Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Мы садимся. Я подливаю вина, предлагаю попробовать теплый салат с уткой и соусом из чернослива. Отец кивает, берет, мама долго крутит вилкой пасту с белыми грибами, будто решает, не отравлена ли еда именно в ее тарелке.

Мы разговариваем обо всем — о новостях, немного о политике, обсуждаем всех маминых и Лилькиных приятельниц, родню, которой у нас много, которую я вижу раз в пятилетку, но буквально как будто живу в коммуналке со всеми ними, потому что в курсе всех срачей. Но все равно слушаю, потому что пока мама и Лиля в своей стихии — мы с отцом можем просто кивать и изредка, просто для белого шума, вставлять свои пять копеек.

Когда переходим к десерту чизкейка с клюквенным соусом — я набираю в легкие побольше воздуха и все-таки озвучиваю произошедшую в моей жизни перемену:

— Я… хотела поделиться новостью, — говорю, мысленно скрестив пальцы, и поднимая шампанское. Жду, пока остальные сделают так же, замечаю появившийся в глазах матери блеск и натянутое до предела лицо сестры Заранее знаю, что одна из них точно через секунду взорвется, а друга — получит еще один повод для ехидных шуток. Но мне все равно. — Меня повысили. Теперь я HR-директор Nexor Motors. Это новая объединенная структура и…

— И когда ты собираешься о семье подумать? — перебивает мама, словно новости о карьере — просто повод поставить ее любимую пластинку.

Я сжимаю губы. Лиля криво усмехается, пьет шампанское.

— Тебе сегодня тридцать три, Майя, — продолжает накручивать мама. — А все, что я от тебя слышу — карьера, работа, деньги!

— Может потому что это — моя жизнь, мам? — Я стараюсь держать себя в руках и не обострять, но сегодня это особенно сложно. Потому что для меня моя новая должность — это примерно то же самое, что для Лили — двое ее детей, хотя, возможно, даже больше, потому что я хотя бы не отлыниваю от выполнения своих обязанностей. — Я добивалась этого, я шла к этому, и вот вы — моя семья, первые, с кем я решила поделиться своей радостью — и что в ответ?!

— Я хочу видеть тебя счастливой, Майя, — мать переходит на крик, такой громкий, что он звенит у меня в ушах. — Что ты не одинока! И что в старости тебе будет кому подать стакан воды!

— Я счастлива, мама! — Пытаюсь держать контроль, чтобы не пугать племянников, которые уже оторвались от мультиков и смотрят на нас с дивана. Делаю глубокий вдох и вскидываю руку, предупреждая открывшую было рот Лилю, что ей лучше точно не встревать. — Я счастлива, мам. Нравится тебе это или нет, но вот такая жизнь меня устраивает. Это то, чего я хочу на данный момент. И я не буду резко выходить замуж и рожать как и пулемета, потому что «часики тикают». Мои часики в порядке и я прекрасно себя чувствую без детей и без мужа, и в ближайшее время не собираюсь ничего меня. А если соберусь — то сделаю это тогда когда сама решу, с тем, кого сама выберу, а не потому что захочу соответствовать образу идеальной дочери. Я буду жить так, как хочу и я больше не желаю слышать ни единого слова на эту тему. Никогда.

— Или что, Майя?! — Она демонстративно резко двигает тарелку на край стола, так, что десертная ложка слетает на пол. Встает, вытягивается в своей любимой позе — как будто чем ровнее спина, тем меньше шансов ей отказать. — Ну, давай, скажи. Скажи это своей семье, которая желает тебя добра.

Отец тоже отодвигает стул:

— Может, хотя бы в День рождения дочери закроешь рот? — В его голосе сквозит усталость.

Мы оба знаем, что если мама решила о чем-то заявить — она договорит, даже если на это придется потратить последнюю минуту жизни.

— Я не собираюсь закрывать рот только потому, что кому-то не нравится правда, — упирается она.

— Правда, мам? Чья правда? Твоя? Потому что у меня она другая.

— Ты просто очень хочешь быть как эти — модные богатые женщины! Одинокие в старости со всеми своими деньгами.

— Отлично, пусть так, — я намеренно усмехаюсь и пью шампанское, хотя сейчас уже почти не чувствую его вкус. — Буду в старости ездить по миру, одна, со всеми своими деньгами.

Она закатывает глаза.

— Тетя Мая, — чувствую, как пробравшаяся сюда каким-то образом Ксюша, дергает меня за рукав и заглядывает в глаза. — Я тебе водичку принесу… честное слово…

У меня сдавливает горло и душат слезы.

Хочу присесть, чтобы обнять ее, но не успеваю, потому что Лиля хватает дочь за руку и дергает на себя. Я хочу сказать, что она не делает лучше, пугая ребенка, потому что Ксеня выглядит растерянной, не понимая, что сказала и сделала не так, но молчу. Так будет только хуже.

— Спасибо за приглашение, — цедит сквозь зубы Лиля и тут же командует детям одеваться. Жестко подавляет протест Андрея. — Ты, конечно, как всегда — не могла не закрыть рот вовремя.

Я оставляю ее слова без внимания.

О том, что у моих матери и сестры проблемы с причинно-следственными связями, я знаю уже давно. Нет смысла даже пытаться убедить их в том, что причина на самом деле в них. Единственное, чего я добьюсь — еще больше испугаю и так ничего не понимающих детей.

Пока Лиля резко натягивает на них одежду, достаю из холодильника два бенто-торта для племянников. Иду в гостиную, но когда пытаюсь дать их — сестра одергивает детей за спину.

— Это просто сладости, Лиля, — пытаюсь вразумить ее. Ксения начинает хныкать. Андрей громко сопит и пытается что-то сказать, но в итоге сестра буквально в спину выталкивает их за порог.

— Хочешь быть идеальной хорошей тетушкой, да? — Лиля бесится так сильно, что у нее краснеет шея. — Всегда и во всем привыкла быть идеальной, кристальной и хорошей! Майя у нас лучшая, а если она вдруг в чем-то не идеальна — значит, это нужно срочно исправить. Знаешь что? Хочешь быть сладкой и заботливой — роди себе своих детей!

Она выходит первой, мама — следом, оставив мне на прощанье свой фирменный «задумайся-об-это» взгляд.

Папа обнимает и целует в макушку, неуклюже извиняется за сцену.

Он точно не виноват, но он хотя бы пытается сгладить.

Я остаюсь стоять одна — в пустой гостиной и с двумя тортами в руках.

Стою так несколько минут, просто чтобы восстановить дыхание, которое после их ухода вдруг становится слишком резким. Потому что начинает фонтанировать накопившаяся за день усталость. И обида — на семью, на долбаные общественные стереотипы, на Резника, потому что в эти дни он был как никогда нужен мне рядом, но даже не попытался.

Остатки ужина и бенто складываю в пакет для мусора и выношу сразу.

Возвращаюсь домой с морозного воздуха, завариваю чай и иду в комнату.

Делаю музыку чуть громче, пока рассматриваю висящий для завтрашнего вечера наряд — красивое платье цвета «пепел розы», под которое у меня готовы туфли на шпильке и подобраны аксессуары. Прикладываю его к себе, разглядывая в ростовом зеркале — без сомнения, с моей фигурой буду выглядеть просто сногсшибательно. Но туфли… Мысль о том, чтобы провести еще один день на каблуках, реально зудит в мозгу как бормашина.

Взгляд падает на темно-серый, в тонкую едва заметную полоску брючный костюм в модном сейчас стиле «оверсайз». Прекрасная мягкая ткань, отличный крой, свободны брюки и пиджак без четкого силуэта. Под него можно надеть простую белух хлопковую футболку, удобные лоферы или борги, или даже кроссовки (как говорил Шершень) и на всю катушку наслаждаться вечером. И у меня нет ни одного разумного аргумента, почему я не могу сделать вот так. Это же и правда мой вечер? Какого хрена? Я хочу ходить в удобной одежде, танцевать в удобной обуви, наслаждаться собой, а не болью в ногах, которую буду чувствовать даже сквозь сон.

Я прячу платье обратно на вешалку, достаю костюм.

Выбираю к нему белую футболку.

Разглядываю обувь на полке и… беру пару синих «конверсов».

Не думаю, почему — ответ я знаю, просто не хочу, чтобы в моменте он звучал у меня в голове.

Прячу красивые аксессуары обратно в ящик, заменяя их простым кожаным ремешком с бронзовой фигуркой рыбы-молота — браслет из магазина мужской бижутерии, но я с первого взгляда прикипела к нему душой, хотя и ношу очень редко, потому что в основном это не про мой повседневный стиль. Но для завтра будет идеально.