Измена. Пепел прошлого - Вестова Лея

– Нет, – ответила я. – Соцсети следили за тобой. И моя интуиция, которой я не доверяла слишком долго.

Он покачал головой, изображая одновременно недоумение и раздражение – как человек, которого обвинили в чём-то абсурдном и неправдоподобном.

– Это смешно, Нина. Ты придумываешь какую-то чушь на основе фотографий в социальных сетях.

– А запись в твоем блокноте – тоже чушь? «18:00 / L. – кафе на Пр. Мира, не забыть про серьги». Это тоже я придумала?

Он на секунду замер, как будто кто-то нажал на паузу. Его глаза расширились, в них мелькнул испуг – животный, инстинктивный, как у зверя, попавшего в ловушку. Затем его лицо приняло выражение усталого терпения, как у взрослого, объясняющего ребёнку элементарные вещи.

– Ты рылась в моих вещах? – в его голосе было больше грусти, чем гнева, словно его разочаровал не факт измены, а то, что я посягнула на его личное пространство. – Господи, Нина, что с тобой происходит?

Я смотрела на него и не узнавала. Этот человек, который пятнадцать лет спал рядом со мной, который был отцом моего ребёнка, который знал все мои страхи и желания, мои слабости и силы, сейчас смотрел на меня, как на сумасшедшую, как на человека, потерявшего рассудок. И в его глазах не было ни капли раскаяния, ни тени вины – только беспокойство о том, как сохранить свой образ хорошего мужа.

– Со мной? – переспросила я тихо, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости. – Со мной всё в порядке. Впервые за долгое время я вижу ясно.

– Лена – часть команды проекта, над которым я работаю. Конечно, я встречаюсь с ней – как и со всеми членами команды. Конечно, мы бываем в кафе – где ещё проводить встречи? И да, я, возможно, хотел подарить ей что-то в благодарность за хорошую работу – это нормальная практика. Но превращать это в какой-то бульварный роман… – он не закончил фразу, просто развел руками, как будто сама абсурдность моих подозрений делала их недостойными опровержения.

Каждое его слово звучало разумно. Логично. Правдоподобно. Но за этой логикой, за этой рациональностью скрывалось что-то ещё. Я чувствовала это так же ясно, как запах кофе, который всё ещё стоял между нами, как невидимый барьер.

– И фотографии с её сторис? – спросила я. – Те, где она цитирует твои любимые фразы? Где она выкладывает фото с нашего «особого места» с салфеткой, сложенной сердечком? Тоже совпадение?

Он выглядел искренне озадаченным, его брови сошлись на переносице, образуя глубокую вертикальную морщину. Или искусно изображал это, как актёр, годами оттачивающий своё мастерство.

– Я не знаю, о чём ты говоришь. Я не слежу за её сторис. И, честно говоря, удивлён, что ты следишь.

В этот момент в кухню вошла Лера. Она остановилась в дверях, почувствовав напряжение, висящее в воздухе, плотное, почти осязаемое, как туман над рекой в холодное утро. Её глаза – такие же карие, как у отца, но более открытые, более честные – переводили взгляд с него на меня, пытаясь понять, что происходит.

– Доброе утро, – сказала она неуверенно, теребя рукав свитера – привычка, которая появлялась у неё только когда она нервничала. – У вас всё нормально?

– Конечно, милая. Просто обсуждали рабочие моменты, – с улыбкой ответила, отодвинув от себя кружку с моим любимым кофе.

Пётр тоже улыбнулся, но его улыбка не достигала глаз, оставляя их холодными и настороженными.

– Доброе утро, принцесса. Тосты на плите, ещё тёплые.

Лера переводила взгляд с него на меня, явно не веря нашему показному спокойствию. Она всегда была чуткой, всегда чувствовала атмосферу в доме.

– Спасибо, но я не голодна, – сказала она, и в её голосе я услышала напряжение, которое она пыталась скрыть за подростковой небрежностью. – У нас сегодня первый урок отменили, так что я, наверное, пойду сразу к Кате, мы договорились вместе готовиться к контрольной.

Пётр кивнул, и я заметила, как он выдохнул с облегчением – незаметно для Леры, но не для меня.

– Хорошо, только не опаздывай на остальные уроки.

– Я знаю, папа, – она закатила глаза, но в её голосе не было обычного подросткового раздражения, скорее – неуверенность, словно она чувствовала, что должна сыграть свою роль в этом семейном спектакле, но не была уверена в словах.

Она подошла к нему, быстро чмокнула в щёку – мимолётное, почти механическое движение, – потом ко мне. Но меня она обняла крепче обычного, словно чувствуя, что мне нужна поддержка, словно пытаясь передать мне свою энергию, свою любовь.

– Увидимся вечером, – сказала она и, взяв со стола яблоко, вышла из кухни, оставив после себя лёгкий шлейф юности и беспечности.

Мы молчали, пока не услышали, как закрылась входная дверь. Потом Пётр глубоко вздохнул и посмотрел на часы – дорогие, швейцарские, которые я подарила ему на десятую годовщину свадьбы, экономя на всём несколько месяцев.

– Мне пора собираться, иначе опоздаю на встречу.

Он встал, отодвинул стул. На его лице была написана усталость и какое-то разочарование, словно я была капризным ребёнком, которого невозможно урезонить, который портит ему настроение своими необоснованными претензиями.

– Мы не закончили разговор, – сказала я, и мой голос прозвучал неожиданно твёрдо, как будто принадлежал другой женщине – той, которой я когда-то была, или той, которой могла бы стать.

– Мне кажется, закончили, – ответил он, и в его голосе появились покровительственные нотки, которые всегда раздражали меня, но которые я научилась игнорировать ради мира в семье. – Нина, я не знаю, что на тебя нашло, но эти подозрения… они оскорбительны. Я никогда не давал тебе повода не доверять мне.

Он произнёс это с такой уверенностью, с таким праведным возмущением, что на секунду я почти поверила ему. Почти усомнилась в своих выводах, в своих чувствах, в своей интуиции. Но потом вспомнила. Все детали, все совпадения, все мелочи, которые складывались в одну большую, неопровержимую картину. Как пазл, в котором, наконец, соединились все кусочки, показав изображение, которое я не хотела видеть, но которое не могла больше игнорировать.

– Я знаю, что видела. Я знаю, что чувствую. И впервые за долгое время я доверяю себе больше, чем тебе.

– Тебе нужно отдохнуть. Может быть, взять отпуск? Эти лекции, студенты, постоянное напряжение… Это не проходит бесследно.

В его голосе звучала забота – идеально дозированная, выверенная, как лекарство в аптечной капсуле. И снова этот приём – перевести всё на меня, на мою усталость, на мои проблемы, на мою мнимую неадекватность. Словно я была неисправным механизмом, который нужно починить, а не человеком, чьё сердце разбивается на осколки с каждым его словом, с каждым его жестом.

– Не делай этого, – сказала я тихо, и в моём голосе прозвучала бесконечная усталость. – Не делай вид, что проблема во мне. Не пытайся убедить меня, что я всё придумала.

– Проблема в том, что ты обвиняешь меня в измене без единого реального доказательства. На основании каких-то фотографий в Соцсетях и загадочных записей в блокноте, которые могут означать что угодно. Это паранойя, Нина. И мне… мне больно видеть тебя такой.

– Уходи, – сказала я устало, чувствуя внезапную пустоту внутри. – Иди на свою встречу. Мы поговорим позже.

Он колебался секунду, взвешивая варианты, прокручивая в голове сценарии развития ситуации, просчитывая риски – я видела это по его глазам, по тому, как он слегка прищурился, как напряглись мышцы челюсти. Затем кивнул.

– Хорошо. Вечером. Когда мы оба будем спокойнее. И сможем обсудить это… недоразумение рационально.

Недоразумение. Ещё одно слово, ещё один способ обесценить мои чувства, мои подозрения, мою боль.

Пётр подошёл, чтобы поцеловать меня в щёку – наш обычный утренний ритуал, механическое действие, лишённое теперь всякого смысла. Но я отстранилась. Не демонстративно, не резко. Просто слегка отклонилась, и его губы коснулись воздуха там, где секунду назад была моя щека.

Он замер, глядя на меня с удивлением, смешанным с обидой, как будто мой жест был неожиданной пощёчиной. Впервые за весь разговор я увидела в его глазах настоящую эмоцию, не отрепетированную, непродуманную заранее. И от этого мне стало немного легче. По крайней мере, он не был бесчувственным роботом. Что-то человеческое в нём ещё осталось. Что-то настоящее проглядывало сквозь фасад, который он так тщательно выстраивал.