Я буду держать тебя (СИ) - Торен Эйлин

Но, бля, вот она стояла в этом, мать его, тёмном переулке, где только насиловать кого, в лучшем случае перепихнуться в тачке по бырому – денег не было, чтобы машина забрала её у входа в комплекс?

Серьёзно?

Его прям перекорёжило.

Если у неё есть мужик, то он мудак!

И ладно. Этот квест Сорока исполнил. Не без косяков, но сработал, чтобы упереться в другой?

Пиздец! У неё реально не все дома – ночь на дворе почти, зима грязнючая, без снега, людей на улице нет ни хуя, а ей “дешевле” вот по этой тропинке, мечте маньяка, до дома дойти?

Она что, голодает?

Сорока разозлился. Реально. Его так рвануло с корнями, потому, когда она сказала, что может за себя постоять…

И…

— Что за… – пискнула Аделаида, оказавшись на его плече.

— Не верю, что ты здесь живёшь, – заявил Денис, дойдя до подъезда. — Ключ давай. Или код говори.

— Поставь меня, или я орать начну.

— Да, ори, – фыркнул он. — Ключ, код? Или сдёрну дверь.

Аделаида чертыхнулась, попыталась его пнуть, ударить кулаком в спину.

Ми-и-илая… сражалась бы она с маньяком каким, ага!

Вот же – как, просто, как у такой ладной девочки нет никого?

И нет, Денис видел, что она характер свой ломает. Аделаида была такая мягонькая со всеми, участливая. Она даже к пареньку одному, который у него занимался и упал, подлетела успокаивать. Прям наседка. Такая нежная и скромная. А Сорока злил её спецом, потому что видел, что её распирает, а сам кайф ловил от того, что получал это шипение и убийственные взгляды.

Код Аделаида сказала и он подошёл. Исходя из логики, Ден глянул на табличку над подъездом, первые цифры – это номер квартиры?

— Этаж?

— Твою мать, поставь меня немедленно! – прохрипела она.

Он поставил, как раз в открывший двери лифт.

— Этаж?

Прижать её не было никакой проблемы. Бессильно, в очередной раз его послав, Аделаида нажала на нужную кнопку.

— Какого тебе от меня надо?

— Ты мне напиздила, – почти вплотную придвинулся к её лицу Денис. — Не верю тебе. Не верю, что не пиздишь и сейчас.

— Я же сказала код, уже понятно, что… – голос у неё пропал, — отвали…

И Сорока утонул в тёмно-серых глазах – правда боялась его? А он не хотел, чтобы боялась, и чтобы кололась, как ёжик, и чтобы ругалась… и он сам не хотел при ней ругаться, злиться не хотел.

У него все мысли в штаны провалились. Голову повело, когда она выдохнула это обречённое “отвали”, а он всего-то ничего уже преодолел расстояние между ними и поцеловал всё же.

Сражаться она собиралась?

Такую переломить… ничего же не стоит. Вообще.

И страшно стало за неё до жути.

Мелкая, дрожью в руках пошла, поехала её голова следом за его.

Денис чувствовал. Целовал с напором, стараясь при этом не жестить, но и какая же вкусная, билась током, отдавалась. Бля, он сдох бы, если бы не откликалась, но он не ошибся, надо было просто поймать.

— И продолжаешь, – прошептал, отрываясь с нежеланием диким.

Он бы её прям здесь трахнул, пох, что лифт, пох на всё вообще…

Аделаида всхлипнула, когда он вытащил её на этаж – на руки подтащил и вперёд. Не отрываясь от неё, сталкиваясь яростно и расцепляясь, чтобы вздохнуть – всё обострилось, болезненно, ярко.

Сорока под кайфом. И уверен, что Аделаида где-то там же, где и он.

Она обнимала его ногами и определенно тёрлась о возбуждённый член. Сука, мешает одежда, двери эти… пусть от лифтов в межквартирный холл открыта, древняя, обшарпанная, сто слоёв краски и те отваливаются, но и вторая.

Чтоб его, он не думал, что такие у кого-то ещё остались – давно же все себе железные поставили, а тут, как в детство попал… у него такая была. Прям почти точь-в-точь, даже цвет, и эти гвоздики вколоченные в полотно для красоты… – не надо и открывать, можно с ноги ударом вынести.

Аделаида не справилась с замком, Денис, рыча, забрал у неё ключи. У него получилось, хотя в какой-то момент он подумал, что и правда вынесет эту её дверь. Срать. Поставит новую.

Напряжение, что они накапливали между собой всё это время, наконец достигло пика – это сносило всё вокруг, включая их самих.

Аделаида что-то несогласное промычала, вместе с скручивающим стоном в его рот, когда он скинул свои кроссовки, зафиксировал её так же, как в лифте у стены, только сейчас ещё и на руках держал. Точнее, одной рукой держал, а второй снимал один ботинок, потом перемена рук – другой. Застёжка не поддалась, он глянул на неё вынужденно.

— Денис, нет, – воспользовалась этим кошка-злючка.

— Что “нет”? – справился с ботинком. Попытался поцеловать, но встретил эту стену… реально стену, потому что женщина увернулась.

Но подставила шею…

— Денис, – и продолжала же вибрировать. А это его имя, протянула, а у него всё так стиснулось, что – она просто не может его обломать.

— Что, кошечка, что?

— Я не… мы не… – у неё не получалось форму мыслям придавать. Значит и не надо.

— Почему нет? – всё же решил спросить, всматриваясь в лицо во мраке коридора, где света только от окон в кухне.

Бля, красивая, девочка же совсем. Горела. Эти щёки, наверняка красные, исцарапанные его щетиной, губы распухшие от жестоких поцелуев. Пережестил? Пережал?

Нет… нет…

Глаза-то безумные, блестели, дыхание тяжёлое.

И желание! Не надо видеть. Глаза закрой и – било по нему, до рыка. А как он хотел услышать, как она будет стонать, когда доберётся до неё. Разложит. Под себя.

— Я старше, и ты… это просто…

— Это просто секс – ты хочешь меня, я, охуеть, как хочу тебя. Просто забей, малышка. Мозги в кашу от тебя и стояк, сейчас взорвусь к херам.

Ну, что ему делать, если он не романтик весь из себя. Может она вообще не привыкла к такому? Может… но и стихи он читать не умеет. Комплименты – вот так, как сказал. Куда уже выразительнее и основательнее?

Реально взорвётся до того, как доберётся…

И он просто снова поцеловал.

Всё. Пох.

8

Аделаида потерялась. Где-то на грани понимания. У основания… чего? Мысли в прах, развеяны и снесены бурей, которую она не сдержала бы ни за что.

Денис слишком… слишком… просто – слишком!

Но только она никогда не верила, что можно утонуть вне воды, от чувств, захлебнувшись всего лишь одним желанием, таким сильным, что до ора свело внутренности и будто умираешь, будто только ради этого момента и жил всё это время, а после можно и умереть.

Она не думала ни о чём. Просто. Пустота.

Точнее – заполненная пожарищем и… она не бежала от него, как очень хотелось… очень. В лифте, очень хотелось и… чтобы не отпускал, чтобы прижимал сильнее.

И она не могла бы найти себя, она вообще не поняла, когда, в какой момент потерялась полностью.

Когда рациональное в ней сгинуло, словно не было?

Как вообще возможно, чтобы вот так и, словно она подросток, словно никто никогда не целовал, а Денис этот – он напирал, был везде. Не оставлял возможности не то что сообразить, вздохнуть воздухом, который не наполнен его запахом и его вкусом. Настоящим, мужским. Сводящим с ума, и внутренности и внутренности наполняя болезненным желанием, невыносимым.

И потому она ухнула в этот огонь ещё сильнее.

Только на мгновение, чудом, внутри глас разума проснулся, чтобы сказать, что – она не может, они не могут. Денис этот – не может!

Что на него нашло? Он же не серьёзно!

Но, прижимаемая им к своему невероятно большому горячему телу, отсюда, с её ракурса, так вообще огроменному, Ида чувствовала, что Денис очень даже серьёзно… очень!

И не надо было этого откровения: “охуеть, как хочу тебя” – слишком! Очередное.

И глас разума стих окончательно не только от самих слов, но и от того, как это было сказано.

Ида умерла. Вот была и не стало. Той её сложной всей такой, самостоятельной, пытающейся быть гордой, бесстрашной… строгой, рациональной, прагматичной…