Фальшивая империя (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

Моя мать улыбается. Она всегда так делает, когда считает, что я веду себя нелепо.

— Нет, это не так.

Я бросаю на нее взгляд, полный недоверия.

— Ты планировала свадьбу.

— Да, я. Я видела это тогда и вижу это сейчас. Этот мальчик влюблен в тебя, Скарлетт.

Я так потрясена ее словами, что едва могу моргнуть. Я знаю, что Крю заботится обо мне. То, что было между нами, переросло в дружбу и утешение, которые я никогда не представляла, что может быть в нашем браке. Но любовь? Моя мать в шоке. У ее мужа случился сердечный приступ, и его нашли со своей любовницей. Но все же…

— Ты бредишь.

— Нет, милая. Это правда, — мама довела до совершенства искусство извергать снисходительность сладким тоном. — Как думаешь, зачем он проделал весь этот путь?

Я сглатываю и признаюсь:

— Я беременна.

Лицо моей матери озаряется.

— Неужели?

Я киваю.

— Это... все запутанно между нами. У меня гормональный фон, и это просто… он хороший парень.

Это не вся правда. Границы между мной и Крю стерлись задолго до того, как две полоски появились на тесте на беременность. Но это та история, которой я придерживаюсь, когда речь заходит о моей матери. Я хотела бы, чтобы у нас были такие отношения, в которых я могла бы признаться во всем, что произошло между нами. То, что Крю заставляет меня чувствовать.

Но у нас другие отношения, и это никогда не беспокоило меня больше, чем сейчас. Я всегда гордилась своей независимостью. Я не избалованная богатая девчонка, которая удовлетворяет все свои прихоти. Мой внешний вид по умолчанию — уравновешенный и подготовленный. Но прямо сейчас я хочу развалиться на части.

Крю входит в комнату ожидания, и мое сердце совершает глупый маленький скачок.

— Есть какие-нибудь новости? — спрашивает он, садясь рядом со мной.

— Он будет жить, — я делюсь новостями, как будто это прогноз погоды. Но я не чувствую себя обязанной разыгрывать любящую дочь перед Крю. Я знаю, что он не осудит меня.

— Хорошо.

Мама наклоняется вперед.

— Поздравляю, Крю. Скарлетт поделилась радостной новостью о ребенке.

Он не выглядит удивленным, что я рассказала об этом своей матери.

— Благодарю вас. Мы очень взволнованы, — его рука сжимает мое бедро.

Моя мать бросает на меня многозначительный взгляд. Я игнорирую это; она не в том положении, чтобы раздавать советы по отношениям.

— Тебе нужно немного поспать, милая, — говорит она мне. — Ты выглядишь измученной.

— Я не спала уже... — я пытаюсь считать часы. — Некоторое время.

— Иди. Твой отец на какое-то время отойдет от дел. Я сообщу тебе любые новости.

— Хорошо, — мне не нужно много времени, чтобы согласиться. Сидеть на жестком пластике, пока моя мать оправдывает свое мотивированное деньгами решение остаться с моим отцом, не было потрясением.

Крю молча встает и протягивает мне руку.

Я беру ее.

— Пока, мам.

Оставлять ее сидеть там совсем одну — не правильно. Я не могу представить себе моего отца, сидящего здесь, если бы роли поменялись. Никогда раньше я не пыталась так тщательно анализировать отношения своих родителей. Я просто приняла это за чистую монету. Я знаю, почему сейчас приглядываюсь повнимательнее — мне есть с чем сравнить. Я хочу, чтобы у меня все было иначе.

Крю ничего не говорит, когда мы покидаем больницу и садимся в ожидающую нас машину. На улице уже темно. Я не знаю, который сейчас час. Даже какой сегодня день.

Я смотрю в окно, ничего не видя. Даже когда мы въезжаем в гараж, мои глаза не фокусируются. Мои конечности не двигаются.

Дверь с моей стороны машины открывается. Крю наклоняется, отстегивает мой ремень безопасности и поднимает меня на руки.

Я прижимаюсь лицом к его теплой шее, вдыхая знакомый аромат его одеколона.

— Ты хорошо пахнешь.

— Я принял душ.

Его шаги уверенные и твердые, когда он идет к лифтам. Я не открываю глаза.

— Он был со своей любовницей, когда это случилось. Маме все равно. Она говорит, что ее это никогда не волновало. Надеюсь, что это правда, иначе мне крышка, — я крепче зажмуриваю глаза. — Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз так уставала, — бормочу я. — И я всегда устаю, — Крю каким-то образом удается удержать меня, а также приложить карточку, чтобы привести лифт в движение. — Ты такой сильный, — я вздыхаю. — Я чувствую, что все разваливается на части. Как и я.

Его хватка на мне усиливается.

— Ничто не разваливается на части, Роза. Все в порядке. С твоим отцом все будет в порядке.

— Я знаю. Я чувствую облегчение. Знаешь, почему? Потому что моей первой мыслью, когда я услышала, что у него был сердечный приступ, было то, что если бы он умер, мне пришлось бы возглавить «Эллсворт Энтерпрайзиз». Или продать ее. Или… даже не знаю, что бы я сделала. Насколько это печально?

— Это вполне объяснимо. У вас с ним сложные отношения.

— Все мои отношения сложны.

Двери со звоном открываются. Я открываю глаза и вижу знакомый вид входа в пентхаус, который начала считать нашим, а не своим. Крю не отпускает меня, и я не прошу его об этом. Он просто шагает к лестнице.

— Ты говорил со своим отцом? — спрашиваю я.

Крю мотает головой.

— Я уверен, что он скоро позвонит по поводу чего-нибудь, связанного с работой. До тех пор я не буду ввязываться в драму с Кэндис.

Я моргаю.

— Ух ты. Я совершенно забыла об этом

— У тебя было много дел.

— Ты должен поговорить с ними, Крю.

Раньше я думала, что Артур и Оливер были ближе, чем Артур и Крю. Что Оливер обижался на Крю за то, что тот узурпировал власть и затмил его. Но я поняла, что Крю — это клей, скрепляющий его семью во время полета в Альпы. Артур и Оливер оба полагаются на него, чтобы справиться со всем, что требует решения. Мне не нравится, что я стала еще одним бременем, которое приходится нести Крю, в буквальном смысле этого слова, на данный момент. Я полагаюсь на него, нуждаюсь в нем, и он никогда так не нуждался в моей поддержке.

— Тебе следует поспать, — он укладывает меня на мягкую ткань одеяла. — Бодрствовать всю ночь вредно для ребенка. — Я не могу отличить его заботу обо мне от его заботы о ребенке. Однажды он отнес меня в постель еще до того, как я забеременела. Стал бы он нести меня сегодня вечером, если бы ребенка не было?

— Я пыталась уснуть в самолете, — бормочу я.

— Я знаю, детка, — мягкий тон его голоса временно успокаивает мои тревоги.

— С моим отцом все в порядке. Ты можешь вернуться в шале. Проведи Рождество со своим отцом и братом. С твоей семьей.

Он молчит долгую минуту. Я не хочу, чтобы он уходил, и беспокоюсь, что он воспринял это неправильно. Я бы хотела, чтобы здесь было светлее. Свет в холле освещает не все его лицо, большая его часть находится в тени. Я не вижу выражения его лица, но чувствую, как что-то пульсирует в воздухе между нами. Прежде чем я успеваю решить, что это такое, он заговаривает.

— Моя семья здесь.

Три слова, и они решают между нами больше, чем двухсот страничный документ, который должен был регулировать это соглашение. Если бы у нашей истории было другое начало, я бы ответила на это предложение своими тремя словами. Я бы признала, что он стал всем моим миром. Первым, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и последним, перед тем как заснуть. Первый человек, которому я бы позвонила с хорошими или плохими новостями. Моя семья.

Красивые обещания могут быть обманчивыми. Все, что я слышу в словах Крю — это правда. Не уродливая, а настоящая.

Прежде чем мой усталый мозг успевает придумать ответ, он встает и уходит.

— Поспи немного, Роза.

Дверь спальни закрывается, и я остаюсь одна в темноте. Я понимаю, что, возможно, вам не обязательно уже испытывать что-то, чтобы знать, что вы испытываете это в первый раз. Мой эмоциональный опыт общения с мужчинами смехотворно ограничен. Я была так занята тем, что учила себя не причинять себе боли, что никогда никого не подпускала близко.