Но для Кирстин красота мужского тела была абстрактной, оторванной от сексуальных подтекстов. Когда она работала, перед глазами её стояли фотографии скульптур Донателло и Микеланджело, где каждая чёрточка дышала жизнью и особой, естественной красотой.
Так и её фигуры обычно являли собой воплощённую в глине плоть. Глаз Кирстин подмечал каждый нюанс, строение мускулов, изгиб пальцев или рук… Если линия не запоминалась сама собой, то иногда девушка обнаруживала, что пальцами обрисовывает в воздухе зацепивший её внимание предмет, силясь запомнить его так.
Сейчас же скульптуры её всё сильнее уходили в абстракцию. Она то и дело ловила себя на мысли, что не может изобразить того, что вертится у неё в голове, потому что оно не имеет плоти.
— Импрессионизм — это что-то новое для тебя, — замечал Огилви, глядя на то, что она сотворила, но Кирстин лишь вздыхала.
— Я знаю. И абсолютно к этому не стремлюсь.
Стоило Огилви отступить хотя бы на шаг, как мысли Кирстин снова улетали далеко.
С начала второй недели она вовсе перестала носить с собой телефон — чтобы не расстраиваться лишний раз. Поймав себя на мысли, что хочет проверить, кто ей написал, она торопливо её прогоняла. Но, закончив занятия, всё равно заходила в свой профиль — и с тоской отмечала, что Охотник не появлялся в сети с тех самых пор, как пригласил её.
«Он передумал», — всё сильнее укреплялась мысль у неё в голове. Но представить себе, что откажется от поездки, Кирстин уже не могла. Она так чётко представляла себе её — всю, за исключением лишённой плоти фигуры, которая шествовала рядом с ней в этом видении — что почти уже пережила её.
Накануне днём ноги сами понесли её к автобусной станции — но на полпути Кирстин остановилась и замерла, думая, идти ли вперёд.
На ней была весенняя куртка, и снег на тротуарах уже стал растекаться ручьями. Ноги промокли в первые же двадцать минут, а ехать предстояло всю ночь.
Кирстин представила себе, как стоит в темноте на дороге и голосует, а её никто не берёт.
Если бы Охотник соизволил появиться в сети, она могла бы предупредить его, что выедет утром — потому что назначенное время с двенадцати часов — оказывалось ни то, ни сё.
Но передоговориться она уже не могла и потому, решительно развернувшись, направилась на вокзал.
Билет обошёлся ей в семьдесят два фунта, правда пришлось его взять на обычный поезд, но Кирстин решила, что это стоит того.
Забравшись в поезд, она почти сразу же задремала, опустив голову на стекло, но проспала недолго: поезд едва тронулся, когда её разбудил телефон.
Тихое «пилик» прозвучало в шуме колёс как гром, потому что Кирстин знала, что писать ей сейчас может только один человек: все друзья за последние недели основательно подзабыли про неё.
«Не передумала?» — высветилось на экране.
Сердце Кирстин забилось в такт торопливому стуку колёс.
«Нет, хотя и могла бы», — написала она в ответ.
«Хорошо. У меня всё готово. Буду ждать тебя в двенадцать часов».
Секунду Кирстин думала, чтобы написать ответ, потому что обида всё ещё терзала её, но Охотник продолжил за неё:
«Кому-нибудь рассказывала, с кем собираешься провести этот уикенд?»
Кирстин даже покачала головой.
«Лоуренс съел бы меня с потрохами, если бы знал о тебе, — только и написала она. — Он и так завидует, что я увижу настоящего Караваджо, пока он будет торчать в комнате один».
«Не просился с тобой?»
«Просился… Но меня же ждёшь ты».
Кирстин закусила губу и слегка покраснела, поняв, что написала.
«Я уже в поезде сижу», — тут же попыталась сменить тему она.
Секунду Охотник не отвечал.
«В поезде? — спросил он затем. — Я думал, ты на автобусе. На какой приедешь вокзал?»
Кирстин назвала вокзал.
«Я заеду за тобой, хорошо? Свяжись, как только поезд подойдёт. Номер какой?»
«Будет только шесть утра. Ты не проснёшься ещё».
«Всё равно. Я хочу заехать за тобой».
Кирстин вздохнула, но в глубине души обрадовалась тому, что ей не придётся болтаться в городе одной полдня — и тому, что Охотник заботится о ней.
«1703», — сверившись с билетом, написала она.
«Хорошо. Спи. Я буду тебя ждать».
И Кирстин в самом деле уснула. Ей снился красивый брюнет в дорогом шерстяном пальто, которого она видела только раз. Во сне тот водил её по галереям Британского Музея и рассказывал про Мадонну Ролена — а может быть, что-то ещё.
Кирстин плохо запомнила детали сна.
Она проснулась от того, что её трясли за плечо. Поезд уже остановился, и пассажиры столпились у выходов из вагона.
Кирстин зевнула, поблагодарила проводника, закуталась в шарф и взялась за телефон.
«Я выхожу на платформу», — написала она.
Охотник уже был в сети — как будто и не было тех двух недель тишины.
Кирстин хотела спросить, почему тот не писал, но Охотник опередил её:
«Выходи из вокзала и поворачивай на Истборн тирас, Ford Fiesta ждёт тебя там, садись в него».
Кирстин была немного разочарована. Она почему-то ожидала от Охотника более романтичной машины, чем семейный форд — хотя, с другой стороны, у неё самой не было вообще никакой.
«Уже прохожу турникет, — отписала она, заходя в вокзал. — Ты позавтракаешь со мной?»
«Мы проведём вместе весь день».
Кирстин приложила к терминалу билет и, покинув вокзал, огляделась по сторонам.
Широкая Кравен Род уходила налево, а узенькая Истборн Тирас ответвлялась от неё. Вся толпа спешила на Кравен Род, а Истборн Тирас была почти абсолютно пуста.
«Наверно, там легче припарковаться…» — озадаченно подумала она. Вообще Кирстин в этих нюансах не понимала почти ничего, но вид пустого проулка заставил пробежать по спине лёгкий холодок.
Она решительно направилась туда, продолжая держать в руках телефон.
Подняв глаза, Кирстин в самом деле увидела обозначенный Форд. Она улыбнулась и помахала рукой, хотя водителя было почти не разглядеть за стеклом.
Кирстин замешкалась, раздумывая, с какой стороны сесть — да и вообще она бы предпочла сначала увидеть лицо, но водитель наклонился над пассажирским сиденьем и открыл дверь — решив вопрос за неё.
Кирстин обошла автомобиль и, забравшись внутрь, обернулась к водителю. Фальшивая улыбка замерла у девушки на губах. Это был крепкий мужчина с мясистым носом и широкими плечами в кожаной куртке поверх сизой водолазки — явно чей-то муж и отец.
«Ты сказал, тебе нет тридцати лет…» — вертелось на языке, но Кирстин не решилась высказать упрёк вслух. Покосилась на дверь, подумывая сбежать — но тут же попыталась успокоить себя. «Я же всё равно знаю его. Пусть и не в лицо».
Пока Кирстин пыталась решить для себя этот неоднозначный вопрос, смутная тень поднялась у неё за спиной, и Кирстин успела лишь пискнуть, когда чья-то сильная рука накрыла тряпкой её рот и нос.
Она забилась, пытаясь вырваться и выскочить за дверь, но на той уже стоял блок, и открыть её не удалось.
Ещё несколько раз ударив руками по креслу и передней панели, Кирстин обмякла и затихла.
— Забирай её, — распорядился водитель, одной рукой доставая телефон.
Его помощник лёгким движением откинул назад спинку пассажирского кресла и перетащил Кирстин на задние места.
— Всё в порядке, — сказал тем временем водитель, поднеся трубку к уху, — мы едем домой. К вечеру будем у вас.
Рей поднялся с кровати и, не одеваясь, подошёл к окну — в эту ночь он плохо спал. Проверки так и не закончились до конца, хотя идиоту было ясно, что полиция ничего не найдёт.
Он опустил руку на стекло. Далеко внизу проносились машины, и серые изгибы небоскрёбов сливались с тучами вдалеке.
Завибрировал телефон на столе, и, потянувшись за ним, Рей ответил:
— Да, Майкл.
— У нас всё хорошо. Ребята едут в порт.
— Хорошо, — Рей не чувствовал и тени этого «хорошо» внутри себя. Часто он пускал работу на самотёк — если объект его не интересовал. Но даже тогда ключевые моменты предпочитал контролировать сам.
