Круассан с любовью - Сахра Зейнеп

– Эрва, э-э-э… Я кое-что сделала.

Эрва распахнула глаза. Втянула воздух так шумно, как будто ей в голову пришло самое страшное.

– Что ты сделала, Сахра? Убила кого-то? Слушай, успокойся, не паникуй: мой брат подготовит для тебя хорошую защиту, не бойся, он тебя вытащит…

Я зажала ей рот рукой, списав эту чушь на то, что она еще толком не проснулась:

– Не глупи, Эрва, какое еще «убила»! Пойдем к нам. Позавтракаем, и я расскажу тебе, что произошло.

Я потащила подругу к себе, не обращая внимания на ее розовые домашние тапочки. Когда мы перешли в наш сад, я непроизвольно бросила взгляд в дальний конец улицы. Ахмета все еще не было видно. Видимо, их с Ясмин беседа проходит даже лучше, чем в моем воображении. Вот зараза!

Мы быстро позавтракали. Папа ушел на работу, а на кухне начала хлопотать мама, так что мы перебрались ко мне в комнату и плотно закрыли дверь. Эрва, более-менее угомонившись, устроилась на моей кровати, как птичка на жердочке, и с любопытством ждала, что я расскажу. За завтраком она, не в силах утерпеть, то и дело шептала мне на ухо разные предположения – убийство было еще самым безобидным.

Только я открыла рот, как она перебила:

– Погоди, последний вариант: ты провела ночь с каким-то незнакомцем, предаваясь запретной страсти?

Я нацелилась тарелкой с печеньем ей в голову, и Эрва прикрылась подушкой с колен. Последние десять минут все ее гипотезы имели отношение к сексу. В конце концов она все же угомонилась и перестала хихикать:

– Ладно, сдаюсь.

Я села напротив нее:

– Помнишь, из большого конверта от издательства выпало два письма, и мы не прочитали синее?

Эрва сдвинула брови. На то, чтобы вспомнить, ей понадобилось примерно десять секунд, после чего я продолжила:

– Так вот, в синем конверте было анонимное письмо.

– Что-о-о-о?!

Я попыталась заглушить этот вопль подушкой, но тщетно. Когда Эрве требовалось выплеснуть эмоции, ее рот раскрывался так широко, что еще немного – и уголки губ могли сойтись на затылке.

Худо-бедно успокоившись, она спросила:

– Ну и что этот аноним написал?

– Сказал, что не согласен с некоторыми моментами в моем тексте, и высказал собственную точку зрения.

– О-о… Ух как же интересно! А ты что сделала?

Я недовольно скривила губы:

– В том-то и проблема. Ты же знаешь, я не люблю, когда кто-то тычет мне, что и как делать. Я выбесилась, написала ответ и, не успев передумать, отправила, причем самой быстрой почтой. К вечеру мое письмо будет у него.

Эрва, вопреки моим ожиданиям, слушала с огромным удовольствием. Когда я рассказала, как мой адресат подписался, она еще больше развеселилась:

– Счастливая бабочка, значит? Хм… Это многое проясняет, – рассуждала она, расхаживая по комнате с видом следователя и потирая пальцем подбородок. – Если прикинуть, кто это – мужчина или женщина, – то после того, что ты сказала, логичнее предположить, что женщина. Ясное дело: какой мужчина назовется бабочкой?

Хотя было очевидно, что она развлекается, я принялась спорить:

– Необязательно. Он же использовал это имя как отсылку к теме, о которой писал.

– Ладно-ладно, но эта Развеселая бабочка тут неспроста!

– Счастливая!

– Неважно… Ну и что, ты считаешь, она снова напишет?

Я думала сразу сказать «нет», но собственный язык меня удивил. По необъяснимым причинам он не поворачивался в нужную сторону.

– Не напишет – разве что он идиот. Мое письмо было довольно резким. Думаю, он не ответит.

Эрва с разочарованием плюхнулась на мою кровать:

– Жаль. На самом деле, это могло бы быть довольно романтично.

Я закатила глаза, а подруга рассмеялась. Потом вспомнила что-то и быстро вскочила с кровати:

– Совсем из головы вылетело! Я ведь на самом-то деле ждала Ахмета, когда ты пришла. У нас с ним было дело. Он, наверное, вернулся домой, не нашел меня и теперь волнуется.

Я раздраженно пробормотала сквозь зубы, изо всех сил стиснув в кулаке шариковую ручку:

– В последний раз, когда я видела его полчаса назад, он болтал с Ясмин у пекарни и ничуть не волновался.

Глаза Эрвы загорелись:

– Правда? Тогда мне нужно срочно вернуться домой и допросить его. Мама будет в восторге. Они с Ясмин долго разговаривали на поминках. Со вчерашнего дня она только и твердит: «Мне очень понравилась эта девушка». Она, правда, говорила, что Ахмет-аби не очень заинтересовался, но, видно, теперь передумал.

После того как Эрва, посмеиваясь, вышла из моей комнаты, мне захотелось залезть под одеяло и заорать. Я снова схватилась за книгу, но не могла сосредоточиться. Перечитывала одни и те же предложения снова и снова и все равно не соображала, о чем в них говорится. И каждый раз, когда приходилось начинать страницу заново, я вставала и проверяла из окна, не вернулся ли Ахмет. Пусть даже я пропущу его возвращение – мне хотелось увидеть, как он снова уходит из дома на работу, чтобы успокоиться.

Когда я наконец сдалась, уже стемнело, а осилила я только пятьдесят страниц. После ужина снова вышла в сад, и мама опять сунула мне в руки пакет с мусором, чтобы я не скучала в одиночестве. Я со злостью швырнула пакет в мусорный бак на заднем дворе. И, оборачиваясь, подскочила на месте.

– До сих пор ненавидишь выносить мусор, да?

Я держалась за сердце, а владелец голоса улыбался, как ни в чем не бывало.

– Я тебя напугал?

Поднеся большой палец к передним зубам, я надавила на нёбо. Так всегда делала мама, когда пугалась. Хоть это и глупо, но успокаивает – правда, не представляю, каким образом.

Однако дурацкий вопрос требовал ответа.

– Не видно, что ли?

Не слишком-то вежливо. Но я действительно испугалась! Ростом он выше среднего, а крепкое телосложение в темноте вполне может и нагнать страху. А Ахмет стоял и знай себе улыбался:

– И это говорит мне девчонка, которая пряталась в мусорном контейнере, чтобы выскакивать оттуда и пугать прохожих?

Сама того не желая, я тоже улыбнулась. В детстве я действительно не была пай-девочкой.

– Сакине-тейзэ с третьей улицы считала, что это по твоей вине у нее герпес на губе выскочил.

Теперь я рассмеялась в голос:

– Ой, да она считала, что та веснушчатая женщина с Седьмой улицы по моей вине ребенка потеряла. Как же ее звали…

Он, не задумываясь, выпалил:

– Филиз, – и сам расхохотался.

На этот раз я, не стесняясь, присоединилась к нему, но, когда наш смех стих, вновь испытала смущение. Принялась возиться с прядью волос, упавшей на лицо, в то время как Ахмет, засунув обе руки в карманы, перекатывался с носка на пятку. На нем был один из его черных костюмов – значит, я действительно пропустила его возвращение: видимо, он только с работы.

В конце концов я сделала первый робкий шаг к дому. Он последовал за мной. Тридцать шагов показались мне тридцатью километрами. Когда мы остановились у стены, соединяющей два сада, он посмотрел на меня:

– Принести тебе круассан?

– Ты же уже принес утром, – напомнила я, смущенная, но уже не такая напряженная.

Он положил ладонь на затылок.

– Верно! Я же угостил тебя. Так почему ты так быстро ушла?

– Вы собирались поговорить с Ясмин, – пожала плечами я. Очень не хотелось дать воспоминанию о Ясмин испортить мне настроение.

– Тебе не нужно было уходить, наш разговор не был каким-то личным.

Внутри меня взорвалась хлопушка с конфетти. Я постаралась не выдать радость: может, сейчас он даже расскажет, о чем они говорили?..

Но тут раздался оклик Мине-аблы [11]:

– Ахмет?

Мине была женой брата Ахмета. Для Эрвы и меня она была как старшая сестра. В ее глазах, углядевших нас при свете уличного фонаря, пряталась умиротворенная улыбка. Когда мы с Ахметом зашли в их сад, Мине-абла пригласила меня на чай, но я вежливо отказалась. И дело было не в нелюбви к чаю: в присутствии Ахмета я сидела бы словно пыльным мешком стукнутая.