

— Оно могло попасть на глаза кому не следует. Он все знал! Я положил голову на плаху и ждал, когда упадет топор. Во рту у меня пересохло, мозг отказывался работать. Это был конец. Андерс все знал и скрыл это от меня.

— Неужели ее благословение обладало такой силой, что тебе пришлось сжечь его?

Я пытался говорить равнодушно. Пытался даже вложить в свой голос детскую ревность.

— Да, можно сказать и так. В этом благословении было многое сказано.

— И ты не захотел разделить его даже со мной?

— Меньше всего с тобой, Вениамин!

Я смотрел на черную кайму водорослей в заливе. Вспомнил, как в детстве темными вечерами они пугали меня. Так же как и их запах. Потом перевел взгляд на луну. Одинокая золотистая запятая на безнадежно пустой фиолетовой странице книги.

Я написал:

"Рейнснес, 15 января 1869

Дина!

Тебе пишет твой сын Вениамин. Я вынужден написать тебе из-за Андерса и Рейнснеса.

С тех пор как ты уехала, прошло много лет. И за все это время Андерс не получил от тебя ни одного письма. Он пережил много тяжелого. Потерял в кораблекрушении „Матушку Карен", но это ты знаешь. Погибла вся команда, в том числе и штурман Антон. Ни шхуна, ни груз не были застрахованы. Два года подряд не было рыбы. Приказчики в лавке менялись несколько раз.

Обо всем этом Андерс писал тебе. Я пишу по другой причине. Я прошу тебя сообщить Андерсу, жива ли ты. Ему надо жениться. Мало сказать, что он очень одинок. Ты могла бы расторгнуть свой брак с ним или найти какой-нибудь другой выход. Не знаю, что и будет, если ты опять не подашь признаков жизни.

Фома, Стине и их дети здоровы. Олине начала стареть. У ленсмана, насколько я знаю, все в порядке. Ханна вышла замуж и живет на Лофотенах.

Твой сын Вениамин Грёнэлъв

P. S. Если это письмо не дойдет до Дины Грёнэльв, прошу ответить того, кому оно попадет в руки.

В. Г."

Я сам отвез это письмо на пароход. Словно боялся, что приказчик из лавки увидит его и бог знает что подумает.

Я мог бы написать ей, сколько собираюсь прожить в Рейнснесе или о том, что закончил медицинский факультет и надеюсь получить место ординатора в какой-нибудь клинике. Но я писал не ради себя. И она должна была это понять.

На что она живет? Андерс сказал, что никогда не посылал ей денег. Иногда я мысленно видел Дину под мостом в каком-нибудь незнакомом городе. Она была грязная, непричесанная, тело ее прикрывали жалкие лохмотья. А иногда она представлялась мне на сцене концертного зала в черном шелковом платье, с блестящими волосами, падавшими на плечи, и с виолончелью в объятиях. И публика с благоговением слушала ее.

Середины не существовало.

Я пробовал выпытать из Андерса что-нибудь еще. Но понял, что только заставляю его страдать. Уехав, Дина увезла с собой большую часть Андерса. Думаю, он никогда так и не решился оценить нанесенный ему урон.

Бывает, человек совершает глупость, которая оказывается чем-то вроде искупления его вины. Я пошел с Андерсом на Лофотены скорее чтобы утешить его, чем принести пользу.

На меня была возложена ответственность за счета и торговлю. Ну и, конечно, я должен был помогать там, где требовалось.

Мы шли на новой шхуне и двух карбасах. Места хватало и для нас, и для груза. Фрахт товаров для продажи на Лофотенах был выгодным делом. Особенно к концу сезона, когда у рыбаков, пришедших туда на небольших судах, кончались запасы. Тогда мы снимали шхуну с промысла и везли рыбакам соль и все, в чем они там нуждались.

Я должен был находиться при шхуне и вести счета. Андерс поставил меня на эту работу, чтобы избавить мои руки от ржавых крючков и мороза.

Сам-то он предпочитал лов. Для него лов означал свободу и приключения. А распухшие руки только прибавляли мужества.

— Даже если лов неудачен, он все равно дарит человеку радость. Все остальное, если это не карается законом, пусть ждет, когда мы вернемся с Лофотенов, — говорил Андерс.

Его люди были согласны с ним во всем. Они считали его непревзойденным артельным. Но что-то в нем, видно, было, что удерживало их на расстоянии. Какая-то аура, выделявшая его из всех. Он мог быть одет в робу и зюйдвестку, сморкаться в кулак, как все, и тем не менее уже издали было видно, что этот человек обладает властью. Над Андерсом из Рейнснеса можно было посмеяться, но никто не посмел бы смеяться над ним у него за спиной. Он умел без брани и угроз внушить к себе уважение. Ему хватало одного взгляда.

Мне это было приятно.

Я пытался не подавать виду, что мне не нравится сидеть в наших складах на берегу и слушать вечные разговоры о погоде и перемене ветра. Меня мучил запах рыбьих потрохов и мокрой прокисшей одежды. Я как будто отбывал наказание. Но за что?

Ни разу я не заметил, чтобы Андерс проверял мою работу, однако знал, что он ее контролирует. Я рассказывал ему про себя всякие забавные истории, и мы вместе смеялись над ними. Но рассказать ему о своей жизни в Копенгагене и о глупостях, совершенных мной там, я не мог.

Меня признали доктором не только люди из Рейнснеса. Случалось, к моей помощи прибегали и чужие. Меня просили оказать помощь при нарывах на пальцах, похмелье, кашле и простуде.

На Лофотенах мелочи не имели значения. Тут никого не интересовало, что у меня еще мало практики. Если требовался доктор, люди говорили, что есть тут один, который учился в Копенгагене, и мне оставалось только не ударить в грязь лицом. Расчет был простой: выигрыш или проигрыш, жизнь или смерть.

Доктор всегда доктор, даже если он еще неопытен. Ко мне относились с уважением. Раза два я предпочел бы, чтобы меня окунули в бочку с рыбьим жиром, чем видеть высокомерное уважение рыбаков и их косые взгляды.

Но мой отказ от полной доли в улове оскорбил их. Это была моя ошибка. Я поздно это понял. Они решили, что я не принимаю всерьез их труд, не уважаю его, как он того заслуживает. И не обладаю силой воли, необходимой для того, чтобы заниматься этим трудом.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98