Любовь по обмену (СИ) - Сокол Лена

От ее руки становится очень тепло и легко.

— Where there’s a will, there’s way. — Добавляет она с улыбкой, которая вселяет в меня надежду и дает разом ответы на все вопросы.

«Было бы желание, а возможность найдется» — повторяю я про себя несколько раз прежде, чем расцеловать ее и крепко обнять.

Зоя

Дом пуст без него. Мое сердце тоже. И я сама пуста.

Как зомби, на негнущихся ногах спускаюсь к завтраку.

— Доброе утро, зайка! — Весело приветствует мама.

И не подозревает, что мне эти слова, что ножом по сердцу. Потому что Он так меня называл. Или называет. Уже не понимаю. Всего сутки без него, но всё потеряло смысл.

— Привет, мам. — Отзываюсь.

И обрушиваюсь на стул, как мешок с картошкой.

— Привет, боец. — Папа чмокает меня в макушку и садится за стол.

Чай. Свежие оладьи со сметаной. Варенье. Мёд.

А мне кусок в горло не лезет.

Перед глазами Его завтраки: сэндвичи, яичница с беконом, тосты, панкейки, вафли, хлопья. Его шутки. Его поцелуи.

— Как настроение? — Наигранно весело спрашивает мама.

— Люд… — ворчит отец, понимая, что все это приводит меня в еще большее уныние.

— Миш, — голос мамы звучит надрывно, — у меня сын в Америке остался, и дочь собирается уехать! Не беси меня лучше!

— Не видишь, плохо ребенку?

— Вижу. Вот и пытаюсь поднять ей настроение. — Она бросает полотенце на спинку стула и садится.

— Не ругайтесь. — Говорю тихо, не поднимая глаз от тарелки. — Все хорошо, я в порядке. Правда.

— Да где уж в порядке? — Кружка в руках мамы дрожит, звонко ударяясь о блюдце. — Я сама по нему уже скучаю. Представляю, что с тобой творится!

— Люд, — просит папа, касаясь ее руки.

— Что Люд? Что Люд? — Не выдерживает она. — Он что, не мог побыть здесь все лето? К черту эти визы, документы, всю эту… — она запинается и, наконец, произносит то, что никогда раньше себе не позволяла: — Всю эту хрень!

— Мам, — вступаю я.

— И не мамкай. — Она всхлипывает, роняя ладони на стол. — Скажи ей, отец!

— Что сказать? — Вздыхает он, отодвигая от себя тарелку с оладьями.

Я внимательно смотрю на него.

— Скажи, как это старый хрыч…

— Да не старый он!

— Как этот старый хрыч, — не унимается мама, — просил тебя выгнать его сына обратно в Штаты! Как деньги предлагал, чтобы ты его уговорил вернуться! Он. Всё он! — Она разводит руками. — Разлучил их.

Папа смотрит на меня виновато.

— Мам, все нормально. — Пытаюсь улыбнуться. — Знаю я всё. И могла бы удержать Джастина силой, уговорить его не уезжать сейчас, а сделать это позже. Но… он же сам этого хотел, ведь так? Его отъезд в Россию в свое время был спешным, против воли. И он соскучился по всему, что оставил там. В Америке его дом, семья. Подумай об этом.

Я опускаю взгляд, беру чашку и маленькими глоточками пью чай с лимоном. Родители молчат. И лишь спустя минуту они снова приступают к еде.

Так мы переживаем утро.

— Отличного дня, заяц, — бросает мне на прощание отец, когда я выхожу из машины возле универа.

— И тебе, папа. — Наклоняюсь и прежде, чем закрыть дверцу, тихо говорю: — И спасибо тебе за всё. Знала, что ты не подведешь.

Он просто кивает.

А я закрываю дверь, разворачиваюсь и иду вверх по ступеням. В груди такая тяжесть, что с трудом удается дышать. Каждые две минуты проверяю телефон, ожидая новой весточки. Прохожу мимо Славы в коридоре. Мы с ним взаимно игнорируем друг друга.

Входя в нужную аудиторию, даже не пытаюсь натягивать на себя маску беззаботности. Мне плохо, мне больно, и я не пытаюсь этого скрывать. Душа висит на ниточке, которая цепляется за израненное сердце. Совсем недавно такое большое и окрыленное, сегодня оно свернулось до размеров наперстка и боится сделать лишнее движение, чтобы не рассыпаться у всех на глазах.

— Привет!

— Привет, Зоя!

— Ну, как ты?

— Он уже уехал, да? Вот беда.

Отвечаю на эти реплики коротко. Каждое новое напоминание о Джастине отрезает от моего бедного сердца по кусочку.

Всё вокруг то же самое. Люди все те же самые. Обстановка, столы, стулья, снег за окном и даже весеннее солнце. Но все равно пусто, потому что Его нет. И каждый новый вдох — испытание, каждый новый день — еще одна маленькая жизнь без него.

— Привет! — Маша выглядит такой обеспокоенной, что мне становится стыдно за то, что заставляю ее волноваться.

Она обнимает меня, а Димка кладет свою тяжелую руку мне на макушку. Благодарю Всевышнего за то, что не приходится рассказывать о том, что у меня внутри прямо сейчас, ведь начинается лекция.

— Hello, students, — приветствует нас Станислав Вячеславович.

А я мысленно отнимаю десять часов, чтобы понять, который сейчас час в Калифорнии.

Занятие продолжается. Оно кажется бесконечным. А я, глядя в тетрадь, продолжаю убивать свою грусть силой воли.

Джастин целует меня после вечеринки, мы сидим на крыше моего дома, поем песни на турслете, идем пешком в универ, катаемся на скейте, едим мороженое в кафе — эти воспоминания преследуют, они меня душат.

Слушаю вполуха, о чем вещает преподаватель. Продолжаю пялиться в белый лист бумаги, расчерченный клеточками. Изредка принимаю участие в разгоревшейся дискуссии по поводу грамматики, давая короткие, односложные ответы.

Головы не поднимаю. Мне не нужны их сочувственные взгляды.

— Зой, — окликает меня Вика на перемене, когда мы идем в столовую. — Постой, пожалуйста.

Сжимаю челюсти. Только ее ехидных издевательств мне сейчас не хватало.

— Что? — Оборачиваюсь.

Собираюсь с духом.

— Я… — Молчаливая в последнее время Старыгина теперь и вовсе выглядит растерянной. — Не подумай ничего плохого. — Она нервно поправляет прическу. — В общем, я просто хотела сказать…

— Говори. — Выдыхаю устало.

— Прости меня, ладно? — Девушка закусывает губу.

— Ладно. — Отвечаю спокойно. — Только я на тебя не обижалась.

— Все равно прости.

Киваю. Кажется, она вполне искренна.

— Прощаю.

— Спасибо. — Ее лицо проясняется.

— Всё? — Спрашиваю.

— Всё. — Подтверждает она.

Разворачиваюсь и иду прочь.

— Зоя! — Восклицает Вика.

«Ну, что еще?». Останавливаюсь, оборачиваюсь.

— Всё будет хорошо! — Добавляет она, складывая руки на груди.

— А… Ага… — Киваю я и иду обедать.

К концу занятий я истощена во всех смыслах. Ребята везут меня к себе в кафе, где пытаются напоить кофе с булочками и десертом.

— Папа Димы, наверняка, сможет договориться, чтобы ты смогла улететь к Джастину раньше, чем начнется обучение. У него везде знакомые, да, Дима?

— Я не волшебник, но спросить могу, — послушно кивает парень.

— А я не сумасшедшая, чтобы пускаться во все тяжкие. — Возражаю, ерзая на диванчике. — Это первые дни без него тяжело, а дальше привыкну.

Продолжаю мешать кофе. Ложка совершает тысячный оборот в кружке, а мне все никак не удается остановить ее движение. И почему расставаться со Славой было совсем не так сложно? Тогда я отпустила его и просто скучала, а после отъезда Джастина даже дышать получается через раз.

— Так, ладно. — Хмуро заключает Маша. — Мы опять теряем пациента. Зоя, Зоя, поговори с нами. — Она кладет свою руку на мое запястье. — Оставь ты в покое эту ложку. Пожалуйста!

— Она ушла в астрал, — протягивает Дима, водя ладонями перед моим лицом.

Серость. Серые фигуры, дома, машины. Все стало серым. Я наблюдаю за движением транспорта через стекло, ожидая хоть чего-то, хоть какого-то всполоха света, что выдернет меня из падения в бездну отчаяния.

— О, Никита с Ирой. — Дима машет руками в окно.

Но я по-прежнему не вижу никого. Все цвета померкли, и мир стал совершенно тусклым.

— Вы где так долго? — Спрашивает Маша, подвигаясь, чтобы ребята могли сесть.