Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— План на вечер перестает быть томным. — Вадим разделывается с кофе, оставляет чашку на моем подносе. — Адвокат есть, грязи я не боюсь, но тебе придется быть очень убедительной, если планируешь заставить меня есть тако с собачатиной.

— У меня есть парочка аргументов. — Отодвигаю столик, нарочно вытягиваюсь и позволяю одеялу соскользнуть с груди. Провожу по себе ладонью, захватываю пальцами «штангу», немного оттягиваю и отпускаю, давая груди спружинить. — Работают безотказно.

Взгляд Вадима темнеет.

Я знаю, как ему нравится эта «игрушка». И как прямо сейчас он проводит языком по нижней губе, явно вспоминая что любит держать ее во рту, пока я прыгаю на его члене.

Бросает взгляд на часы. Нетрудно догадаться, зачем.

Я поднимаю ставки — откидываю одеяло полностью, сгибаю ноги в коленях и развожу в стороны. Так, чтобы между ними не осталось никаких секретов. Чтобы он видел все. Каждую складочку, каждый изгиб. Чтобы его драгоценные часы и неотложные дела на мгновение показались максимально незначительной херней по сравнению с тем, что прямо сейчас лежит перед ним — готовое, влажное, ждущее.

Господи, у нас не было секса два дня, а я чувствую себя брошенной и забытой куклой, которой срочно нужно снова оказаться в любимых хозяйских руках. Лучший ответ на вопрос — куда бежать? Никуда. В этом мире или в любом другом нет места, где меня не догнала бы моя сучья любовь к нему.

Взгляд Вадима медленно, но безоговорочно темнеет. В нем появляется та самая хищная сущность, от которой у меня внутри все переворачивается и плывет. Он медленно — блядь! — так медленно, что это почти пытка, проводит языком по своим губам, как будто пробуя на вкус то, что видит. Я знаю, что ему нравится эта «игрушка». Поэтому снова пробегаю по ней пальцами, немного выгибаю спину, чтобы подать себя вперед. На тот случай, если у этой самодовольной скотины еще остались сомнения, что со мной нужно сделать прямо сейчас.

Он делает шаг к кровати. Один. Второй. Останавливается у самого края, нависая надо мной своей огромной, подавляющей тенью. Я чувствую его запах — не тот, который от парфюма, хоть он у него самый охуенный на этой планете — а его собственный, который мое тело ощущает на уровне инстинктов.

— Просто для протокола, коза, — его голос становится бархатным, чуть ниже, заставляя мои нервы вибрировать от одного колебания воздуха между нами, — ты сейчас пытаешься сделать так, чтобы я опоздал на встречу, которая может стоить мне пары-тройки миллионов.

— Какая… жалость, — я потягиваюсь еще больше, завожу руки за голову, откидываюсь на подушку в самой приглашающей позе. — Даже не знаю, как ты это переживешь.

Вадим ставит колено на кровать, одну руку — рядом с моей головой.

Наклоняется.

Я ощущаю раскаленное тепло его тела, и между ног уже буквально течет.

Синие глаза впиваются в меня, изучают, трогают.

Я выгибаюсь на кровати, как кошка.

Он не двигается — просто смотрит.

Считываю это как сигнал действовать дальше. Поднимаюсь на локтях, завожу руку ему на затылок, тянусь, выдыхаю ему в шею, чувствуя, как его кожа покрывается мурашками. Он помогает — свободной рукой берет за талию, подтягивает, вжимает в свое тело. Я чувствую, как его член, даже сквозь ткань брюк, упирается мне в бедро. Твердый. Горячий. Требующий.

— Коза, у тебя совести вообще нет, — дышит он мне в губы, но не целует. Дразнит.

— У меня терпения нет, — поправляю я, намеренно потираясь об его твердость своим телом. Триумфально улыбаюсь, потому что это движение заставляет уголок его рта дернуться даже сквозь маску непрошибаемого бизнесмена.

— До вечера вообще никак? — Ладонь отпускает талию, позволяет моему телу несильно шлепнуться на постель, но на этот раз Вадим поддается — дает утянуть себя ближе. Пальцы ныряют на внутреннюю сторону моего бедра, замирают у самого сладкого края.

— Неа, — отчаянно мотаю головой по подушке, и сама ёрзаю так, чтобы ему пришлось дотронуться именно там, где мне нужно и так хочется.

Я смелее обвиваю его шею руками, зарываюсь пальцами в его волосы на затылке. Они жесткие, но такие приятные на ощупь. Тяну его на себя, заставляя почти лечь сверху. Его вес давит, но это такая приятная тяжесть. Я трусь об него всем телом, чувствуя, как между нами нарастает напряжение, а воздух становится густым и наэлектризованным.

— Крис, — он еще сильнее сжимает пальцы на моем бедре, когда я начинаю медленно двигать бедрами, имитируя совсем другие движения. — Доиграешься, мелкая.

— Угрозы только какие-то, Тай, — я прикусываю мочку его уха, чувствуя, как он вздрагивает. — А кроме болтологии что-то будет?

Его ладонь, наконец, скользит выше. Пальцы грубо, но возбуждающе нахально проникают внутрь, начинают двигаться, дразня, растягивая, заставляя меня стонать и извиваться под ним.

Я уже мокрая. Готовая. Ждущая.

Ладно, его член мне сейчас не светит, но пусть трахнет хоть как-нибудь, боже. Два дня без него — это слишком. У меня ломка.

Пытаюсь поймать его губы, чтобы заглушить слишком очевидные похотливые стоны хотя бы поцелуем, но Вадим отстраняется. Ловит мой злой взгляд, прищуривается, еле заметно ведет головой. Вот же мудак — хочет видеть и слышать, как я тут превращаюсь в его послушную игрушечку.

Его пальцы внутри меня начинают двигаться быстрее. И в дополнение к этому большой надавливает на клитор, начинает мягко поглаживать, растирать влагу, которая из меня уже просто тупо льется. Голова окончательно вырубилась, но я почему-то вспоминаю про «синие кружки» в календаре цикла. Можно списать все на гормоны, на естественную потребность моего организма спариваться.

Только дело совсем не в этом, Крис, хватит заниматься самообманом.

Я чувствую, как приближается оргазм — волна жара, которая вот-вот накроет меня с головой. Цепляюсь в авдеевские плечи двумя руками, как утопающая, стону его имя, умоляю не останавливаться.

И в тот самый момент, когда я уже готова взорваться, он отстраняется.

Резко.

Оставляет меня на пике, дрожащую, задыхающуюся, с широко раскрытыми от шока и неудовлетворенного желания глазами.

— Тай? — шепчу, не веря. — Какого… хрена?

Он распрямляется, разглаживает рубашку, манжеты. Видит, что наблюдаю за ним и от бессилия бью кулаком по матрасу, и нарочно не спеша поправляет ширинку. В глазах уже хорошо знакомая мне деловая решимость, но и черти там тоже есть — такие же голодные, как и мои собственные.

— Вот теперь, Барби, все по-честному — мы оба друг друга поимели, — усмехается, намекая на то, что теперь стоит не только у него, и теперь не только ему мучиться с этим до вечера.

Абсолютно справедливо, если быть честной.

Я смотрю на него, и во мне борются два чувства — дикая злость на заслуженный урок от моего Грёбаного Величества, и еще более дикое желание сделать по-своему. Я могу даже попытаться — он до сих пор слишком близко, ничего не стоит запрыгнуть на него и использовать десяток хорошо изученных и всегда работающих на нем приемов. Но проблема в том, что этот гремучий взгляд я тоже достаточно хорошо изучила, и обычно он предупреждает, что любая попытка может — и будет — использована против меня.

— Ты невыносимый, самодовольный, эгоистичный ублюдок, Авдеев! — шиплю я, но даже мне слышно, как дрожит и предательски подводит собственный голос.

— Возможно, — он даже не спорит. — Но если я останусь сейчас, Барби, то обязательно проебусь. А я не люблю проёбываться.

Я хочу возразить, хочу закричать, хочу вцепиться в него ногтями и не отпускать. Но вместо этого просто смотрю на него и понимаю — он не шутит. Он правда уйдет. И никакие мои «аргументы», как бы соблазнительно они ни выглядели, его не остановят.

— Ну и вали! — фыркаю и нарочно натягиваю одеяло до самого носа.

Он поворачивается и уходит. Не оглядываясь. Я слышу, как щелкает замок входной двери.

И только тогда позволяю себе застонать от разочарования и рухнуть обратно на подушки.

Я еще долго лежу, вслушиваясь в тишину номера, которая теперь кажется оглушительной. Вот же сволочь! Ну вот как он это делает? Как умудряется каждый раз оставить меня с ощущением, будто я пробежала марафон, но за метр до финишной черты вдруг поняла, что бегу на месте.