Временная жена (ЛП) - Маура Катарина

Лука достает кольцо из коробочки и поднимает его.

— Если позволишь, я сделаю все, чтобы каждый день начинался с твоей улыбки. Я понесу твои заботы, как свои собственные. Буду рядом, что бы ни случилось. Буду бесконечно пополнять твой запас розовых стикеров. Даже куплю тебе розовые гелевые ручки.

Я смеюсь, и Лука улыбается, в его глазах пляшет свет.

— На всю оставшуюся жизнь… разрешишь ли ты мне быть тем, кто называет тебя своей? Тем, на кого ты можешь опереться? Тем, кто будет любить тебя до последнего вздоха? Валентина, выйдешь ли ты за меня еще раз?

Слезы жгут мне глаза, и я киваю.

— Да, Лука. Да.

Он выдыхает с облегчением, будто всерьез боялся, что я скажу «нет». Я смеюсь сквозь слезы, пока он надевает кольцо мне на палец, плотно прижимая его к нашему обручальному.

А потом он тянется ко мне, его ладонь ложится мне на затылок, притягивая ближе.

— Спасибо, — шепчет он, касаясь моих губ. — Спасибо, что выбираешь меня. Даже сейчас.

Я опускаю лоб на его, делаю дрожащий вдох.

— Я всегда буду выбирать тебя, Лука. Снова и снова, несмотря ни на что. Ты — мой единственный. Я люблю тебя больше, чем ты когда-либо узнаешь.

Он улыбается, и в следующее мгновение его губы накрывают мои.

— Я люблю тебя больше, — шепчет он.

Глава 67

Лука

Валентина держит свою руку под светом, наблюдая, как сверкает бриллиант на ее помолвочном кольце. Тихий смех срывается с ее губ, и мое сердце дает сбой. Прошло уже несколько дней с тех пор, как я сделал ей предложение, но она до сих пор не может наглядеться на кольцо. Я ни на секунду не пожалел, что решился на это. Она заслуживает каждую каплю счастья, которую я способен ей дать. Жаль только, что я не могу дать ей больше.

Быть с ней вот так, без тайн и сомнений, стирает из моей души все страхи. Но если для того, чтобы осыпать ее всем, чего она желает, мне придется жить с тревогой до конца жизни, я готов. Потому что это не та жизнь, которую она должна была получить. Из-за меня она потеряла работу, за которую сражалась годами. Ее имя больше не уважают в индустрии, в которую она пробилась исключительно собственными силами, — все лишь потому, что она моя жена. Разве я имею право просить ее о такой жертве?

— Лука, — ее голос вырывает меня из раздумий. Она обхватывает меня за шею, пальцы зарываются в волосы. — О чем ты так задумался?

В ее глазах беспокойство, и я ненавижу это. Она больше не улыбается, как раньше. Да, отчасти из-за горя, которое все еще носит в себе. Но я знаю — дело и во мне. Валентина никогда не скажет, но ее тревога за наше будущее растет с каждым днем. Мы оба понимаем, что «поцелуй смерти» Виндзоров означает одно: нам не найти работу в нашей сфере. Никто не рискнет перечить моей бабушке.

Я провожу руками по ее талии, притягивая ближе.

— Мне нужно тебе кое-что сказать.

Она наклоняет голову, изучая меня с любопытством. В ее глазах слепая вера, и ничего не пугает меня сильнее, чем мысль о том, что я могу ее подвести.

— Я получил предложение о работе в Канаде, — осторожно начинаю я. — Если мы останемся здесь, бабушка не оставит нас в покое. Я не сомневаюсь, что однажды ей это надоест, но мы не можем жить в постоянной неопределенности.

Валентина медленно кивает, ее взгляд становится холодным, расчетливым, и, черт возьми, таким чертовски возбуждающим. Я давно не видел в ее глазах этого хищного блеска.

— Соглашайся, — говорит она тоном, который не терпит возражений. — Переезд обойдется нам недешево, но если я что-то знаю о нас, так это то, что мы справимся в любом месте. Мы уже делали это, Лука. Сделаем снова. Я люблю твою бабушку, даже несмотря на то, что теперь она не желает со мной говорить. Но я не позволю ей разрушить то, что мы строили годами. Мы возьмем все, что еще можно спасти, и сосредоточимся на своем счастье.

Я киваю, проводя пальцами по ее щеке. Судя по всему, Рейвен и Сиерра тоже отдалились, вероятно, не имея права нам помочь. Валентина пыталась скрыть это от меня, но я знаю, что она несколько раз ходила в дом моей бабушки, и ей не открыли двери. Я не ожидал, что бабушка зайдет так далеко, и мне больно за Валентину.

Меня можно наказывать. Я нарушил соглашение, которое бабушка предложила мне, я пошел против нее, женившись на Валентине. Но моя жена не должна была страдать. Не уверен, что смогу простить бабушку за боль, которую она ей причинила.

Валентина отходит от меня и открывает шкаф.

— В крайнем случае, всегда можно продать это.

Она достает из ящика шкатулку с драгоценностями, и мои глаза расширяются.

— Валентина, откуда это у тебя?

Она смотрит на украшения с рубинами, ее взгляд становится задумчивым, почти грустным.

— Твоя бабушка подарила мне их на день рождения.

Я сжимаю челюсти.

— Когда? — голос звучит мягко, но в нем слышится напряжение.

Она хмурится, поднимая взгляд.

— Это было вскоре после свадьбы Ареса. Мы тогда с тобой не разговаривали, и я какое-то время не приходила на семейные ужины. Но, видимо, она знала, что я здесь, а не у себя в квартире, потому что просто появилась и сказала, что соскучилась по еде моей бабули. Мы поужинали вместе, вчетвером, и тогда она подарила мне это — запоздалый подарок на день рождения. Она сказала, что скучала по мне и что за ее столом для меня всегда найдется место.

Ее лицо искажается болью, и она отворачивается.

— Видимо, это было неправдой.

Я беру у нее шкатулку и смотрю на украшения: алые рубины переливаются среди бриллиантов, вмонтированных в фамильное ожерелье. Оно каким-то образом оказалось в руках моей жены — именно там, где ему и место. Осторожно кладу его на стол и тянусь к карману. Черт, руки предательски дрожат.

— Смотри, — тихо говорю я, вытаскивая из бумажника старую, выцветшую фотографию моей матери. Протягиваю ее Валентине, и она замирает, расширив глаза.

— Это… — Она сглатывает, пальцами едва касаясь пожелтевшей бумаги. — Разве она не должна быть в твоих карманных часах?

Она вглядывается в снимок, затем ее глаза расширяются еще больше.

— Ожерелье… Оно на твоей матери.

Я киваю и убираю прядь волос с ее лица.

— Это ожерелье бабушка подарила маме, когда та вошла в нашу семью. Это знак признания, но его носят только невестки. Я знаю, что Рейвен получила подобное украшение, когда вышла за Ареса… но это случилось после их свадьбы. Почему же бабушка отдала тебе это еще тогда, когда вскоре после этого заставила меня обручиться с Натальей?

Валентина смотрит на меня, и в ее взгляде отражается та же путаница, что бушует во мне.

— Это не может быть правдой, — шепчет она.

Бабушка… во что ты играешь? Она — мастер стратегий, и с каждым днем я все больше ощущаю, что Валентина и я запутались в паутине, сплетенной ее руками.

— Эй, — тихо зовет она, привлекая мое внимание. — Если эта фотография в твоем бумажнике… тогда что в твоих карманных часах?

Я отвожу взгляд, но Валентина уже сузила глаза. Ловко скользнув рукой в мой карман, она достает часы и откидывает крышку.

Я слышу, как она резко вдыхает. Когда ее глаза встречаются с моими, в них столько любви, что мне хочется упасть перед ней на колени.

— Я помню этот день, — шепчет она. — Мы собирались на благотворительный бал Кеннеди, и ты спросил, можно ли сделать фото. Почему оно здесь? Что насчет твоей мамы?

Я обхватываю ее лицо ладонями, заставляя смотреть только на меня.

— Эти часы принадлежали моему отцу. Он всегда говорил, что передаст их мне, когда я женюсь, и тогда я должен буду заменить фотографию внутри на снимок своей жены. Он говорил, что каждый раз, глядя на время, я буду вспоминать, ради чего я все это делаю. И каждый раз задаваться вопросом: мое время лучше провести на работе или дома? Он говорил, что это помогало ему держать баланс и помнить о самом важном в мире, который становился все более хаотичным.

Я наклоняюсь ближе, мои губы касаются ее лба.

— Он был прав. Каждый раз, когда я смотрю на часы, я думаю о тебе. И это изменило для меня все. Мне больше не нужно искать смысл — он передо мной. Ты — моя семья, Валентина. Ты всегда будешь на первом месте.