Он, она и три кота (СИ) - Горышина Ольга

Первый раз у нас случился по трезвому и настолько тщательно планировался, что в последний момент мне захотелось отказаться. У нас вышла экранизация другой песни, уже Ирины Аллегровой: я беру ключи от квартир подруг, чтоб с тобою побыть вдвоем… Только ключи у подруги взял Лешка. У подруги своей мамы… Нет, с одной стороны, это даже хорошо, что он не собирался трепаться обо мне с друзьями… С другой — быть настолько откровенным с чужой взрослой женщиной…

— Чего ты хочешь? На даче холодно, а снимать номер в гостинице — это совсем дешевка…

Нам даже ванночку финского мороженого с шоколадной крошкой оставили: ну да: бабе бы цветы подарили, а дитям слишком жирно — им мороженое, сливочное, ну, а что? Все верно! Им очень хорошо заелась обида за то, что все все равно получилось по-дурацки, да и не могло, наверное, иначе, ведь у нас обоих это было впервые. Зато теперь Лешка действительно мог называть меня своей девушкой. До женщины в то время мне еще было расти и расти…

В общем-то этот момент я оттягивала почти что полгода, чтобы не заморачиваться с Новогодним подарком. Да, я так Лешке и сказала… с опозданием. Сначала я просто отнекивалась… Сначала… Вернее, с конца лета. Он, видимо, уже в шестнадцать знал, что нельзя мешать любовь с работой и честно доработал со мной до последнего дня без всяких поползновений. Нет, словами он ко мне лез. Как я потом поняла, из ревности. Почти каждый наш рабочий вечер заканчивался игрой в покер. Биржа труда обязала работодателя держать нас от звонка до звонка, но из-за картишек мы иногда задерживались в офисе и после шести. В группе было всего два мальчика — ну, хорошо еще, что не один! И Филя — сейчас я понимаю, что у него был чисто спортивный интерес научить меня играть в покер — оказывал слишком много знаков внимания моей скромной персоне, постоянно делясь какой-нибудь личной информацией: я даже знала, что два раза в неделю он спит на двери. Да, не просто на полу, а снимает с петель дверь и спит на ней… Сейчас я без смеха не могу вспоминать, как мы велись на всякую муру, из ящика и желтых газет, не хуже взрослых.

Лешка тогда еще не провожал меня до дома, только до метро, но и за десять минут ходьбы бегом он умудрялся залезть мне в душу в перчатках криминалиста в надежде отыскать в Надежде улики против Фили. Нет, там ничего нельзя было найти даже с фонариком, а фонари уже темными августовскими вечерами горели вовсю. Мне нравился не Филя, а простофиля Лешка. И вот в предпоследний день судьбу свою Лешка решил испытать не под фонарем, а среди бела дня, прижав меня к разрисованной нецензурщиной стене в темной арке одного из знаменитых наших питерских дворов-колодцев.

Будем считать, что я растерялась, поэтому ответила на поцелуй. Не сознаваться же, что ждала его целый месяц, а то и все два, как манны небесной! Поцелуй показался мне жутко мокрым, хотя во дворе-колодце стояли последние теплые денечки почти что взрослого бездачного лета. Может, это лето хочет стать заодно и удачным… Поймать первый поцелуй, словить первый кайф от крепких мужских объятий, почувствовать горячую ладонь на такой же раскаленной груди и вспомнить… Что под пиджак поддета майку без лифчика… Вот, выходит, в чем дело… Не в самой Надежде, а в ее одежде!

Хоть убейте, не помню, что он говорил в начале, но в конце поцелуя я уже понимала, что ему нужно больше… от наших отношений. Я хлопала ресницами с потекшей водостойкой тушью, которая была настолько гипоаллергенной, что щипала глаза: из последних сил пыталась сообразить, когда наши с ним отношения вообще начались: два месяца назад, месяц, неделю, вчера, сегодня, только что? С места в карьер — ну, это по-лешенски… Церемонится он только с рекламодателями, а меня с самого начала гонял от телефона к чайнику и обратно. Но я сама ду… виновата — смотрела ему в рот. А сейчас этот вот самый рот этим вот самым языком, который пару секунд назад еще пересчитывал мне зубы, чтобы ненароком не споткнуться о молочный, предлагает взрослые отношения…

Я не послала Лешку: просто сказала, что мне всего пятнадцать и что я вообще ничего еще не хочу, что было неправдой: я хотела и многого с тех злополучных мокрых туфелек. И, наверное, это недоверие к собственным словам отразилось тогда в моих испуганных глазах, и Лешка решил сильнее надавить на больную мозоль — на грудь, которую уже прилично измял, как теребил газету, когда нервничал, ожидая звонка от клиента. Мне было чуть-чуть больно, немного непривычно и очень даже интересно, но… Я продолжала отнекиваться.

— Тебе совсем не рано. У тебя какой? Уже второй?

— Первый…

— Я про размер груди…

— Я тоже…

Какими же мы были маленькими и глупыми… А сейчас мы взрослые и по-прежнему глупые. Я динамила его из страха, что он тут же меня бросит. Свято верила, что если приручу его сначала полуласками, парень не сможет без меня жить и никуда не уйдет… Какой я была дурой… А сейчас вообще чувствовала себя полной, круглой и озабоченной собственной сексуальной жизнью, которую не в силах была отодвинуть на второй план перед ребенкиными проблемами. А у Оливки явно проблемы — взрослые дочери не возвращаются к мамам. Свободные и богатые, как она сама назвала нас!

Может, кто-то и назвал бы меня богатой, но свободной я не была. От себя — вот уж точно!

Глава 5.2 “Шаг вправо, шаг влево”

— Мам, ты что, без меня поужинала?

Оливка завалилась со своим котом на диван как была в офисной одежде, по привычке вытянула — или, по ее же словам «протянула» — ноги и уставилась на обеденный стол. В арке, точно в рамке картина маслом, красовалась моя почти что допитая рюмка клюквенной настойки и рядом с ней высилась почти пустая бутылка.

— Нет, жду тебя…

Я повернулась к шкафчикам за тарелками, и дочкин громкий вопрос угодил мне выстрелом между лопаток:

— Ты что тогда, на голодный желудок пьёшь?

— Я разве пью? — не обернулась я и захватила из ящичка вилки с ножами. — Я нервничаю…

— Мам, в чем дело? — шагнула Оливка к столу вместе с котом, но я выставила вперёд руки, полные столовых приборов.

— Кота на место и руки мыть! — скомандовала таким тоном, чтобы дочь не думала тащить кота за стол.

Соломон имел наглость лезть ей в тарелку. Пока я не вижу, пусть делает, что хочет, а у меня аппетит отшибает при виде такого сотрапезника.

— Не игнорируй мой вопрос! — все же не проигнорировала просьбу Оливка.

Его Величество Засранец был отправлен на диван. Чужой. Не свой. Не в ее комнату, где она освободила для него в шкафу целую полку. Не знаю, но меня раздражал ее питомец — наверное, потому что многое знал про свою хозяйку, но молчал. С ней заодно!

— Ты игнорируешь мой, я игнорирую твой… вопрос! — выдала я довольно грубо, чувствуя, как закипаю, чего прежде не позволяла себе с ребёнком.

Но Оливия больше не ребёнок. Давно не ребёнок. И две взрослые женщины на одной территории жить не могут… Не подминаясь друг под друга. Но почему затыкаться должна именно я? Кормить, убирать и прочее?

Я поставила на стол сырое-яблочную запеканку в лаваше. Мягкую, таяющую во рту, безумно любимую Савкой. Ну, это было открытие последнего года: быстро, сытно и вкусно. С двумя мужскими ртами я начала уставать от разнообразной готовки. А с одним дочкиным — от количества сжигаемых нервов на масле, щедро подливаемом ею каждый день в огонь моих сомнений в правильности выбранной позиции невмешательства.

— Мам, ты сколько выпила?

Я подняла глаза от стола, на котором все стояло ровно и красиво и не было теперь ни рюмки, ни даже бутылки.

— Ты почему спрашиваешь? Тоже хочешь выпить?

Оливка сжала губы, и потому ее ответ прозвучал плевком:

— Нет! Пытаюсь понять, чего тебя так несёт?

— Меня? Интересно в какую сторону: вправо или влево?

Я села. От нервов дрожали ноги. Мне сделалось не только морально, но теперь и физически плохо.

— Или тебя не устраивает, что твоему коту тут место указывают? Что ещё тебя раздражает?