Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

Он промолчал. Но явно хотел сказать что-то вроде: «не могу обещать».

* * *

Темный коридор больницы в ночи выглядит жутко. Электрические лампы трещат, и в мертвой тишине этот треск звучит как рев, слишком громко. Гротескно. Ощущается малейший шаг и стук. Малейшее колебание воздуха.

Раньше Фастер казалось, что она не боялась больниц. Однако сейчас, почему-то, ежилась, враждебно глядя по сторонам. Почему враждебно, девушка сама не могла объяснить, ведь в белые халаты облачаются не линчеватели, а врачи. Те, кто лечат людей, ставят на ноги, а не воспринимают их как кукол для препарирования, познания работы сложного человеческого организма.

В каком-то роде Эмма сама была куклой. Её долгое время носили на руках, сажали, поднимали, кормили и поили. Не так давно кукла научилась двигаться самостоятельно, но ей, как никому была знакома эта роль. Должно быть, как-то так чувствуют себя люди, навсегда прикованные болезнью к постели. Как куклы, ощущая лишь стыд, горе, печаль, и чужую власть.

Она облегченно улыбнулась, когда увидела впереди знакомый силуэт физиотерапевта. Он куда-то шел, быстро удалялся, и полы халата привычно развивались на ходу.

— Доктор Даглас! — Фастер подняла руку, помахав, и мужчина тут же остановился.

— Эмма, добрый вечер. — Лицо исказила пластмассовая, фальшивая улыбка. — Вы как-то поздно сегодня.

— Сама не понимаю, почему. — Честно призналась та, пока врач медленно подходил к ней. В белом свете его черты казались ей восковыми.

— Не переживайте, вы тут всегда вовремя. — Он протянул пациентке ладонь для рукопожатия. Отчего-то она была непривычно бледной, с какими-то синими, мертвыми ногтями.

Фастер заметно напряглась, но, все же, пожала её. Холодная, словно побывала в холодильнике. Словно…

В тот же момент мужчина с ухмылкой отвел руку в сторону, оставив девушку пожимать… чью-то ладонь, которую он все это время придерживал за запястье в рукаве халата. Вытянул перед собой руки в белых латексных перчатках, и мерзко рассмеялся:

— Сюрприз!

Потемнело в глазах, по спине пополз холодок. Фастер шарахнулась, чужая часть тела со странным звуком упала на пол. В тот же момент раздался резкий, оглушительный крик.

С этим криком Эмма раскрыла глаза, и тут же вскочила с кровати. По виску ползли капли пота, сердце лихорадочно стучало в грудной клетке. Чуть дрожали пальцы. Она в панике осматривала свою швейную, свой небольшой диванчик и слегка раскачивающиеся в ночи шторы. Просто сон. Кошмар.

Скрипнула дверь, и Фастер вновь вздрогнула, нервно обернувшись. На входе стоял встревоженный, знакомый силуэт.

— Что случилось? Ты кричала?

— Все нормально, просто кошмар приснился. — Она облегченно выдохнула. — Нормально.

— Ты перенервничала сегодня днем. Нужно выпить успокоительное, и, может, перейти в комнату, где будет удобная широкая кровать. — Нейт присел рядом, слегка опустив голову, и пряди волос заслонили лицо. — Что скажешь? Я побуду с тобой, хотя бы пока ты не уснешь снова.

— Мне тут комфортно. — Эмма прищурилась, затем прикрыла глаза. — Я не ребенок, чтобы не спать пол ночи после кошмара.

— При чем тут ребенок-не ребенок? Всем снятся дурные сны, и всем хочется, чтобы кто-то был рядом после такого. Не воспринимай в штыки мои попытки помочь тебе. — Штайнер вздохнул. — Я хочу быть рядом. Просто расслабься. Ты не железная вечно сопротивляться усталости, боли, вечно доказывать свою самостоятельность. Я не буду смотреть на тебя хуже, если вверишь мне заботу о себе, как раньше. Я буду только рад. — Он подсел ближе и сгреб девушку в охапку, заворачивая в одеяло. На лицо падала мрачная тень, но, казалось, мужчина улыбался. Усаживал к себе на колени.

— Нейт, я не хочу обниматься. — Фастер сдвинула брови. — Какие тебе снятся кошмары, если вообще снятся? Пусти. Мы можем поговорить, но не более того.

— Ну. — Голос чуть-чуть осип, но тут же в интонации появилась легкая ирония. — Когда мне снится, что ты прячешь трех любовников в трех кладовках, это кошмар.

— Так, все, пусти меня. — Эмма скрипнула зубами.

— Не хочу. — Тихо ответил Штайнер, и нажим объятий усиливался.

Он склонился над девушкой, и та вздрогнула от жаркого дыхания, которое обжигало ухо. Затем спускалось ниже, щекотало кожу шеи. Через мгновение её коснулись сухие, горячие губы.

Сердце куклы

«Как вам свободная конкуренция, мистер Штайнер? Попробуете существовать в мире, где девушка с вами не потому, что у нее нет выбора, а потому, что её выбор — вы. Потяните? Справитесь?»

Почему-то впервые за долгие дни его захотелось обнять. Обнять, тяжело вздохнуть, сказать, что ему не обязательно быть самым ответственным, самым умным и самым сильным. Любовь может рухнуть не оттого, что Нейт где-то будет болеть, или не выглядеть архитипически сильным, как каменный голем. Она может рухнуть от предательства. Неуважения, высокомерия, причиненной боли. Сейчас, после всей этой истории про операцию, сестру и плотину его хотелось обнять. Вздохнуть, и сказать: «ну и дурак, что не рассказал, я бы просто тебя поддержала».

Обнять, но… не более того. Словно в тот момент, когда Фастер впервые услышала стоны за стеной, внутри появился какой-то блок. Сложилось впечатление, что она на самом деле трогает брата, или любого другого близкого родственника, но никак не любимого мужчину. Нейт просто старый друг, который прошел через многое, которого хотелось немного погладить, и уверить, что все в жизни у него теперь будет просто превосходно.

Наверное.

Горячие руки скользили по хрупкому телу сквозь ночную сорочку. Слегка его сжимали, массировали, разминали. Иногда пальцы задевали соски даже через ткань, отчего Эмма ежилась и отстранялась.

«Я люблю тебя» — дыхание по-прежнему обжигало ухо, шею. «Останься со мной сегодня».

Это больше не было пародией на одернутое изнасилование. Нейт просто просил, все еще трогал губами кожу, и даже не настаивал на отношениях, во всяком случае, сейчас. Он просто хотел близости. На любых условиях, даже если бы его использовали и оттолкнули. Это все равно лучше, чем фантазия. Он запомнит чувства в мельчайших деталях. Ощущение, вкус, запах. Прикосновения. Запомнит, как она стонет, извивается, и не важно, на его члене или под языком. Хотелось схватить за бедра, притянуть к себе, потереться. Эмма… не тот человек, который оценит его давление, необузданное желание. Скорее, её это испугает, оттолкнет. Она просто хотела любви к себе. Ласки, нежности, искренних чувств. Комплиментов и признаний, и Штайнеру казалось, он мог это дать. С лихвой. Просто приходилось бы напрягаться, чтобы держать над собой контроль, чтобы не скатываться в слепые животные фрикции.

Он был готов быть хорошим. Самым лучшим. Не оттого, что нужно было заботиться, как раньше, а потому что мечтал увидеть желание любимого человека. Удовольствие, которое бы потом вспоминал, лежа в одинокой спальне.

У него не было ничего, кроме воспоминаний. И даже воспоминаний, током, не было.

— Нейт, я не буду. — Послышался глухой голос в узкой швейной. — Не надо.

— Это просто одна ночь. — Пальцы все сильнее сжимали ночную сорочку. — Ты не пожалеешь.

— Нет. — Звенело в темноте. — Я правда не хочу с тобой спать. Не мучай меня.

Штайнер вытаращил глаза и резко убрал руки. «Не мучай»? То есть для неё сидеть в объятиях с ним — мучение? Он стал настолько отвратителен?

— Ты не представляешь, что я чувствую. — Хрипло отозвался мужчина, медленно перекладывая Фастер на постель. Словно тень, он встал. Поправил одеяло и шторы. — Если что-то будет нужно, зови. — Нейт тихо вышел из комнаты, щелкнула закрывшаяся дверь.

Темнота. В узком коридоре привычная темнота, в которой Штайнер чувствовал себя на своем месте. Сердце болезненно сжималось, а надежду сменяла пустота.

Что будет, если ничего не изменится? Если она так и будет отталкивать, отказываться от еды, просить уйти? Смотреть на него, как на холодное и склизкое нечто, которое не заслуживало ни симпатии, ни понимания, ни уж тем более любви. Заслуживало только жалости в своем помешательстве, тяжелого вздоха и тошнотворного сочувствия.