Измена. Я отказываюсь от тебя, жена (СИ) - Рамм Тина

А я лишь отмахивался. Или злился. Или — хуже всего — молчал. Потому что не мог ей сказать правду. Потому что правда убила бы её.

Но я трясу головой и стараюсь не допускать эти мысли, иначе… во мне не останется ничего живого.

Внезапно Рашид останавливается и смотрит на меня горящими от безумия глазами. Я моментально напрягаюсь.

— Поэтому ты женился на моей дочери… — слова звучат рвано, словно он задыхается. Глаза расширены от озарения.— Ради мести?..

— Именно, — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Не из любви, из мести. Чтобы ты почувствовал то же, что чувствовала она. Чтобы ты потерял самое дорогое.

Он резко вдыхает, будто получил удар в грудь.

— И всё время брака я ей изменял. Каждый раз, когда она верила мне, я предавал её. Потому что не мог заставить себя полюбить её. Потому что она — твоя дочь.

Рашид рычит, как раненый зверь, и бросается на меня. Хватает за грудки, встряхивает так, что зубы клацают.

— Ублюдок! — хрипит он, сжимая пальцы. — Как ты мог?! Она же ни в чём не виновата! Дети не должны расплачиваться за грехи родителей!

Внутри — пустота. Холодная, ровная, без эха. Хочет ударить? Пусть. Я даже не шелохнусь.

— Она любила тебя, — продолжает Рашид, отталкивая меня. — По‑настоящему. А ты… ты просто использовал её! Ты думал только о своей мести, о своих обидах! А о ней ты подумал?! О том, что она чувствует?!

Я медленно поднимаю взгляд. Смотрю на него — и вижу в его лице то же отчаяние, которое когда‑то сжигало мою мать. Только теперь я не чувствую ни вины, ни раскаяния. Только усталость.

— Я знал, на что иду, — говорю тихо, почти равнодушно. — И знал, чем это закончится.

Меня эта ситуация начинает заебывать. Я отталкиваю его от себя и Рашид отшатывается.

— Ты понимаешь, что ты наделал?! — он делает шаг ко мне, сжимает кулаки. — Знаешь наши традиции? Знаешь, что теперь Сати не сможет выйти замуж во второй раз?!

Я равнодушно пожимаю плечами.

— Это не моя проблема.

— Не твоя?! — Рашид почти срывается на крик. — Ты сломал ей жизнь! Ты лишил её будущего! Теперь она — «разведённая». Для многих семей это клеймо! Ты хоть представляешь, что её ждёт?! Ты разрушил жизнь моей дочери из‑за обиды двадцатилетней давности! Ты хуже, чем я думал. Хуже, чем был я. Потому что ты сделал это осознанно. Ты выбрал причинить боль невинному человеку.

Я не отвечаю. Потому что знаю: он пытается найти во мне человека. Пытается увидеть раскаяние, боль, сожаление. Но там, внутри, — только лёд. Холодный, твёрдый, непробиваемый.

— Ты потеряешь всё, Валид, — говорит он тихо. — Потому что человек, который не умеет прощать, не умеет и жить.

Знал бы он, как мне плевать на его слова. Я смотрю на настенные часы, показывающие девять часов утра. Пора заканчивать эту комедию.

— Думаю, вам пора, — грубо отчеканиваю каждое слово.

Раздается скулеж, псина царапает дверь и через секунду Груша вбегает в комнату, громко лая.

— И эту чертову псину с собой забирайте.

Рашид смотрит на меня так, словно не расслышал мои слова. В конечном итоге, я сам иду в прихожую и начинаю собираться на работу. У меня сегодня куча дел в офисе и важные встречи в центре, а на бессмысленные эмоции и семейные драмы у меня нет времени.

Рашид выходит в коридор с Грушей в руках. На его лице — стоическая маска. Он молча одевается, обувается и перед уходом смотрит на меня горящим от ненависти взглядом:

— Знаешь почему ты все еще не сдох от моих рук?

Ну же, удиви меня.

— Потому что моя дочь ждет от тебя ребенка. И я хочу, чтобы ты жил и наблюдал, как растет твой ребенок без возможности принять участия в его воспитании. Потому что после всей этой грязи и блядства ни я, ни Сати близко не подпустят тебя к ребенку.

Контрольный выстрел и внутренности в фарш…

Глава 10

Сати

Я хожу по комнате кругами, не в силах остановиться. Обнимаю себя за плечи, будто пытаюсь удержать внутри ту бурю, что рвётся наружу. Пальцы невольно находят кулон из белого золота — один из многих подарков Валида на махр. Только остальные украшения я носила по праздникам или на светские вечера, на которых Валид обязан был присутствовать со своей супругой, и которые я так сильно ненавидела, но из-за любви к своему мужчине посещала.

Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, что ломала себя и свои принципы, лишь бы угодить своему мужу. А он оказался жестоким предателем…

Но этот кулон стал для меня особенным и я практически никогда его не снимала. Сейчас же прикосновение к металлу обжигает. Я резко отдёргиваю руку, но не снимаю кулон. Не могу. Привычка сильнее меня.

— Сати, успокойся, присядь, — голос мамы звучит мягко, но настойчиво. Она сидит на диване, смотрит на меня с тревогой.

— Не могу, мам, — шепчу я, снова начиная ходить. — Я переживаю за отца. Он поехал к Валиду… Что, если он совершит глупость? Что, если возьмёт на себя грех? Валид не стоит этого, мама! Ты не должна была отпускать отца!..

Мама вздыхает, поднимается и подходит ко мне. Её руки мягко берут мои, она тянет меня к дивану.

— Как будто его что-то остановит… Если он решил отомстить Валиду, он это сделает, ты знаешь. А теперь присядь, доченька. Давай поговорим.

Я неохотно сажусь, всё ещё сжимая кулаки. Мама обнимает меня, накрывает пледом, как будто пытается защитить от всего мира.

— Ты должна успокоиться, — говорит она тихо, гладя меня по волосам. — Сейчас ты должна думать о ребёнке. Знаю, это сложно, но эти переживания не принесут ему пользы.

Её слова заставляют меня замереть. Рука сама тянется к животу — ещё плоскому, но уже хранящему в себе новую жизнь. Две недели назад я узнала, что беременна. Одиннадцать недель.

В памяти вспыхивают картинки: сначала я не говорила мужу о беременности по той причине, что накануне у него был важный проект и Валид помимо того, что работал по двенадцать часов, еще приходил домой и сидел за ноутбуком до утра… А потом я хотела, чтобы все было идеально: планировала сделать ему сюрприз: я бы заказала торт с розовым кремом, как мы бы откусили по кусочку и узнали пол ребёнка — всё как в тех глупых видео из интернета, которые я пересматривала тайком.

Но теперь всё это кажется насмешкой. Теперь я понимаю, что отсутствие времени Валида на меня и наш брак были лишь отговоркой. На Дину он спокойно находил время…

— Мам, я такая идиотка…

Голос ломается. Я закрываю лицо руками.

— Этот ребёнок оказался ненужным ему, мам. Как и я сама.

О, Аллах, как же мне больно, из меня словно живьем все внутренности вырвали. Всю прошлую ночь я плакала навзрыд и умоляла Аллаха забрать мою боль. Лишь бы он меня услышал…

Мама крепче обнимает меня, ее подбородок дрожит от подступающих слез, но голос звучит твердо:

— Это неважно, дорогая. Мы справимся без него. У тебя есть я и папа, мы всегда будем рядом.

— Я боюсь, — мой голос ломается, а в горле встает тугой ком, не дающий нормально сглотнуть. — Боюсь, что не справлюсь. Мам, мне никогда в жизни не было так страшно, как сейчас!

Я снова опускаю руку на живот. Там, внутри, бьётся маленькое сердце. Сердце, которое нуждается во мне. Сердце, ради которого я должна стать сильнее.

— Все будет хорошо, доченька, — мама еле сдерживает слезы. — Мы справимся.

Я закрываю глаза, пытаясь унять дрожь. В голове — хаос из мыслей, чувств, страхов.

Внезапно, как будто сквозь вату я слышу, как открывается входная дверь. Звук резкий, будто удар. Мы с мамой вскакиваем с дивана, прислушиваемся. Тяжёлые шаги. Я точно знаю — это отец.

Сердце бьётся так, что, кажется, готово выпрыгнуть из груди. Я смотрю на проём, не в силах пошевелиться. Мама рядом сжимает пальцы, её лицо — бледное, напряжённое.

Папа входит в гостиную. Мрачнее тучи. Его плечи опущены, но в глазах — не ярость, а что‑то другое. Усталость и боль.

Я срываюсь с места, бегу к нему. Слезы уже текут по щекам, но я не замечаю их. Хватаю отца за пиджак, сжимаю ткань так, что пальцы белеют.