Прятки - Шолох Юлия

– Да просто, Сереж, подумала. Ты, прости, не мой принц. А я не твоя принцесса. В общем, ничего у нас не выйдет. А окажись на моем месте Цукенина… она бы растаяла от одного твоего прикосновения. Прости.

– Да ладно, – мирно ответил Стоцкий, устраиваясь рядом и больше не делая попыток меня целовать. – Мы с тобой друзья.

Я согласилась. Как-то всегда получалось, что все окружающие молодые люди сразу причисляли меня к друзьям, и никто огромной любовью ко мне не воспылал. Как, впрочем, и я.

– Тебе Цукенина совсем не нравится?

Любопытно, как она воспринимает Стоцкого? Наверняка ведь думает, что и характер у него, в соответствии с внешностью, ангельский. А вот и нет, Сергей довольно равнодушен к окружающим. Совсем холодный, честно говоря, и любить его довольно затруднительно.

– Устал я от этих девиц, – поморщился тем временем Стоцкий, – которые меня за какое-то животное принимают. Нацепят юбку в ладонь длиной и норовят под нос сунуть, будто мне больше ничего и не надо, кроме мягкого места, которое можно пощупать. Да и вообще дуры эти богатые все как одна балованные. Они мне еще в прошлом году надоели.

– Зря ты так… Она же не виновата, что родилась в семье с деньгами.

– Да я ничего не говорю… закончу университет, женюсь на какой-нибудь дочке, вступлю в семейный бизнес… А пока ну их.

Ничего себе мальчик-одуванчик!

– Фу-у-у, как пошло звучит.

– Павлова, ты как ребенок детсадовского возраста, – снисходительно сообщил мне Стоцкий, вытягивая ноги и беззастенчиво пододвигая ими мои, – ничего, привыкнешь со временем.

– Упаси боже, – пробормотала я, но спорить не стала.

И вот вроде все прошло спокойно и без эксцессов, но на следующей неделе я узнала, что наш «пламенный поцелуй» кто-то успел заснять на смартфон и разместить в общей группе в фотоотчете о поездке. Конечно, Цукенина тоже в этой группе состояла – там весь курс был, – и хотя моего лица на фотках было не разглядеть, обычные джинсы и мой любимый серый свитер без труда узнает каждый, кто учился со мной хотя бы неделю. Так вот, если раньше Цукенина просто меня демонстративно не замечала, то теперь окатывала таким взглядом, что казалось: сейчас меня поведут на расстрел. С помощью пулемета.

Стоцкий, которому я предъявила новость, сказал буквально следующее:

– Хм… ну так и лучше – пусть думают, что мы встречаемся. Может, приставать меньше будут.

– А мне в этом какой резон? – нахмурилась я.

– Ну, не знаю… но ты подумай, и если согласна, то говори.

На том и порешили.

Время, однако, шло, и стоило думать о работе. У Стоцкого пока ничего не наклевывалось, поэтому я решила все-таки отметиться у Марины Сергеевны. Не оттягивая, на следующий же день после лекций понеслась в деканат. Повезло: Марину Сергеевну я застала на месте, но она громко с кем-то переругивалась по телефону, одновременно вороша кипы бумаг в шкафу. Заметив меня, прикрыла ладонью трубку и шёпотом попросила подождать в коридоре.

Ну, времени у меня полно, главное – ее не упустить, но выход из комнаты только один, так что мимо все равно не проскользнет. Я уселась в коридоре на одно из сидений и достала книжку. Быстро запутавшись в правилах построения предложений немецкого, я ощутимо клевала носом, когда рядом грохнуло сидение, и кто-то уселся по соседству.

Я машинально обернулась и вздрогнула от неожиданности – Танкалин развалился на ближайшем сиденье, хотя вокруг было еще с десяток пустых. Закинул ногу на ногу.

Он весь прямо сиял, как будто нашел с утра под подушкой путевку на луну и пах так приятно, что зубы сами собой от злости сжались. Я бы предпочитала, чтоб от него несло, как из помойной ямы.

Угораздило же встретиться!

– Не темно читать? – поинтересовался он.

Я молча отвернулась. Хотелось пересесть, но такого удовольствия ему доставлять я не собиралась, так что просто попыталась снова вникнуть в текст.

– Ты туда? – позер этот никак не желал просто сидеть тихо и продолжал беседу таким тоном, будто сегодня самый счастливый день его жизни, и остальное не колышет! Но на этот вопрос нельзя не ответить – ему, видимо, тоже нужно было к Марине Сергеевне.

– Да, позовет, когда освободится.

– Хорошо, – Танкалин вытащил из кармана айфон и стал что-то просматривать.

Скорее бы, подумала я, снова утыкаясь в книгу. Буквы разбегались по страницам так резво, что я даже не пыталась их свести в кучу, просто упрямо смотрела на страницу, старательно делая вид, что я тут совершенно одна.

Рядом зашуршала бумага.

– Хочешь? – он протягивал какие-то конфеты в упаковке, и терпение мое при виде этого жеста закончилось.

– Слушай, Танкалин, мы вроде уже со всем разобрались. Не надо тут изображать душу компании – я у врагов конфетками не угощаюсь.

– Какой из тебя враг, – он неторопливо засунул конфеты обратно в карман, – так… мелочевка.

Я промолчала.

– Скажи мне лучше, – его голос стал гораздо жестче, – как ты сюда поступила? Твоей матери на рынке за продажу тухлых кабачков подняли зарплату?

Врезать бы ему как следует! Надо было сразу его ударить, но даже прикидывать нечего – если будет драка, он без труда победит, и сомневаюсь, что его остановит то, что я принадлежу к слабому полу. Потому я обошлась словесным ударом.

– Это ты сейчас говоришь о женщине, которая на последние деньги покупала зефир, который терпеть не могла, но ведь Костик так его любит? – прошипела с максимально возможным презрением. Кто-то тренирует улыбки, а я на таких вот хмырях – голос. Могу им гордиться!

– Ох, не надо мне тут показательных выступлений на тему добра и зла, – поморщился. Причем не очень сильно – видимо, не желая, чтобы морщины появились.

– Думай в следующий раз, каким тоном отзываешься о моей матери!

– А иначе что? – лениво протянул он.

Что уж сомневаться, я не способна причинить ему ни одной действительно крупной неприятности. Да и зачем? Можно разобраться прямо сейчас…

– А иначе я тебе всю морду расцарапаю. Ты меня, конечно, остановишь, но я не сомневаюсь, что успею, – внимательно осматривая его лицо, спокойно сказала я. И, честное слово, верила каждому своему слову! Любой другой мог отозваться о маме и гораздо хуже, а я бы и внимания не обратила, но именно от Танкалина не могла слышать даже малейшей грубости. Слишком обидно за маму…

Он, как ни странно, довольно улыбнулся, вытягивая ноги поперек коридора. Похоже, совсем меня не опасался. Ну-ну, попробуй только еще хоть слово добавить!

– Дурой ты выросла, Аленка, – с улыбкой заявил Танкалин. Как он вообще смеет вспоминать мое имя? Да что ж он меня так раздражает-то?!

– Зато не такой мерзкой, как ты, – мгновенно парировала я. – Оставь меня в покое, не хочу с тобой разговаривать.

– Дуро-ой, – словно не слыша, тянул Танкалин, одновременно откидываясь на спинку стула. Если бы тот был на ножках, он, пожалуй, стал бы раскачиваться. А я бы не отказалась немного подставить подножку и полюбоваться, как он грохнется на пол. Жаль, это все осталось несбыточной мечтой.

Не знаю, чем мог бы закончиться наш разговор, но дверь открылась, являя Марину Сергеевну.

Она окинула нас быстрым взглядом, остановилась на Танкалине.

– Константин? Вы тоже ко мне? – потом быстро перевела взгляд на меня. – Подождете?

Желая любым способом отделаться от присутствия рядом этого хмыря, я согласно кивнула, даже слишком быстро. Он поднялся, окидывая меня на прощание пренебрежительным взглядом. Намекал, что пришел последним, но кто я такая, чтобы не пропустить его вперед? А мне без разницы, лишь бы морду его лишний раз не лицезреть.

Сидел он в кабинете долго, оттуда доносился хохот, и еще они пили кофе. Казалось, Танкалин специально там задерживается, чтобы мне пришлось ждать дольше, ну а я вдруг вспомнила, что, собственно, не важно, в какой день прийти – могу и завтра, так что тихо поднялась и ушла. Пусть развлекается.

Следующий день начался с новости, которую девчонки посчитали какой-то необычной.