Твой рай - Лим Джехи

– Это похоже на темную корягу, в которую несколько раз била молния, рядом с белыми рисовыми лепешками, – произнес кто-то, указав на загорелую руку Пхена. Люди рассмеялись и захлопали в ладоши.

Господин Пхен, низкорослый для мужчины, выглядел намного старше Сунре. Было ощущение, что громкий голос совсем не подходит его маленькому телу. Единственной мужественной чертой в нем показался мне громкий командный голос. Однако я изменила мнение, взглянув на его руки. Они были необычайно большими для его тела и выглядели загрубевшими, как у человека, трудящегося без продыху. Каждой ладонью он с легкостью мог бы закрыть лицо Сунре. Он частенько приобнимал своей лапищей хрупкие плечи жены. То, как жители «Лагеря девять» поглядывали на них, говорило, что здесь все давно привыкли к игривым отношениям в этой паре. Господин Пхен казался человеком, который смеялся так же много, как и сама Сунре.

– Только послушай себя! Что за вульгарные разговоры при нашей молодой невесте? Я и так знаю, что икры твоей жены бледны, как белая редька, и нечего тебе тут дразнить холостяков, – с недовольным видом произнес мужчина по фамилии Хон. Его лицо было хмурым, будто он и впрямь завидовал счастью господина Пхена.

– Так, а когда это ты успел разглядеть ноги чужой жены? – с недовольным видом вопросил господин Пхен. – Не грабеж ли это средь бела дня, а?

Голос Пхена стал тяжелым и серьезным: всю игривость как ветром сдуло. Сангхак вмешался, сказав Пхену, что это была просто шутка, и похлопал его по плечу. Хон поскреб в затылке, сказал, что извиняется, и улыбнулся.

– А куда делся Чансок? У него уже первая брачная ночь началась?

Шутка человека с хриплым голосом заставила всех разразиться хохотом.

Кто-то предложил уже наконец поесть. Женщины, услышав это, встали одна за другой и прошли на кухню. Я также последовала за Сунре. Уходя, она сказала, что в субботу состоится свадьба. Сунре пояснила, что торжество собираются устроить совместное, на две пары. Только тогда до меня постепенно начало доходить, что означают принятые мной решения. О Чансок становится мужем Наен. Они будут жить вместе как мужчина и женщина. Вот что это означает.

Белый ханбок [7], который надевали все новые невесты по фотографии, выглядел совершенно новым. Посадка и длина были подходящие. Сетчатый чогори доходил мне до талии. Ткань его была белой и слегка шершавой. Каждый раз, когда я смотрела на ханбок, мне казалось, что он ослепительно красив. Я провела по материалу рукой. Кто-то сшил этот наряд, увидев, в чем выходят замуж американки. Искусно сшитый и украшенный вручную искусственным жемчугом и стеклянными бусинами, он выглядел неотразимо. Никогда раньше я не видела ничего настолько шикарного.

Сунре донимала меня, требуя, чтобы я примерила наряд. Она сжимала в руке несколько свежих цветов – сказала, что украсит ими мою фату. Лепестки цветов были белыми, а сердцевина – темно-розовой. Я инстинктивно сунула туда нос и почувствовала запах меда.

– Это плюмерия, – прошептала мне на ухо Сунре, словно раскрывая секрет.

На кончиках лепестков дрожала чистая утренняя роса. Я произнесла про себя название цветка. Оно было легким и красивым, как имя птицы, неторопливо летящей по голубому небу. Подходящее имя для птицы, подумалось мне.

– У тебя такая красивая кожа цвета слоновой кости. Но, к сожалению, за год солнце на Пхова испортит ее, – цокнула языком госпожа Чхве.

Она представилась мне как женщина, которая поможет мне с прической и макияжем в день свадьбы. Госпожа Чхве была плотно сбита, круглолица, и всякий раз, говоря что-то, показывала ровные зубы, свидетельствующие о хорошем здоровье.

– Когда ты впервые появилась здесь, вся замерзшая, тоже была симпатичной беляночкой, – прибавила госпожа Чхве, наблюдая за Сунре, и засмеялась.

Сунре улыбнулась в ответ, будто припомнила то время:

– Так и ваша кожа до сих пор бела, госпожа. Что это вы такое говорите?

– Это ты так говоришь. Но что толку, если мой муженек так не думает?

– Ваша кожа лучше моей: вы же шьете, а не на воздухе работаете.

– На Пхова даже ветер обжигает лицо. Так какая разница, где работать: внутри или снаружи?

– Тебе, седек, тоже следует беречь лицо и стараться работать в тени. Будешь пренебрегать этим – в конечном итоге станешь как я или вот эта моя сестра по несчастью.

Я кивнула, соглашаясь с Сунре.

Госпожа Чхве, которая была старше меня на тринадцать лет, сказала, что у нее трое детей. Она прибавила, что прибыла сюда на первом иммиграционном корабле вместе с Чхве Сангхаком и О Чансоком.

– Ты приехала с японским паспортом, седек?

– Да.

– Невелика важность, но, знаешь, я-то из поколения, которое гордо привезло с собой паспорт Корейской империи. Ведь и ты, Сунре?

Сунре кивнула, как будто это само собой разумелось. На ее лице все еще сияла яркая улыбка.

– Ну, это теперь колония другой страны… Подлецы. В любом случае я рада твоему прибытию. Добро пожаловать.

– Я еще не видела жену Чансока, но ей тоже повезло перебраться сюда, – произнесла госпожа Чхве без малейших сомнений.

Мечты о рае

– Я и подумать не мог, что так обернется. Похоже, именно это люди зовут судьбой. А с судьбой как поспоришь?..

Сангхак потушил сигарету. С его лица не сходила гримаса, словно ему было трудно обсуждать этот вопрос.

– Да уж… – ответил Чансок коротко, как воспитанный младший брат, который со всем соглашается.

Чансок по сей день свято верил в Сангхака как в человека, который всегда говорит правильные вещи. Когда тот сказал, что зайдет к Чансоку, чтобы кое-что обсудить, последний немного напрягся. В его голове возникали самые разные мысли. Если бы сейчас Сангхак попросил его взять Канхи с собой и уехать на другой остров, он без промедления выполнил бы указание. Сангхак, которого он знал, был человеком рассудительным. Однако слово, которое вылетело из его уст, было «судьба». Он хотел смириться и жить дальше. И пусть Сангхак был ему как старший брат, сердце Чансока все равно сжалось и застыло.

– Не знаю, что там подумали бы другие, но вам двоим, мне кажется, будет не по себе… Ты вроде бы планировал торговлей заняться, не лучше ли тебе поскорее оставить плантацию и уехать?

– Да, но у меня были планы в Гонолулу.

– У меня такое чувство, что ты опасаешься начинать новую жизнь теперь, когда приехала твоя невеста. – Сангхак закурил еще одну сигарету. Морщины, залегшие между его бровями, снова зашевелились.

– Все, что я получил, это ее имя, фотография и одно письмо. Не больно-то надежные основания для того, чтобы планировать будущее.

Чансок говорил так, как будто упрекал себя. Он все еще дорожил письмом от Канхи. Неожиданно получив его, он перечитывал послание снова и снова. Он не мог передать словами, насколько был благодарен и какую радость испытывал. Это письмо казалось ему еще более ценным из-за того, как оно добиралось к нему из Чосона.

Двое мужчин опустошили свои стаканы, пытаясь разрядить атмосферу неловкости. После слов Сангхака «все должно было быть не так» Чансок вспомнил растерянное лицо Канхи. Как она могла быть такой хладнокровной?

Свадьба была назначена через три дня.

Чансок проводил Сангхака и бесцельно побрел куда-то. Спокойный полуденный солнечный свет падал на зеленые поля сахарного тростника. Чансок шагал, оставив лагерь за спиной. Он брел мимо полей сахарного тростника высотой с него самого, а внутри него разгоралось пламя гнева. Он даже не знал толком, на что злится. Чансок, конечно, верил другу, но вся эта ситуация была абсурдной.

Как можно было разбить уже сговоренный союз всего несколькими словами? У Чансока было такое ощущение, что Сангхак настолько спокойно принял слова Канхи из-за того, что почувствовал, что она не хочет расставаться с Наен. Но Чансок ненавидел себя за то, что последовал за другом. Он чувствовал, что Канхи предала его, но предательство Сангхака, который принял такое решение, а теперь вел себя так, словно ничего особенного не случилось, было куда больнее.