Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина

Я продвигаюсь наощупь, вращая локтями как лопастями винта. Глаза ничего не видят из-за застилающих их слез.

Он просил не поступать в этот универ, а когда узнал, что я все-таки поступила, перевелся следом за мной. Вел себя со мной отталкивающе, надеясь, что я сдамся, заберу документы и уеду. Наверняка Никита знал о Тайном клубе.

И при этом нанимал нас с Оливкой, чтобы я могла заработать себе баллы. А когда падала с ног от усталости, делал за меня мою работу.

Как я могла быть настолько слепой? Очки носить перестала, а видеть так и не научилась.

«Ты влюбился?»

«Я не влюбился, Ромашка. Я разлюбиться не могу»...

Как мне простить себя, если я не успею остановить Демона?

Передо мной кордон из охранников, и я понятия не имею, как его преодолеть. Просить и умолять бесполезно, это не люди, а железные истуканы.

Толпа ревет, Никита что-то говорит Коннору, кривя в усмешке губы в кровоподтеках. Готова поспорить, он дразнит гориллообразного Коннора. А тот сразу ведется, на глазах звереет и с разворота наносит еще один удар.

Никита снова виснет на канатах, опираясь на локти. Рефери останавливает бой.

С отчаянием оглядываюсь и встречаюсь глазами с Демьяном. Толпа перед ним расступается, пропуская коляску, а он не сводит с меня выразительного взгляда.

Подъезжает к охраннику, заговаривает. Его лицо при этом максимально открытое, улыбка дружелюбная и располагающая.

Охранник поворачивается, глядя сверху вниз, и наклоняется к Демьяну. Тот живо жестикулирует, что-то объясняя, и я снова ловлю мимолетный и многозначительный взгляд.

Демьян его отвлекает, другого шанса может не быть.

Становлюсь на четвереньки и ныряю в образовавшийся зазор между охранниками. Пробираюсь между лесом из ног. Чья-то рука ловит за плечо, и я, не раздумывая, впиваюсь в руку зубами.

Без правил значит без правил.

Звучат крики и мат, если получу по спине дубинкой, то точно уже никуда не доберусь. Вскакиваю и бросаюсь к помосту, на котором возвышается октагон. Возле Никиты двое мужчин, они что-то говорят, отчаянно жестикулируя. А у меня от одного взгляда на него сжимается сердце.

Из рассеченной брови кровь струйками стекает до подбородка. Глаза закрыты, грудная клетка тяжело поднимается и опускается. Расталкиваю стоящих возле ступенек мужчин и пролезаю сквозь канаты. На меня удивленно смотрят, но не останавливают.

— Демон! — кричу изо всех сил. Никита вздрагивает и открывает глаза. — Пожалуйста, остановись.

Бросаюсь к нему, падая на колени, обнимаю за шею, прижимаюсь щекой к виску с той стороны, где неповрежденная бровь.

— Маша, — Никита с трудом разлепляет слипшиеся от крови губы, — что ты здесь делаешь?

— Я твоя жена, Ник, ты забыл? — губы дрожат, сглатываю комок и глажу любимое лицо. — Я клятву давала, что вместе и в горе, и в радости. Потому и здесь.

Уголки его губ дергаются, но глаза тут же закрываются.

— Прости его, Демон, пожалуйста, прости, — шепчу, быстро целуя лоб, щеки, подбородок, — оставь мне моего Никиту. Я так его люблю.

— Маша... — Ник пробует пошевелить руками, я ловлю за запястья.

— Ник, я знаю, что Демон это ты, — шепчу, глотая слезы. — Давай вместе уйдем отсюда, Ник. Я не хочу без тебя, ты мне очень нужен.

— Не получится, Маш, — с трудом выговаривает он. — Ты... сама... уходи.

— Нет, — мотаю головой, вдавливаясь лбом в его плечо, — нет, Никита, я никуда отсюда не уйду.

Мне не нравится его дыхание, рваное и сиплое. Надо срочно в больницу, от удара могли пострадать легкие.

— Эй, Кит, ты или дерись, или сдавайся, — Коннор выходит в центр.

— Девушка, вам нужно уйти, — меня пробуют оттащить от Никиты. Вырываюсь и подбегаю к Коннору.

— Ты же видишь, что он не сопротивляется. Ты же убьешь его!

Коннор смотрит полубезумными глазами. Он то ли под чем-то, то ли просто опьянен жаждой крови.

— Что, так сильно его любишь? — смотрит исподлобья.

— Он мой муж, — храбро выдерживаю взгляд.

— Он сегодня сдохнет, — Коннор стискивает кулаки, обмотанные боксерскими бинтами, — но ты можешь его спасти. Если отсосешь мне. Прямо здесь.

У меня срабатывает рефлекс, зажимаю рот ладонью. Коннор багровеет и делает непристойный жест.

— Тогда пошла отсюда. Кит, вставай, если не хочешь, чтобы твоя телка мне отсасывала.

Он берет меня за запястье, выворачивает руку и толкает на пол. От боли в глазах появляется кровавая пелена, лица вокруг сливаются в один сплошной поток.

— Не трогай мою жену, ублюдок, — слышу за спиной хриплое, и Коннор дергается от удара, а затем отлетает на канаты.

— Ну все, тебе пиздец, — хрипит он, а меня уже хватают и тянут с ринга. Уворачиваюсь, отбиваюсь и сквозь слезы вижу, как в зал с верхних трибун спускаются люди в полном обмундировании спецназа, следом за ними идут полицейские.

Пинаю наугад ногой, меня отпускают, и я снова бросаюсь к Никите. Хватаюсь обеими руками, и тут меня снова пытаются от него оттянуть. Но на этот раз бережнее и осторожнее.

— Тихо, тихо, Маша, это я, — слышу знакомый голос, — перестань отбиваться.

— Андрей, откуда вы взялись? — вместо лица Топольского вижу лишь размытый силуэт.

— Он мне позвонил, — коротко отвечает отец Никиты. — И я все понял.

Хочу еще что-то спросить, но неожиданно мир для меня выключается.

Глава 40-1

Никита

— Сынок! Сынок, посмотри на меня. Открой глаза, Никита, — слышу глухой голос, как будто я под водой, а голос звучит снаружи.

Отец. Это отец. Но откуда? Он же вчера вечером был дома, я с ним говорил.

Делаю над собой усилие, с трудом разлепляю веки. Передо мной серые стены, задымленный потолок. Отовсюду несется монотонный гул. Осознание простреливает коротким джебом.

Я в зале, на ринге. У нас бой с Коннором. Я просто вырубился на время после того, как отбросил Коннора к противоположному краю октагона.

Я думал, будет легче. Коннор выше меня, мощнее, и я надеялся на короткий бой. Но этот тупой уебок оказался неспособным даже на то, чтобы меня быстро убить.

Наверное, я сам не справился. Сопротивлялся, а не должен был. Пытался, но тело не слушалось. Это как если умеешь кататься на коньках или лыжах, то потом тело само собой управляет.

Я все равно уворачивался против воли, а у этого упоротого отброса хоть и поставлен удар, но защита ни к черту. Он то и дело открывал свои слабые места, и будь это настоящий бой, я бы смог его победить. Я бы измотал его, изнурил, заставил выложиться по полной, а потом вырубил.

Но Демон должен отомстить всем, кто видел, как я надругался над Машей. Я пообещал ей, что они все поплатятся. Все, кто там был. Я тоже там был, и моя вина в разы больше.

Если бы я не бросил ее в больнице, не утонул в сопливых обидах, если бы не приревновал ее к Каменскому. Засунул подальше свою ебучую гордость, когда она пришла ко мне в клуб. Был рядом, когда она восстанавливалась после операции. Все было бы по-другому.

Я не погряз бы в алкоголе, пустой ебле и наркоте. Не опустился на дно, в грязь, от которой никогда не отмыться.

И мне не пришлось бы насиловать при всех Машу.

Сталкерить ее я начал после того, как выбрался из всего этого дерьма. После того, как узнал о болезни Кати. После того, как понял, что Мышка так и не ушла из меня. Ни из головы, ни из сердца, ни из-под кожи.

Отец отвез ее домой, я жил в Лондоне. Мне нужен был тот, кто смог бы управлять дроном, и в этом помог Демьян. Оказалось, они живут с Машей в соседних домах.

До сих пор помню свои чувства, когда писал ей сообщение впервые после долгого перерыва. У меня пальцы не попадали на кнопки, так тряслись.

Был уверен, что она догадается. Почувствует. Мы всегда слишком сильно чувствовали друг друга. На дроне стояла камера и ретранслятор, я видел ее испуганные и в то же время потрясенные глаза. Огромные, похожие на расплавленный шоколад.