Самый мрачный рассвет (СИ) - Мартинес Али

Бреди обратился к телевидению и тесно сотрудничал со Службой по розыску детей, в то время как я отчаянно хотела укрыться за тенями. Нашу историю вкратце показали в национальных новостях. И всю вину переложили на меня, что было очень сложно принять.

Какая мать способна оставить своего ребенка одного в коляске?

Она заслуживает гнить в тюрьме.

Вероятно, она убила его и устроила это похищение, чтобы скрыть преступление.

Это были одни из самых популярных комментариев, которые прозвучали в СМИ.

По мнению общества именно я была во всём виновата.

Я почти вынесла себе приговор, а весь мир продолжал кидать в меня камни.

Поэтому я вернулась к работе, делая всё возможное, чтобы не допустить саморазрушения. А люди не понимали этого, почему я не реагирую. Я пожертвовала всем ради своей карьеры. Любовью. Друзьями. Временем, которое я могла бы провести со своей семьёй. Но не заблуждайтесь. Не колеблясь, я бы отдала всё это в ту же секунду, как ко мне бы вернули Лукаса.

Распрямив позвоночник, я отказалась показывать Бреди слабость. Моё сердце сломано, но я не позволю ему сделать этот день ещё тяжелее, чем он есть.

— Я здесь, хорошо? Давайте обойдёмся без всей этой чепухи. Разрежем торт. А потом разойдёмся, притворившись, что всего этого никогда и не было.

Его челюсть сжалась, когда он уставился на меня.

— Правильно. Конечно. Притворимся. Способ Шарлотты Миллс.

Мой смех прозвучал невесело.

— Да, Бреди. Я единственная, кто притворяется, в то время как ты поёшь «С днём рождения» нашему десятилетнему потерянному сыну.

Слова выскользнули наружу прежде, чем я успела о них пожалеть. Это был глупый удар, вызванный гневом. Я должна быть лучше его провокаций. На протяжении многих лет я стала настолько искусной в том, чтобы уклоняться от его оскорблений, но именно эти слова заставили меня ответить Бреди. В мире было недостаточно оружия, которое защитило бы меня от его нападок.

Я подобралась.

Его лицо ожесточилось, а ноздри раздулись от гнева.

Это произойдёт.

Воздух вокруг нас накалился.

— Бреди, — предупреждающе сказал Том за моей спиной.

Но было слишком поздно…

— И чья же это вина, Шарлотта?

Слова пронзили меня. Это была правда, и этот факт я не смела отрицать.

Моя.

Это была моя вина.

Всегда и навсегда.

— Достаточно! — её голос взорвал тишину комнаты, как предупреждающий свист стрелы.

Я представила её, шагающей к нам как супергероиня, её рука взлетела бы вверх и мебель скользнула бы обратно к стенам по её желанию. По правде говоря, она вошла на цыпочках на своих тонких каблуках, одетая в чистые, белые льняные брюки и светло-коралловую шелковую блузку, которая резко контрастировала с её коротко подстриженными темными волосами. В свои пятьдесят восемь она оставалась такой же прекрасной, как и тогда когда была ребёнком. Но, несмотря на её миниатюрность и правильность снаружи, она была воином внутри. Когда пропал Лукас, она боролась со всем миром от моего имени.

— Сьюзен… — начал Бреди, но резко прервался. Он не был достойным противником Сьюзен Миллс. Не так много людей могли справиться с ней.

— Сегодня не твой день, Бреди, — отрезала она. — Ты стоишь здесь, держа на руках своего сына, и продолжаешь оскорблять и обвинять? Никогда не поздно научить своих детей о понимании и прощении. Будь примером для него. — Она обхватила маленькую головку Уильяма, закрыв ему уши, и прошипела: — И прекрати быть мудаком в день рождения моего внука.

Боже, я люблю свою маму.

Бреди переложил малыша и не смотря на меня и не проронив ни слова в мой адрес, развернулся и, поджав хвост, бросился по направлению к комнате.

Мои плечи развернулись, когда облегчение накрыло меня.

Со своими метр пятьдесят шесть я была лишь на четыре дюйма выше мамы, но когда она обняла меня, я снова почувствовала себя ребёнком.

— Привет, любимая, — проворчала она, все признаки её грубости исчезли.

— Привет, мама, — пробормотала я.

Том медленно прошел мимо, оставляя нас одних.

— Ты в порядке? — спросила она, разрывая наши объятия.

— Да.

Она сжала мои руки и пристально уставилась в моё лицо, чтобы найти хоть малейшие признаки лжи.

Если она их найдёт, то своей добротой постарается их прогнать.

Я была не в порядке. Уже долгое время. Она ненавидела это, но проходили годы, и лучшее что она могла сделать, это просто принять это. Счастливая и беззаботная Шарлотта Миллс, которую она вырастила, умерла в то суровое сентябрьское утро.

Она посмотрела мимо меня.

— Знаете, Том. У вас должно быть оружие. Оно бы не убило тебя, но помогло бы несколькими минутами назад, пока меня здесь не было.

Он поднял голову от телефона и небольшая, но совершенно неподражаемая улыбка растянула его губы.

— Не хочу потратить мои зрелые годы в тюряге, Сьюзен.

Она усмехнулась и захлопала ресницами (как умеет делать только та куколка Бетти Буп).

— Нет. Наверное, не хотим, не так ли?

Я перевела взгляд с одного на другого, пока они стояли, уставившись друг на друга, их чертова химия просто душила меня.

Боже. Я тоже этого хотела. С кем-нибудь. С кем угодно. Хотя это произошло бы только если бы я позволила человеку приблизиться ко мне, узнать меня. Во многих отношениях это казалось непреодолимой задачей, почти такой же сложной, как и узнать, кто забрал моего сына.

— В любом случае, — протянула я, чтобы оборвать их незримую связь.

Мама покачала головой, вероятно для того, чтобы прийти в себя.

— Я слышала пирог готов.

Мои плечи напряглись. Когда это перестанет причинять мне такую сильную боль? Однажды я прочитала в книге о скорби, что все это связано с первыми шажками ребенка, который сосредотачивает вас на каждом дне. Прошло уже десять лет, а я всё ещё чувствую, что будто заморожена во времени, не ожидая его возвращения домой, но и не зная, каким образом двигаться дальше.

Возможно, пришло время для более решительных шагов. Даже гигантских. Я больше не могла топтаться на одном месте. Однажды я проснусь и пойму, что в своём отчаянном бегстве от боли в настоящем, я позволила своему будущему пройти мимо меня.

Дерьмо, я уже позволила десятилетию моей жизни скользнуть в небытие.

Что если я никогда не встречу того, кто будет также любить меня, как мой отец любил маму?

Или даже почувствовать тот взгляд, которым Том смотрит на неё, как на единственную женщину, когда-либо увиденную им?

Если я продолжу идти по той же тропинке, совершая детские шажки один за другим, работая до изнеможения, чтобы избежать реальности, то возможно я умру на этой же самой тропинке — одинокая и несчастная.

Но как двигаться дальше, если всё, что ты хочешь — это вернуться назад?

— Шарлотта, — позвала мама. — Пора.

Она никогда не была так права.

Глубже вдохнув, я переплела свои пальцы с её, а затем снова посмотрела на фотографию Лукаса на камине.

— С днём рождения, малыш.

А потом мы вместе — все трое — вышли на улицу, чтобы разрезать именинный торт.

Том встал на моей стороне, делая всё возможное, чтобы закрыть меня от пристальных глаз Бреди, а моя мама держала меня за руку, пока я рыдала и пела самое печальное исполнение «С днём рождения», которое когда-либо пели. Менее чем через час, извинившись, я направилась домой, где моя собственная жалостливая вечеринка только начиналась.

Глава пятая.

Портер.

— О, оу, — растягивая слова, сказал Таннер, наблюдая за бурлящим горшочком красного соуса, гигантская самодовольная улыбка растянула его губы. — Я пролил его на мою рубашку.

Сжав затылок, я развернулся и продолжил путь за колонной операторов и звукорежиссеров.

Тихо пробормотал про себя:

— Ты всегда проливаешь что-нибудь на свою рубашку, мудак. Научись подносить эту чертову ложку ко рту.

Идея посмотреть на флирт Таннера с камерой, пока он готовил моллюсков, была первой с конца в списке моих приоритетов. Но чуть выше пункта «пыток с водой» и «подвешивания за пальцы ног». Разумеется, день был дерьмовым, но это был почти обычный день, особенно, когда я пришёл посмотреть, как мой брат устраивает стриптиз, снимая рубашку перед обожающими его фанатами.