Личный интерес (СИ) - Вечная Ольга

- Привет. Что ты здесь делаешь? - говорит Саша, явно настроившись на конфликт.

- Привет.

Я наклоняюсь и клюю ее в щеку. Задерживаюсь чуть дольше, чем принято, потому что она внезапно вместо пощечины отвечает мне таким же невесомым поцелуем.

Прикосновение после разрыва сильно действует на всё тело. А мы как-то разом выдыхаем.

Саша отстраняется первой, и я произношу с легкой улыбкой:

- Ты меня сама пригласила. Забыла?

Как-то раз мы валялись в постели у меня дома, и Саша вдруг уточнила, не желаю ли я пойти с ней на первое за долгое время выступление ее отца. Она так сильно смутилась, что я согласился.

- Да, но это было давно. Приглашение, как и прочие наши планы, теперь недействительно.

- Мое кресло отдали другому?

- Вовсе нет, но тебе больше не обязательно здесь присутствовать.

- Я бы хотел остаться.

- Ладно. - Она оборачивается.

Её родственники растерянно замерли. Не знают, присаживаться, выгонять меня или звать на помощь.

- Савелий. Приятно познакомиться, - представляюсь первым её маме, протягиваю руку Николаю. Приветствую его жену и сына.

Саша спохватывается и, наконец, знакомит меня с матерью — довольно сухо, как коллегу. Второй звонок торопит, и мы занимаем места.

- То, что ты пришёл, ничего не меняет, - говорит Саша, чуть склонившись в мою сторону. Билеты покупались заранее, естественно, мы сидим рядом.

- Я хочу посмотреть оперетту.

- Твоё право.

Третий звонок, и свет гаснет. Просят выключить телефоны.

На минуту становится тихо. Затем на сцену выбегает актер, и оркестр начинает первую композицию.

Акустика здесь совершенная, и живая музыка буквально ласкает уши. Где-то в оркестровой яме показывает мастерство отец Саши, и я, к своему стыду, не помню, на каком инструменте он играет.

Следует запомнить сюжет оперетты, хотя бы что-то из происходящего на сцене, чтобы был повод для разговора, но не получается. Я смотрю на пышно одетых актеров, а в голове снова и снова всплывают моменты из прошлого. Я безостановочно прокручиваю в голове события с учётом новой догадки.

Каждое слово Адама, каждое слово Рады словно обретает скрытый смысл. Новая картинка складывается так чётко и правильно, что в какой-то момент я громко выдыхаю.

Да мать вашу. Серьёзно? Премерзкое ощущение, когда волосы поднимаются дыбом.

Саша поворачивается ко мне, я молчу, и она возвращается к спектаклю.

Мозг работает всё быстрее и быстрее.

Мысль летит. Теперь я не понимаю, почему не догадался раньше. Всё же очевидно.

Я так ясно ощущаю себя идиотом, что эмоции берут верх.

Мне словно снова двенадцать, я вижу себя в школе — тощим и наивным, молча глотающим обиды, не понимая, какую щёку подставить следующей, чтобы всё это дерьмо уже прекратилось. Они обе горят невыносимо. Как бы усердно ни молился, помощи не будет ни от отца-алкаша, ни от запутавшейся в самой себе матери. Полное отчаяние, серость, нищета.

А потом появляется - Адам Алтайский. Новенький, которого взяли в патронажную семью в моём городе и запихали в мой класс отбросов. Куда ещё-то? Возникшая из ничего дружба, спровоцировавшая головокружительный рост обоих. Он был для меня братом, другом, единственным человеком, на кого я мог положиться. И которого убили из-за того, что я не предусмотрел банальный налёт. Как и с Сашей недавно - неправильно оценил риски, и всё посыпалось. К своему огромному сожалению, я не могу предусмотреть всё.

Поэтому и мириться с Сашей нет смысла.

А что если никакого налёта не было? Его вероятность была минимальной, как кирпич на голову. И я, стоя перед обезображенным телом друга, поверил в этот чёртов кирпич.

Пульс неприятно ускоряется.

Следом меня словно в кокон закутывает то самое одиночество, в котором рос первые двенадцать лет жизни. Полная ненужность. Ощущение, что в действительности не существую. Голова начинает трещать. Мир, который я знал, сыпется.

Лицемерие. Ложь. И её масштабы не имеют конца.

Крем глаза улавливаю, что Саша поворачивается ко мне. Я делаю то же самое. В полумраке мы смотрим друг на друга.

Она тянется и говорит мне на ухо:

- Я рада, что ты пришёл. Спасибо. Для меня это важно.

Ледяной холод внутри сменяется жаром. Я вдыхаю её запах и произношу:

- Я думаю о тебе непрерывно.

Это правда.

Она вздрагивает, и я говорю снова:

- Я очень часто по тебе скучаю.

Это правда. Я говорю опять:

- Мне очень жаль, что тебе приходится проходить через этот бесконечный кошмар. И если бы я мог тебя от него уберечь, я бы сделал это любой ценой. Если бы я мог тебе помочь в чём-то сейчас, я бы тоже это сделал.

Всё правда.

Мы прижимаемся щеками. Я делаю порыв и беру её за руку. Неудобно, что Саша слева, и приходится действовать именно левой рукой. Никогда её не любил особенно, а теперь и тем более.

Снова начинают громко петь, Саша переводит взгляд на сцену. Я делаю то же самое. Слова разобрать невозможно, но картинка вкупе со звуком создает торжественность.

Саша не сжимает мою руку в ответ, но и не освобождается, и я продолжаю держать её тонкую ладонь, концентрируясь на наших с ней общих переживаниях. Разговоры, дурачества, шутки. Поцелуи, объятия, движения, когда оба максимально обнажены.

Время идёт. Саша по-прежнему не забирает руку, я греюсь её теплом, у меня получается успокоиться. Неприятной пульсации и онемения в руке становится меньше.

Она отстраняется, только когда заканчивается первый акт. Следом загорается свет, и я поднимаюсь. Она тоже вскакивает. Растерянная как будто, взволнованная. Прекрасная как мечта.

Я не могу понять две вещи: почему она не сдала меня в СК, любая бы на её месте сделала это. И почему не оттолкнула мою руку сейчас.

Мне кажется, решение на поверхности. Оно близко, буквально под носом, и словами я смогу объяснить, что угодно, но что происходит между нами в действительности.... не понимаю.

Наверное, в моём случае все предрешено: профдеформация плюс осознание, что меня кинул единственный человек, которому доверял. Ситуация безвыходная.

Нужно всё до конца выяснить.

- Ты уже уходишь? - она выглядит расстроенной, и почему - мне тоже неясно.

Как будто есть ряд эмоций, которые для меня недоступны. Словно я калека какой-то. Будто слепой — все вокруг обсуждают синеву неба, а я думаю, что они сумасшедшие, куда ни глянь — сплошная чернота. И тут то же самое. Для неё так много чувствовать — это нормально. Я так просто не умею. И тем не менее.

Жаром топит снова и снова. Как будто что-то внутри прорывается.

Я смотрю на неё, и понимаю, что больше всего на свете хочу, чтобы она попросила остаться.

- Прости. У меня работа, вырвался ненадолго.

- Ладно. Я понимаю.

- Не обидишься?

- Нет, конечно. Даже на антракт не останешься?

- Ты что-то хотела мне сказать?

- Ну. Я думала, ты поделишься, как там стажеры. И своими мыслями насчёт оперетты.

- Он прекрасен, меня пробрало. Нужно будет прийти ещё раз и досмотреть.

- А я на работу устроилась. Представь.

- Куда?

- В гончарный кружок администратором. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

Улыбаюсь. Конечно, помню. Пара свиданий из-за него сорвано.

- А для меня там места не будет?

Она смеётся:

- Что, задолбали они тебя?

Имея в виду доверителей.

- Ещё как.

- Сволочи. Я спрошу насчёт тебя. Может, если пройдешь курсы, выучишься на мастера.

- Я пройду. Скажи только какие.

Она снова смеётся. Быстрым движением вытирает пальцами под глазами. В груди снова режет. Какая красавица. Я когда смотрю на неё, одновременно умираю от ревности и нежности. Едва контролируемая неадекватность.

- Я спрошу у Марианны.

Киваю, вдруг осознавая, что вижу Сашу в последний раз в жизни. Хочется обнять, прижать к себе. Я улыбаюсь просто от радости, что она у меня была, хоть и недолго. И до чего же приятный это был период.