Спецназ. Притворись моим (СИ) - Алекс Коваль

— Тогда откуда такие познания? — продолжает допытываться участковый.

— Приходилось сталкиваться с подобным, — съезжаю я.

— По жизни? — Въедливый взгляд.

— По работе, — отрезаю я.

— Тоже мент?

Мажу по мужику ледяным взглядом и оставляю последний вопрос без ответа. Петрович этот больше на преступника похож, чем на блюстителя закона. Не нравится он мне. Неприятный тип. Из-за таких вот… индивидов нашу полицию потом и не любят. Хают.

— Готово. Что еще, Сот? — спрашивает Ира.

— Особые приметы нужны, — отвечает ей за меня Петрович, наконец-то вспомнив, чья это работа — заявления от пострадавших принимать. — Возраст, пол, во что одет был преступник. Отличительные черты, может, были какие-то? Вспоминайте, гражданочка.

— Пацан лет десяти. Метр тридцать ростом. В черной куртке, драной на локтях, красной шапке с оторванным помпоном и зимних ботинках на толстой перфорированной подошве, — отвечаю я за Агапову. Она удивленно косится в мою сторону. — Узнали, кто?

— Сложно сказать. Образ у вас вышел такой… собирательный.

— А у вас тут такой большой выбор карманников, что ли? Или хулиганов малолетних?

— Ну, много не много, а мы должны быть уверены в виновности обвиняемого. Вы пишите, пишите, — кивает с улыбкой Петрович. — Будем искать.

Агапова поджимает губы.

— Бесполезно это, да? — смекает наконец-то. — Никого вы не будете искать. Только зря бумагу мараю.

— Ну почему же? Я сделаю всё, что в моих силах, — улыбается ей Петрович.

— Пиши, — стискиваю я челюсти. — Всё, что я перечислил, пиши, и от себя добавь, если что-нибудь заметила, — теперь из вредности это дело доведу до конца! Пошуршу среди знакомых, поищу, кто сможет тряхнуть «сверху» этот участковый пункт полиции.

Терпеть не могу, когда своей властью так по-скотски распоряжаются.

Пока Ира усердно строчит на быстро заканчивающемся листе приметы вора, я отхожу чуть в сторону. Достаю телефон и пробегаю глазами по списку контактов. Нахожу парочку «высоко летающих» птиц, которые могут быть мне полезными в этом вопросе.

Смешно, конечно, что я так распыляюсь ради дешевого кошелька и пары купюр. Но это дело перешло в разряд принципиальных. Заношу палец над именем знакомого генерала, с которым уже много лет поддерживаем хорошие приятельские отношения.

— Никит, ты куда? — слышу напряженное.

— Выйду, позвоню, — бросаю. — Сейчас вернусь. Две минуты, — внушительным взглядом смотрю на подозрительного Петровича, мысленно транслируя ему, чтобы не смел девочку обижать. Эта отбитая капризная принцесса — моя. Головная боль.

Выхожу на крыльцо дома. Набираю номер и прикладываю трубу к уху. Слушая гудки, оглядываю заснеженный участок. На улице уже начинает смеркаться. Ярко-оранжевый закат быстро затягивают серые тяжелые тучи. Скоро повалит снег. А холодрыга адская уже. Как бы уши без шапки не отморозить.

На четвертом длинном гудке мои глаза улавливают какое-то движение за забором. Приглядываюсь. Из-за высокого сугроба выглядывает знакомая красная шапка с ниткой там, где должен быть помпон. И двигается эта шапка прямиком к калитке Петровича. Задорно так, вприпрыжку.

Та-а-ак, а вот это уже интересно…

Я сбрасываю вызов. Стараясь не скрипеть ступеньками, спускаюсь с лестницы и, осторожно ступая по свежему снегу, отхожу за угол дома. Прячусь. Краем глаза наблюдая, как тот самый воришка в драной куртке заходит на участок и, весело подкидывая в руке розовый кошелек Агаповой, чешет в сторону дома. Что-то насвистывая себе под нос, малой меня не замечает.

Поднимаясь по ступенькам, стягивает зубами мокрую варежку с руки и открывает дверь, прокричав:

— Бать, я тут кошель нашел. Наверное, какая-то фифа с поезда пот…

— Нашел, значит?

Мне хватает пары широких шагов, чтобы подлететь к воришке. Малой вздрагивает. Я хватаю его за ухо.

— Ай! — вопит. — Ау! Дядь, пусти, а⁈ — брыкается.

— Тебе говорили, что врать и воровать нехорошо, малец?

— Да иди ты…! — пытается заехать мне кулаком по животу. — Ты кто ваще такой⁈

— Ангел возмездия.

Перехватываю его за шкирку и в дом затаскиваю.

— Юрка! — подскакивает на ноги Петрович.

— Это ты! — подлетает к мальчугану Агапова. — Отдай! — выхватывает свой кошелек, тут же проверяя содержимое. — Ну точно, карты на месте, наличных нет. Вор-р-рюга!

Отпускаю юркого малого. Он к бате бежит. За спину прячется.

— Я ничо не крал! Я нашел! На полу валялось!

— Врешь! — рычит Агапова. — Ты у меня из рук его выхватил, когда я пирожки покупала!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Ну теперь понятно, кого вы тут крышуете, товарищ участковый, — угрожающе заламываю я бровь. — Как вопрос решать будем?

— Юрка, ты опять за свое? — рычит Петрович, отвешивая малому подзатыльник. Не болезненный, но крайне обидный на глазах у двух незнакомых людей. — Сколько раз я тебе говорил, что брать чужое плохо?

— Но я правда наше-е-ел, бать…

— Даже если нашел! Не всё, что плохо лежит, можно поднимать! Присесть в тюрьму хочешь? Или чтобы меня с работы поперли? Конфеты твои покупать тогда на что будем? На фантики? — распаляется мужик. — Извиняйся давай перед девушкой! — подталкивает пацана к нам.

Тот шапку с головы стягивает и стоит, потупив взгляд. Мнет ее в руках. Проходят долгие мгновения, прежде чем слышим бубнеж под нос:

— Простите, тетенька, я не хотел. То есть… хотел. Там в магазине у теть Веры новые конфеты завезли. И я попробовать хотел. А воровать не хотел. Батя денег не дал. Нет, говорит, на конфеты. И я… вот… — ныряет рукой в карман, вытаскивая оттуда пару помятых соток и две пятирублевые железки, — всё, что осталось. Больше нет.

Мы с Агаповой переглядываемся.

Вижу по ее взгляду — поплыла.

Меня же такими историями растрогать сложно. Я в этой жизни видел слишком много дерьма. И детей, которые плакали у тебя на глазах, а за спиной совершали какую-нибудь дичь. И людей, которые на публике носят нимбы, а по сути своей — те еще дьяволы. Никому в этом мире верить нельзя.

Но Ира вздыхает и комкает свою «заяву», говоря:

— Принимается. Но больше так не делай! Может, у людей это последние деньги, а им тоже конфет охота. Или они погонятся за тобой и на поезд опоздают, без вещей останутся…

— А че, так бывает? — искренне удивляется Юрка.

Агапова показывает на нас с выражением лица: «Вот тебе живой пример».

Мелкий присвистывает.

— Инцидент исчерпан? — интересуется, глядя на меня с опаской, Петрович.

— Исчерпан, — подтверждаю я.

Хотя к его рабочему «рвению» у меня до сих пор есть вопросики.

— Деньги возьмите, — говорит пацан, все еще не опуская руку с «сотками».

— Себе уж оставь, — фыркает Агапова. — Лучше скажите, как из вашей тмуторокани уехать можно? Кроме поезда. Он завтра. Поздно. Нам не подходит. Может, знаете, у кого в поселке есть машина? С кем можно договориться?

— Вам не просто машина нужна, а внедорожник. На другом по нашей местности не пробраться. Дороги замело. Снег третий день валит и вон опять, — кивает на окно, — пошел, зараза.

— Окей. У кого он есть? Внедорожник?

— Да ни у кого, — пожимает плечами мужик. — Деревня загибается. Откуда тут кровные на такую технику. Тут бы на булку хлеба заработать.

— И что, совсем-совсем без вариантов? — строит жалобную гримасу девчонка.

Удивительно, что, оказавшись в такой заднице, она все еще верит в положительный исход.

— Ну есть один вариант. Внук баб Нюры, вроде бы, завтра в райцентр возвращается. Хатка у него там. Сто пять километров тут отмотать надо. Попробуйте с ним договориться. Может, подхватит. А оттуда уже на междугородном автобусе уедете.

— Отлично! — хлопает в ладоши Ира. — Где нам этого внука найти?

— Этого не знаю. А баб Нюра на второй улице живет, седьмой дом. Зеленый.

Из дома Петровича мы выходим, когда на улице уже совсем стемнело. Время всего шесть часов, а деревню накрыла ночь.

Мы выныриваем в калитку и останавливаемся, оглядываясь по сторонам. Я втягиваю голову в плечи. Холодные порывы ветра кусают каждый оголенный участок кожи, пробираясь и под теплую ткань парки. Завывают в кронах сухих деревьев, нагоняя в окружающей обстановке определенную жуть. Да еще и снег идет: крупными пушистыми хлопьями, заметая протоптанную на дороге тропинку. Видимость отвратительная.