Жестокии развод (СИ) - Тес Ария

До боли прикусываю нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. Я совсем не ожидала, что время убежит так быстро и резко, что вот! Вот сейчас настанет этот момент, когда водитель постучатся в дверь, и нам нужно будет выходить из дома, чтобы проводить маму в последний путь. Так скоро…почему это так скоро? Я совсем не готова…

– Галочка, я открою, не переживай и не спеши!

Теплый голос тети Лены немного ослабляет давление на солнечное сплетение, но легче становится лишь на секунду. Это ничего не поменяет. я не смогу засесть в этой комнате до конца своей жизни и притвориться, что сегодня я не хороню свою маму. Не смогу. Пара секунд тоже не даст мне достаточно времени на подготовку.

Пора.

И этого не изменить…

Присаживаюсь на корточки, поднимаю шляпку и беру себя в руки. Снова вспоминаю о том, что говорила мама о лице женщины в обществе, и клятвенно обещаю себе притворить и этот ее урок в жизнь. Снова. Как вдруг…

– О, это вы? Заходите скорее! Я так и не поняла, приедете вы или нет. Думала, у тебя снова работа…

В ее тоне слышится легкий упрек, но мой муж отвечает на него с холодной сдержанностью.

– Мы немного задержались, но, конечно же, не смогли бы пропустить похороны.

Застываю.

Изнутри меня всю парализует страхом и каким-то липким…волнением? От неожиданности даже перед глазами заиграли темные пятна. Что он здесь делает? И не один? Надеюсь, что без своей новой зазнобы?

– Привет, теть Лен, – бодро здоровается Артур.

Я слышу короткие поцелуи, потом Веронику.

– Привет. Выглядишь потрясающе!

А потом и Артема.

– Где мама?

Входная дверь закрывается, а тетя Лена отвечает.

– Она в комнате, сейчас выйдет. Ну что? Как добрались?

Ее голос звучит вроде бы ровно, но слышно, что натянуто. Нет, я ей ничего пока не рассказала, и не поэтому она такая. Если бы знала, уверена, что на порог моих «близких» не пустила. Просто она потеряла любимую сестру, какое там веселье? Это не больше, чем обыкновенная вежливость.

Зато Артуру вот плевать. Он сразу вдается в подробности, что ехать на Сапсане было гадко и мерзко, ведь у них нет вагонов его уровня.

Мне становится дико стыдно.

Представляю, что думает сейчас тетя Лена. Кого ты воспитала? Господи, какой же он заносчивый, высокомерный говнюк.

И знаете? Я с ней солидарна. Это явно не та тема, которую допустимо обсуждать на похоронах своей бабушки. Конечно, если тебе есть до этого дело…

Неприятно.

Мне гадко и мерзко понимать, что они сюда приехали под давлением отца, а он здесь из-за давления общественности. Ведь как же? Кто-то узнает, что у меня мама, и я была на похоронах одна, что о нем подумают? Особенно Людмила Прокофьевна. Он явно пытается ее впечатлить, а кого впечатлит потенциальный зять, который даже не удосужился появиться на похоронах тещи?

Вопрос ведь гораздо глубже лежит. Я это тоже уже успела осознать: как поступил со мной, так поступит и с внучкой. Вот зачем тогда она пришла на самом деле: проверить, как пройдет наше расставание, сколько грубостей он мне скажет, и что оставит в конце. Как известно, мужики ведь всегда расстаются одинаково.

Умно. Интересно, она была удовлетворена?

Хотя кому я вру. Мне неинтересно.

Поднимаюсь на ноги и снова заглядываю себе в глаза. В них горит решимость и холод; никаких соплей. Ничего, кроме решимости и холода.

Я поворачиваюсь в сторону двери, иду к ней и распахиваю, а когда попадаю в коридор, неловкий разговор моментально затихает.

Что я чувствую, когда смотрю на свою «семью»? По очереди скольжу по ним взглядом. Вероника – моя первая, долгожданная принцесса, которая сейчас похожа на всех сучек из кино разом. На ней слишком короткое, черное платье, профессиональная укладка и яркий макияж. Потом смотрю на Артура, у которого грудь колесом и дерзкий вызов в глазах по отношению ко мне, будто я ему что-то сделала, чтобы получать такие вот взгляды. И конечно же, Артем. В нем я улавливаю чуть больше человеческого: сочувствие, жалость, стыд. Младший сын делает ко мне короткий шаг, открывает рот, но я злюсь. Я дико злюсь на всех них, поэтому не реагирую.

Смотрю на Анатолия Петровича.

Я знаю этот взгляд, которым он сканирует меня сейчас. Мы боимся. Мы не хотим осложнений в виде истерики и скандала. Мы надеемся, что этого не будет, так как такое событие должно было выбить меня из колеи. И оно выбило, но! В этот момент я – это дело десятое. Во мне просыпается то, чего я, к сожалению, не смогла привить своим детям: уважения к своей матери.

– Зачем вы приехали? – спрашиваю холодно, чуть поднимаю подбородок и расправляю плечи.

Да. Я собираюсь стоять за нее грудью! Раз тогда не смогла, то хотя бы сейчас. В последний раз буду до конца, и мне плевать на последствия. Абсолютно.

– Эм…- Толя откашливается и хмурит брови, – В смысле «зачем»?

– Какое слово в моем вопросе поставило вас в тупик, Анатолий Петрович? Зачем. Вы. Здесь. Просто же. Никакой загадки.

Мой колкий сарказм его злит. Толя чуть прищуривает глаза, потом отодвигает в сторону Нику и делает ко мне шаг, предупреждающие тихо шепчет.

– Галя, я все понимаю, но, может быть, мы потом разберемся? Внутри семьи?

– Я уже внутри своей семьи, Анатолий Петрович. От тети у меня секретов нет, но ты прав. Мы со всем разберемся потом, а теперь уходите.

– Что? – Вероника издает смешок и тоже шагает ко мне, – Мам, ты с ума сошла? Мы же…

– Я ничего не хочу слышать, Вероника Анатольевна. Разворачивайтесь и уходите, на похоронах моей матери вас не будет.

– Она моя бабушка! – восклицает дочь, но от взгляда, который я на нее бросаю, тут же затыкается.

Ее щеки вспыхивают. Мне все равно. Вот так это бывает. Тупое безразличие, и я ничего не чувствую совсем. Гусыня, наверно, правда. А не мать.

– Твоя бабушка? – зло хмыкаю и киваю, – А когда ты ей в последний раз звонила, Вероника? М? Или мне? Ты хоть раз мне позвонила? С тех пор как она умерла, прошло уже три дня.

– Я была…

– Остановлю тебя. Наверно, ты была очень занята, да?

– Да, я была занята, – заявляет она, – Чтобы успеть сделать все дела, так как мне пришлось выделить время на похороны.

– Пришлось. Выделить. Время, – пробую слова на вкус, а потом издаю смешок, – Какая трогательная забота, доченька. Могу задать вопрос?

– Какой?

– Ты знала?

В прихожей повисает пауза. Мне нужно услышать это, чтобы совесть заткнуть за пояс. Пока я имею только догадки, а с догадками каши не сваришь. Нет. Я должна знать, насколько это предательство огромное на самом деле, поэтому спрашиваю. Пусть больше для галочки.

Ответа я, кстати, не слышу. Вижу. Я его вижу по ней. Вероника может мнить себя кем угодно, но мне прекрасно известно, как она выглядит в разных ситуациях. Например, сейчас ей все-таки немного стыдно. Пусть это остаточное, на привычке…

Хмыкаю и киваю пару раз сложа руки на груди. Вполне вероятно, тогда она смеялась над Гусыней-мамой как раз с этой клевой Настенькой. А что? Они же ладят. Они подруги. У Вероники теперь много подруг, которых я не знаю…

– Понятно, – киваю еще раз, а потом холодно смотрю на нее и чеканю четко каждое слово, – Фотосессии, подписчики, твой блог. Подруги…у тебя теперь много подруг, моя хорошая. Вот и возвращайся к ним.

Вероника распахивает свои огромные глаза, которые ей достались от меня, и смотрит так, как никогда раньше не смотрела. Понимаю. Я была всегда гусыней: слишком мягкая, слишком добрая, слишком всепрощающая, но на самом деле я не совсем такая. Или такая, пока не доведут, хотя это и неважно. В любом случае я дочка своей матери, от которой мне не перепало глаз, зато перепала сила характера. Даже если я притворяюсь по большей степени.

– Зачем мы вообще ее слушаем? – вздыхает Артур, – Давайте просто…

– Просто «что», Артур? Проигнорируем старую истерику, правильно тебя понимаю?

Артур теряется на мгновение, и я тоже замечаю сконфуженность от моего напора, да и стыд. Но! Бравада важнее. Он гордо задирает нос и кивает.